Милый друг - английский и русский параллельные тексты

The house, six stories high, was inhabited by a score of small households, trades-people or workmen, and he experienced a sickening sensation of disgust, a longing to leave the place and live like well-to-do people in a clean dwelling, as he ascended the stairs, lighting himself with wax matches on his way up the dirty steps, littered with bits of paper, cigarette ends, and scraps of kitchen refuse.	Семиэтажный дом, где он снимал комнату, был населен двумя десятками семей рабочих и мещан. Поднимаясь по лестнице и освещая восковыми спичками грязные ступеньки, усеянные очистками, окурками, клочками бумаги, он вместе с болезненным отвращением испытывал острое желание вырваться отсюда и поселиться там, где живут богатые люди, - в чистых, устланных коврами комнатах.
A stagnant stench of cooking, cesspools and humanity, a close smell of dirt and old walls, which no rush of air could have driven out of the building, filled it from top to bottom.	Здесь же все было пропитано тяжелым запахом остатков пищи, отхожих мест и человеческого жилья, застарелым запахом пыли и плесени, запахом, который никакие сквозняки не могли выветрить.
The young fellow's room, on the fifth floor, looked into a kind of abyss, the huge cutting of the Western Railway just above the outlet by the tunnel of the Batignolles station.	Из окна его комнаты, находившейся на шестом этаже, открывался вид на огромную траншею Западной железной дороги, зиявшую, словно глубокая пропасть, там, где кончался туннель, неподалеку от Батиньольского вокзала.
Duroy opened his window and leaned against the rusty iron cross-bar.	Дюруа распахнул окно и облокотился на ржавый железный подоконник.
Below him, at the bottom of the dark hole, three motionless red lights resembled the eyes of huge wild animals, and further on a glimpse could be caught of others, and others again still further.	Три неподвижных красных сигнальных огня, напоминавших широко раскрытые глаза неведомого зверя, горели на дне этой темной ямы, за ними виднелись другие, а там еще и еще.
Every moment whistles, prolonged or brief, pierced the silence of the night, some near at hand, others scarcely discernible, coming from a distance from the direction of Asni?res.	Протяжные и короткие гудки ежеминутно проносились в ночи, то близкие, то далекие, едва уловимые, долетавшие со стороны Аньера.
Their modulations were akin to those of the human voice.	В их переливах было что-то похожее на перекличку живых голосов.
One of them came nearer and nearer, with its plaintive appeal growing louder and louder every moment, and soon a big yellow light appeared advancing with a loud noise, and Duroy watched the string of railway carriages swallowed up by the tunnel.	Один из них приближался, его жалобный вопль нарастал с каждым мгновением, и вскоре показался большой желтый фонарь, с оглушительным грохотом мчавшийся вперед. Дюруа видел, как длинная цепь вагонов исчезла в пасти туннеля.
Then he said to himself: "Come, let's go to work." He placed his light upon the table, but at the moment of commencing he found that he had only a quire of letter paper in the place.	– А ну, за работу! – сказал он себе, поставил лампу на стол и хотел было сесть писать, как вдруг обнаружил, что у него есть только почтовая бумага.
More the pity, but he would make use of it by opening out each sheet to its full extent.	Что ж, придется развернуть лист в ширину и писать на почтовой.
He dipped his pen in ink, and wrote at the head of the page, in his best hand,	Он обмакнул перо и старательно, красивым почерком, вывел заглавие:
"Recollections of a Chasseur d'Afrique."	ВОСПОМИНАНИЯ АФРИКАНСКОГО СТРЕЛКА
Then he tried to frame the opening sentence.	Затем принялся обдумывать первую фразу.

He remained with his head on his hands and his eyes fixed on the white sheet spread out before him.	Он сидел, подперев щеку ладонью и пристально глядя на лежавший перед ним чистый лист бумаги.
What should he say?	О чем писать?
He could no longer recall anything of what he had been relating a little while back; not an anecdote, not a fact, nothing.	Он ничего не мог припомнить из того, что рассказывал за обедом, ни одного анекдота, ни одного факта, ничего.
All at once the thought struck him:	Вдруг ему пришла мысль:
"I must begin with my departure."	"Надо начать с отъезда".
And he wrote:	И он написал:
"It was in 1874, about the middle of May, when France, in her exhaustion, was reposing after the catastrophe of the terrible year."	"Это было в 1874 году, в середине мая, в то время, когда обессиленная Франция отдыхала от потрясений роковой годины..."
He stopped short, not knowing how to lead up to what should follow--his embarkation, his voyage, his first impressions.	Тут Дюруа остановился: он не знал, как связать это с дальнейшим - с отплытием, путешествием, первыми впечатлениями.
After ten minutes' reflection, he resolved to put off the introductory slip till to-morrow, and to set to work at once to describe Algiers. And he traced on his paper the words:	Минут десять спустя он решил отложить вступительную часть на завтра, а пока приняться за описание Алжира.
"Algiers is a white city," without being able to state anything further.	"Алжир - город весь белый..." - написал он, но дальше этого дело не пошло.
He recalled in his mind the pretty white city flowing down in a cascade of flat-roofed dwellings from the summit of its hills to the sea, but he could no longer find a word to express what he had seen and felt.	Память вновь нарисовала перед ним красивый чистенький городок, ручейками домов с плоскими кровлями сбегающий по склону горы к морю, но он не находил слов, чтобы передать виденное и пережитое.
After a violent effort, he added:	После долгих усилий он прибавил:
"It is partly inhabited by Arabs." Then he threw down his pen and rose from his chair.	"Часть его населения составляют арабы..." Потом швырнул перо и встал из-за стола.
On his little iron bedstead, hollowed in the center by the pressure of his body, he saw his everyday garments cast down there, empty, worn, limp, ugly as the clothing at the morgue.	На узкой железной кровати, на которой от тяжести его тела образовалась впадина, валялось его будничное платье, поношенное, измятое, скомканное, всем своим отвратительным видом напоминавшее отрепья из морга.
On a straw-bottomed chair his tall hat, his only one, brim uppermost, seemed to be awaiting an alms.	А шелковый цилиндр, его единственный цилиндр, лежавший вверх дном на соломенном кресле, точно ждал, чтобы ему подали милостыню.
The wall paper, gray with blue bouquets, showed as many stains as flowers, old suspicious-looking stains, the origin of which could not be defined; crushed insects or drops of oil; finger tips smeared with pomatum or soapy water scattered while washing.	На обоях, серых с голубыми букетами, пятен было столько же, сколько цветов, - застарелых, подозрительных пятен, о которых никто не мог бы сказать, что это такое: то ли раздавленные клопы, то ли капли масла; не то следы пальцев, жирных от помады, не то брызги мыльной пены из умывального таза.
It smacked of shabby, genteel poverty, the poverty of a Paris lodging-house.	Все отзывалось унизительной нищетой, нищетой парижских меблированных комнат.

Anger rose within him at the wretchedness of his mode of living.	И в душе у Дюруа поднялась злоба на свою бедность.
He said to himself that he must get out of it at once; that he must finish with this irksome existence the very next day.	Он почувствовал необходимость как можно скорее выбраться отсюда, завтра же покончить с этим жалким существованием.
A frantic desire of working having suddenly seized on him again, he sat down once more at the table, and began anew to seek for phrases to describe the strange and charming physiognomy of Algiers, that ante-room of vast and mysterious Africa; the Africa of wandering Arabs and unknown tribes of negroes; that unexplored Africa of which we are sometimes shown in public gardens the improbable-looking animals seemingly made to figure in fairy tales; the ostriches, those exaggerated fowls; the gazelles, those divine goats; the surprising and grotesque giraffes; the grave-looking camels, the monstrous hippopotomi, the shapeless rhinosceri, and the gorillas, those frightful-looking brothers of mankind.	Внезапно к нему вернулось рабочее настроение, и он, сев за стол, опять начал подыскивать такие слова, которые помогли бы ему воссоздать пленительное своеобразие Алжира, этого преддверия Африки с ее таинственными дебрями, Африки кочевых арабов и безвестных негритянских племен, Африки неисследованной и манящей, откуда в наши городские сады изредка попадают неправдоподобные, будто явившиеся из мира сказок животные: невиданные куры, именуемые страусами; наделенные божественной грацией козы, именуемые газелями; поражающие своей уродливостью жирафы, величавые верблюды, чудовищные гиппопотамы, безобразные носороги и, наконец, страшные братья человека - гориллы.
He vaguely felt ideas occurring to him; he might perhaps have uttered them, but he could not put them into writing.	Мысли, рождавшиеся у Дюруа, не отличались ясностью, - он сумел бы высказать их, пожалуй, но ему не удавалось выразить их на бумаге.
And his impotence exasperated him, he got up again, his hands damp with perspiration, and his temples throbbing.	В висках у него стучало, руки были влажны от пота, и, истерзанный этой лихорадкой бессилья, он снова встал из-за стола.
His eyes falling on his washing bill, brought up that evening by the concierge, he was suddenly seized with wild despair.	Тут ему попался на глаза счет от прачки, сегодня вечером принесенный швейцаром, и безысходная тоска охватила его.
All his joy vanishing in a twinkling, with his confidence in himself and his faith in the future.	Радость исчезла вмиг - вместе с верой в себя и надеждой на будущее.
It was all up; he could not do anything, he would never be anybody; he felt played out, incapable, good for nothing, damned.	Кончено, все кончено, он ничего не умеет делать, из него ничего не выйдет. Он казался себе человеком ничтожным, бездарным, обреченным, ненужным.
And he went and leaned out of the window again, just as a train issued from the tunnel with a loud and violent noise.	Он опять подошел к окну - как раз в тот момент, когда из туннеля с диким грохотом неожиданно вырвался поезд.
It was going away, afar off, across the fields and plains towards the sea.	Путь его лежал - через поля и равнины - к морю.
And the recollection of his parents stirred in Duroy's breast.	И, провожая его глазами, Дюруа вспомнил своих родителей.
It would pass near them, that train, within a few leagues of their house.	Да, поезд пройдет мимо них, всего в нескольких лье от их дома.
He saw it again, the little house at the entrance to the village of Canteleu, on the summit of the slope overlooking Rouen and the immense valley of the Seine.	Дюруа живо представил себе этот маленький домик на вершине холма, возвышающегося над Руаном и над широкой долиной Сены, при въезде в деревню Кантле.

His father and mother kept a little inn, a place where the tradesfolk of the suburbs of Rouen came out to lunch on Sunday at the sign of the Belle Vue.	Родители Дюруа держали маленький кабачок, харчевню под вывеской "Красивый вид", куда жители руанского предместья ходили по воскресеньям завтракать.
They had wanted to make a gentleman of their son, and had sent him to college.	В расчете на то, что их сын со временем станет важным господином, они отдали его в коллеж.
Having finished his studies, and been plowed for his bachelor's degree, he had entered on his military service with the intention of becoming an officer, a colonel, a general.	Окончив курс, но не сдав экзамена на бакалавра, Жорж Дюруа поступил на военную службу: он заранее метил в офицеры, полковники, генералы.
But, disgusted with military life long before the completion of his five years' term of service, he had dreamed of making a fortune at Paris.	Но военная служба опостылела ему задолго до окончания пятилетнего срока, и он стал подумывать о карьере в Париже.
He came there at the expiration of his term of service, despite the entreaties of his father and mother, whose visions having evaporated, wanted now to have him at home with them.	И вот, отбыв положенный срок, он приехал сюда, невзирая на просьбы родителей, которым хотелось теперь, чтобы он жил у них под крылышком, раз уж не суждено было осуществиться их заветной мечте.
In his turn he hoped to achieve a future; he foresaw a triumph by means as yet vaguely defined in his mind, but which he felt sure he could scheme out and further.	Он продолжал верить в свою звезду; перед ним смутно вырисовывалось его грядущее торжество как плод некоего стечения обстоятельств, которое сам же он, конечно, и подготовит и которым не преминет воспользоваться.
He had had some successful love affairs in the regiment, some easy conquests, and even some adventures in a better class of society, having seduced a tax collector's daughter, who wanted to leave her home for his sake, and a lawyer's wife, who had tried to drown herself in despair at being abandoned.	Г арнизонная служба благоприятствовала его сердечным делам; помимо легких побед, у него были связи с женщинами более высокого полета, -ему удалось соблазнить дочь податного инспектора, которая готова была бросить все и идти за ним, и жену поверенного, которая пыталась утопиться с горя, когда он ее покинул.
His comrades used to say of him:	Товарищи говорили про него:
"He is a sharp fellow, a deep one to get out of a scrape, a chap who knows which side his bread is buttered," and he had promised himself to act up to this character.	"Хитрец, пройдоха, ловкач, - этот всегда выйдет сухим из воды". И он дал себе слово непременно стать хитрецом, пройдохой и ловкачом.
His conscience, Norman by birth, worn by the daily dealings of garrison life, rendered elastic by the examples of pillaging in Africa, illicit commissions, shaky dodges; spurred, too, by the notions of honor current in the army, military bravadoes, patriotic sentiments, the fine-sounding tales current among sub-officers, and the vain glory of the profession of arms, had become a kind of box of tricks in which something of everything was to be found.	Его нормандская совесть, искушаемая повседневной гарнизонною жизнью с ее обычным в Африке мародерством, плутнями и незаконными доходами, впитавшая в себя вместе с патриотическими чувствами армейские понятия о чести, мелкое тщеславие и молодечество, наслушавшаяся рассказов об унтер-офицерских подвигах, превратилась в шкатулку с тройным дном, где можно было найти все, что угодно.
But the wish to succeed reigned sovereign in it.	Но желание достичь своей цели преобладало.
He had, without noticing it, began to dream again as he did every evening.	Незаметно для себя Дюруа замечтался, как это бывало с ним ежевечерне.

He pictured to himself some splendid love adventure which should bring about all at once the realization of his hopes.	Ему представлялось необыкновенно удачное любовное похождение, благодаря которому разом сбудутся все его чаяния.
He married the daughter of some banker or nobleman met with in the street, and captivated at the first glance.	Он встретится на улице с дочерью банкира или вельможи, покорит ее с первого взгляда и женится на ней.
The shrill whistle of a locomotive which, issuing from the tunnel like a big rabbit bolting out of its hole, and tearing at full speed along the rails towards the machine shed where it was to take its rest, awoke him from his dream.	Пронзительный гудок паровоза, выскочившего из туннеля, точно жирный кролик из своей норы, и на всех парах помчавшегося отдыхать в депо, вернул его к действительности.
Then, repossessed by the vague and joyful hope which ever haunted his mind, he wafted a kiss into the night, a kiss of love addressed to the vision of the woman he was awaiting, a kiss of desire addressed to the fortune he coveted.	И в тот же миг вечно теплившаяся в нем смутная и радостная надежда вновь окрылила его, и он -наугад, прямо в ночную темь - послал поцелуй любви желанной незнакомке, жаркий поцелуй вожделенной удаче.
Then he closed his window and began to undress, murmuring:	Потом закрыл окно и стал раздеваться.
"I shall feel in a better mood for it to-morrow.	"Ничего, - подумал он, - утром я со свежими силами примусь за работу.
My thoughts are not clear to-night.	Сейчас у меня голова не тем занята.
Perhaps, too, I have had just a little too much to drink.	И потом я, кажется, выпил лишнее.
One can't work well under those circumstances."	Так работать нельзя".
He got into bed, blew out his light, and went off to sleep almost immediately.	Он лег, погасил лампу и почти сейчас же заснул.
He awoke early, as one awakes on mornings of hope and trouble, and jumping out of bed, opened his window to drink a cup of fresh air, as he phrased it.	Проснулся он рано, как всегда просыпаются люди, страстно ждущие чего-то или чем-нибудь озабоченные, и, спрыгнув с кровати, отворил окно, чтобы проглотить, как он выражался, чашку свежего воздуха.
The houses of the Rue de Rome opposite, on the other side of the broad railway cutting, glittering in the rays of the rising sun, seemed to be painted with white light.	Дома на Римской улице, блестевшие в лучах восходящего солнца по ту сторону широкой выемки, где проходила железная дорога, были точно выписаны матовым светом.
Afar off on the right a glimpse was caught of the slopes of Argenteuil, the hills of Sannois, and the windmills of Orgemont through a light bluish mist; like a floating and transparent veil cast onto the horizon.	Направо чуть виднелись холмы Аржантейля, высоты Сануа и мельницы Оржемона, окутанные легкой голубоватой дымкой, которая напоминала прозрачную трепещущую вуаль, наброшенную на горизонт.
Duroy remained for some minutes gazing at the distant country side, and he murmured:	Дюруа залюбовался открывшейся перед ним далью.
"It would be devilish nice out there a day like this."	"В такой день, как сегодня, там должно быть чертовски хорошо", - прошептал он.

Then he bethought himself that he must set to work, and that at once, and also send his concierge's lad, at a cost of ten sous, to the office to say that he was ill.	Затем, вспомнив, что надо приниматься за работу, и приниматься немедленно, позвал сына швейцара, дал ему десять су и послал в канцелярию сказать, что он болен.
He sat down at his table, dipped his pen in the ink, leaned his forehead on his hand, and sought for ideas.	Он сел за стол, обмакнул перо, подперся рукой и задумался.
All in vain, nothing came.	Но все его усилия были напрасны.
He was not discouraged, however.	Ему ничего не приходило в голову.
He thought,	Однако он не унывал.
"Bah! I am not accustomed to it.	"Не беда, - подумал он, - у меня просто нет навыка.
It is a trade to be learned like all other trades.	Этому надо научиться, как всякому ремеслу.
I must have some help the first time.	Кто-нибудь должен направить мои первые шаги.
I will go and find Forestier, who will give me a start for my article in ten minutes."	Схожу-ка я к Форестье, - он мне это в десять минут поставит на рельсы".
And he dressed himself.	И он начал одеваться.
When he got into the street he came to the conclusion that it was still too early to present himself at the residence of his friend, who must be a late sleeper.	Выйдя на улицу, он сообразил, что сейчас нельзя идти к приятелю, - Форестье, наверное, встают поздно.
He therefore walked slowly along beneath the trees of the outer boulevards.	Тогда он решил пройтись не спеша по внешним бульварам.
It was not yet nine o'clock when he reached the Parc Monceau, fresh from its morning watering.	Еще не было девяти, когда он вошел в освеженный утреннею поливкой парк Монсо.
Sitting down upon a bench he began to dream again.	Он сел на скамейку и снова отдался своим мечтам.
A well-dressed young man was walking up and down at a short distance, awaiting a woman, no doubt.	Поодаль ходил взад и вперед весьма элегантный молодой человек, по всей вероятности, поджидавший женщину.
Yes, she appeared, close veiled and quick stepping, and taking his arm, after a brief clasp of the hand, they walked away together.	И она наконец появилась, в шляпе с опущенною вуалью, торопливым шагом подошла к нему, обменялась с ним быстрым рукопожатием, потом взяла его под руку, и они удалились.
A riotous need of love broke out in Duroy's heart, a need of amours at once distinguished and delicate.	Нестерпимая жажда любви охватила Дюруа, -жажда благоуханных, изысканных, утонченных любовных переживаний.
He rose and resumed his journey, thinking of Forestier.	Он встал и двинулся дальше, думая о Форестье.
What luck the fellow had!	Вот кому повезло!
He reached the door at the moment his friend was coming out of it.	Он подошел к подъезду в тот самый момент, когда его приятель выходил из дому.
"You here at this time of day.	– А, это ты? Так рано?
What do you want of me?"	Что у тебя такое?

Duroy, taken aback at meeting him thus, just as he was starting off, stammered:	Дюруа, смущенный тем, что встретил его уже на улице, стал мямлить:
"You see, you see, I can't manage to write my article; you know the article Monsieur Walter asked me to write on Algeria.	– Да вот... да вот... Ничего у меня не выходит со статьей, со статьей об Алжире, - помнишь, которую мне заказал господин Вальтер?
It is not very surprising, considering that I have never written anything.	Это не удивительно, ведь я никогда не писал.
Practice is needed for that, as for everything else.	Здесь тоже нужна сноровка, как и во всяком деле.
I shall get used to it very quickly, I am sure, but I do not know how to set about beginning.	Я скоро набью себе руку, в этом я не сомневаюсь, но я не знаю, с чего начать, как приступить.
I have plenty of ideas, but I cannot manage to express them."	Мыслей у меня много, сколько угодно, а выразить их мне не удается.
He stopped, hesitatingly, and Forestier smiled somewhat slyly, saying:	Он смешался и умолк. Форестье, лукаво улыбаясь, смотрел на него.
"I know what it is."	– Это мне знакомо.
Duroy went on: "Yes, it must happen to everyone at the beginning.	– Да, через это, я думаю, все должны пройти, -подхватил Дюруа.
Well, I came, I came to ask you for a lift. In ten minutes you can give me a start, you can show me how to shape it.	– Так вот, я к тебе с просьбой... С просьбой помочь моему горю... Ты мне это в десять минут поставишь на рельсы, покажешь, с какой стороны за это браться.
It will be a good lesson in style you will give me, and really without you I do not see how I can get on with it."	Это был бы для меня великолепный урок стилистики, а одному мне не справиться.
Forestier still smiled, and tapping his old comrade on the arm, said:	Форестье по-прежнему весело улыбался. Он хлопнул своего старого товарища по плечу и сказал:
"Go in and see my wife; she will settle your business quite as well as I could.	– Ступай к моей жене, она это сделает не хуже меня.
I have trained her for that kind of work.	Я ее поднатаскал.
I, myself, have not time this morning, or I would willingly have done it for you."	У меня утро занято, а то бы я с удовольствием тебе помог.
Duroy suddenly abashed, hesitated, feeling afraid.	Дюруа внезапно оробел; он колебался, он не знал, как быть.
"But I cannot call on her at this time of the day."	– Но не могу же я явиться к ней в такой ранний час.
"Oh, yes; she is up.	– Отлично можешь. Она уже встала.
You will find her in my study arranging some notes for me."	Сидит у меня в кабинете и приводит в порядок мои заметки.
Duroy refused to go upstairs, saying:	Дюруа все еще не решался войти в дом.
"No, I can't think of such a thing."	– Нет... это невозможно...

Forestier took him by the shoulders, twisted him round on his heels, and pushing him towards the staircase, said:	Форестье взял его за плечи и, повернув, толкнул к двери.
"Go along, you great donkey, when I tell you to.	– Да иди же, чудак, говорят тебе, иди!
You are not going to oblige me to go up these flights of stairs again to introduce you and explain the fix you are in."	Я не намерен лезть на четвертый этаж, вести тебя к ней и излагать твою просьбу.
Then Duroy made up his mind.	Наконец Дюруа набрался смелости.
"Thanks, then, I will go up," he said.	– Ну, спасибо, я пойду.
"I shall tell her that you forced me, positively forced me to come and see her."	Скажу, что ты силой, буквально силой заставил меня обратиться к ней.
"All right.	– Да, да.
She won't scratch your eyes out.	Она тебя не съест, будь спокоен.
Above all, do not forget our appointment for three o'clock."	Главное, не забудь: ровно в три часа.
"Oh! don't be afraid about that."	– Нет, нет, не забуду.
Forestier hastened off, and Duroy began to ascend the stairs slowly, step by step, thinking over what he should say, and feeling uneasy as to his probable reception.	Форестье с деловым видом зашагал по улице, а Дюруа, обеспокоенный тем, как его примут, стал медленно, ступенька за ступенькой, подниматься на четвертый этаж, думая о том, с чего начать разговор.
The man servant, wearing a blue apron, and holding a broom in his hand, opened the door to him.	Дверь отворил слуга. На нем был синий фартук, в руке он держал половую щетку.
"Master is not at home," he said, without waiting to be spoken to.	– Господина Форестье нет дома, - не дожидаясь вопроса, объявил он.
Duroy persisted. "Ask Madame Forestier," said he, "whether she will receive me, and tell her that I have come from her husband, whom I met in the street."	– Спросите госпожу Форестье, может ли она меня принять, - настаивал Дюруа, - скажите, что меня направил к ней ее муж, которого я встретил сейчас на улице.
Then he waited while the man went away, returned, and opening the door on the right, said:	Он стал ждать ответа. Слуга вернулся и, отворив дверь направо, сказал:
"Madame will see you, sir."	– Госпожа Форестье ждет вас.
She was seated in an office armchair in a small room, the walls of which were wholly hidden by books carefully ranged on shelves of black wood.	Она сидела в кресле за письменным столом, в небольшой комнате, стены которой были сплошь закрыты книгами, аккуратно расставленными на полках черного дерева.
The bindings, of various tints, red, yellow, green, violet, and blue, gave some color and liveliness to those monotonous lines of volumes.	Корешки всех цветов - красные, желтые, зеленые, лиловые, голубые - скрашивали и оживляли однообразные шеренги томов.
She turned round, still smiling. She was wrapped in a white dressing gown, trimmed with lace, and as she held out her hand, displayed her bare arm in its wide sleeve.	Улыбаясь своей обычной улыбкой, г-жа Форестье обернулась и протянула ему руку, которую он мог рассмотреть чуть не до плеча, - так широк был рукав ее белого, отделанного кружевами пеньюара.

"Already?" said she, and then added: "That is not meant for a reproach, but a simple question."	– Что так рано? – спросила она и добавила: - Это не упрек, это всего только вопрос.
"Oh, madame, I did not want to come up, but your husband, whom I met at the bottom of the house, obliged me to.	– Сударыня, - пробормотал он, - я не хотел идти, но ваш муж, которого я встретил внизу, заставил меня подняться наверх.
I am so confused that I dare not tell you what brings me."	Мне до того неловко, что я даже не решаюсь сказать, зачем я пришел.
She pointed to a chair, saying:	Госпожа Форестье показала рукой на стул:
"Sit down and tell me about it."	– Садитесь и рассказывайте.
She was twirling a goose-quill between her fingers, and in front of her was a half-written page, interrupted by the young fellow's arrival.	В руке у нее было гусиное перо, которое она ловко вертела двумя пальцами. Перед ней лежал большой, наполовину исписанный лист бумаги, свидетельствовавший о том, что Дюруа помешал ей работать.
She seemed quite at home at this work table, as much at her ease as if in her drawing-room, engaged on everyday tasks.	Видно было, что ей очень хорошо за этим рабочим столом, что она чувствует себя здесь так же свободно, как в гостиной, что она занята привычным делом.
A faint perfume emanated from her dressing gown, the fresh perfume of a recent toilet. Duroy sought to divine, fancied he could trace, the outline of her plump, youthful figure through the soft material enveloping it.	От ее пеньюара исходил легкий и свежий аромат только что законченного туалета, Дюруа пытался представить себе и как будто уже видел перед собой ее молодое, чистое, сытое и теплое тело, бережно прикрываемое мягкою тканью.
She went on, as he did not reply: "Well, come tell me what is it."	– Ну так скажите же, в чем дело? – видя, что Дюруа не решается заговорить, спросила она.
He murmured, hesitatingly:	– Видите ли... – начал он в замешательстве.
"Well, you see--but I really dare not--I was working last night very late and quite early this morning on the article upon Algeria, upon which Monsieur Walter asked me to write, and I could not get on with it—I tore up all my attempts. I am not accustomed to this kind of work, and I came to ask Forestier to help me this once--"	– Право, мне неудобно... Дело в том, что вчера я сидел до поздней ночи... и сегодня... с самого утра... все писал статью об Алжире, которую у меня просил господин Вальтер... Но у меня ничего не выходит... Я разорвал все черновики... Мне это дело незнакомо, и я попросил Форестье... на этот раз прийти мне на помощь...
She interrupted him, laughing heartily.	Довольная, веселая и польщенная, смеясь от души, она прервала его:
"And he told you to come and see me?	– А он послал вас ко мне?..
That is a nice thing."	Как это мило с его стороны...
"Yes, madame.	– Да, сударыня.
He said that you will get me out of my difficulty better than himself, but I did not dare, I did not wish to--you understand."	Он сказал, что вы еще лучше сумеете выручить меня из беды... А я не хотел, не решался. Вы меня понимаете?
She rose, saying:	Она встала.
"It will be delightful to work in collaboration with you like that.	– Такое сотрудничество обещает быть очень приятным.
I am charmed at the notion.	Я в восторге от вашей идеи.

Come, sit down in my place, for they know my hand-writing at the office.	Вот что: садитесь-ка на мое место, а то в редакции знают мой почерк.
And we will knock you off an article; oh, but a good one."	Сейчас мы с вами сочиним статью, да еще какую! Успех обеспечен.
He sat down, took a pen, spread a sheet of paper before him, and waited.	Он сел, взял перо, положил перед собой лист бумаги и приготовился писать.
Madame Forestier, standing by, watched him make these preparations, then took a cigarette from the mantel-shelf, and lit it.	Г оспожа Форестье стоя следила за всеми его движениями, потом достала с камина папиросу и закурила.
"I cannot work without smoking," said she.	– Не могу работать без папиросы, - сказала она.
"Come, what are you going to say?"	– Итак, о чем же вы намерены рассказать?
He lifted his head towards her with astonishment.	Дюруа вскинул на нее удивленные глаза.
"But that is just what I don't know, since it is that I came to see you about."	– Этого то я и не знаю, потому-то я и пришел к вам.
She replied: "Oh, I will put it in order for you.	– Ну хорошо, я вам помогу.
I will make the sauce, but then I want the materials of the dish."	Соус я берусь приготовить, но мне необходимо самое блюдо.
He remained embarrassed before her.	Дюруа растерялся.
At length he said, hesitatingly: "I should like to relate my journey, then, from the beginning."	– Я хотел бы описать свое путешествие с самого начала... – робко проговорил он.
Then she sat down before him on the other side of the table, and looking him in the eyes:	Она села против него, по ту сторону большого стола, и, глядя ему в глаза, сказала:
"Well, tell it me first; for myself alone, you understand, slowly and without forgetting anything, and I will select what is to be used of it."	– В таком случае опишите его сперва мне, мне одной, - понимаете? – не торопясь, ничего не пропуская, а уж я сама выберу то, что нужно.
But as he did not know where to commence, she began to question him as a priest would have done in the confessional, putting precise questions which recalled to him forgotten details, people encountered and faces merely caught sight of.	Дюруа не знал, с чего начать, - тогда она стала расспрашивать его, как священник на исповеди; она задавала точно сформулированные вопросы, и в памяти его всплывали забытые подробности, встречи, лица, которые он видел мельком.
When she had made him speak thus for about a quarter of an hour, she suddenly interrupted him with:	Так проговорил он около четверти часа, потом она неожиданно перебила его:
"Now we will begin.	– А теперь начнем.
In the first place, we will imagine that you are narrating your impressions to a friend, which will allow you to write a lot of tom-foolery, to make remarks of all kinds, to be natural and funny if we can.	Представим себе, что вы делитесь впечатлениями с вашим другом: это даст вам возможность болтать всякий вздор, попутно делать разного рода замечания, быть естественным и забавным, насколько нам это удастся.
Begin:	Пишите:
"'My Dear Henry,--You want to know what Algeria is like, and you shall.	"Дорогой Анри, ты хочешь знать, что такое Алжир?

I will send you, having nothing else to do in a little cabin of dried mud which serves me as a habitation, a kind of journal of my life, day by day, and hour by hour.	Изволь, ты это узнаешь. От нечего делать я решил посылать тебе из убогой мазанки, в которой я обретаюсь, нечто вроде дневника, где буду описывать свою жизнь день за днем, час за часом.
It will be a little lively at times, more is the pity, but you are not obliged to show it to your lady friends.'"	Порой он покажется тебе грубоватым, - что ж, ведь ты не обязан показывать его знакомым дамам..."
She paused to re-light her cigarette, which had gone out, and the faint creaking of the quill on the paper stopped, too.	Она остановилась, чтобы зажечь потухшую папиросу и тихий скрип гусиного пера тотчас же прекратился.
"Let us continue," said she.	– Давайте дальше, сказала она.
"Algeria is a great French country on the frontiers of the great unknown countries called the Desert, the Sahara, central Africa, etc., etc.	"Алжир - это обширное французское владение, расположенное на границе огромных неисследованных стран, именуемых пустыней Сахарой, Центральной Африкой и так далее.
"Algiers is the door, the pretty white door of this strange continent.	Алжир - это ворота, прекрасные белые ворота необыкновенного материка.
"But it is first necessary to get to it, which is not a rosy job for everyone.	Но сперва надо до них добраться, а это не всякому способно доставить удовольствие.
I am, you know, an excellent horseman, since I break in the colonel's horses; but a man may be a very good rider and a very bad sailor.	Наездник я, как тебе известно, превосходный, я объезжаю лошадей для самого полковника. Однако можно быть хорошим кавалеристом и плохим моряком.
That is my case.	Это я проверил на опыте.
"You remember Surgeon-Major Simbretras, whom we used to call Old Ipecacuanha, and how, when we thought ourselves ripe for a twenty-four hours' stay in the infirmary, that blessed sojourning place, we used to go up before him.	Помнишь ли ты полкового врача Сембрета, которого мы прозвали доктором Блево? Когда нам до смерти хотелось отдохнуть сутки в госпитале, в этой земле обетованной, мы отправлялись к нему на прием.
"How he used to sit in his chair, with his fat legs in his red trousers, wide apart, his hands on his knees, and his elbows stuck, rolling his great eyes and gnawing his white moustache.	Как сейчас вижу его красные штаны, его жирные ляжки, вот он сидит на стуле, расставив ноги, упираясь кулаками в колени, - руки дугой, локти на отлете, - вращает круглыми рачьими глазами и покусывает седые усы.
"You remember his favorite mode of treatment:	Помнишь его предписания:
' This man's stomach is out of order.	– У этого солдата расстройство желудка.
Give him a dose of emetic number three, according to my prescription, and then twelve hours off duty, and he will be all right.'	Дать ему рвотного номер три по моему рецепту, затем двенадцать часов полного покоя, и он выздоровеет.
"It was a sovereign remedy that emetic--sovereign and irresistible.	Рвотное это представляло собой сильно действующее, магическое средство.
One swallowed it because one had to.	Мы все же принимали его, - другого выхода не было.
Then when one had undergone the effects of Old Ipecacuanha's prescription, one enjoyed twelve well-earned hours' rest.	Зато потом, отведав снадобья доктора Блево, мы наслаждались вполне заслуженным двенадцатичасовым отдыхом.