Милый мальчик

Больше я не прошу и не умоляю, просто чувствую, что на мои просьбы он не отреагирует, ему глубоко наплевать. Поэтому затихаю, стараясь не шевелиться лишний раз и не провоцировать монстра.

Он разглядывает меня вблизи, мягко убирает растрепавшиеся волосы за ухо. Я боюсь пересекаться с ним глазами, мне кажется, что он сейчас хочет сделать со мной что-то плохое. Как будто сорваться, что ли... Ждет малейшего сигнала.

Это как при встрече с диким животным. Лучше всего замереть, не делать резких движений, не будить в нем инстинкт и чувство азарта и охоты.

Мои чувства, пережив сумасшедший хаос и встряску, успокаиваются и начинают работать как прежде, и информация из внешней среды обрушивается на меня градом: глаза различают удивительный рисунок в зеленых глазах напротив, каждую жилку и каждую искру. Ноздри втягивают запах Саввы, и он жутко привлекательный - смешанный с запахом обычного мыла и чем-то цитрусовым. Ладони, упирающиеся в широкую грудь, ощущают плавное биение сердца, размеренное, в отличие от моего, скачущего подстреленным зайцем. Гладкий шелк его кожи вызывает странный трепет в животе, в горле становится сухо, язык отяжелел. Облизнув пересохшие губы, я зажмуриваю глаза, чтобы встревожившие меня чувства исчезли.

Савва неожиданно вдавливает меня в себя, подаваясь бедрами навстречу, и я вскрикиваю, острее ощущая стояк в его штанах. Держусь за его плечи, впиваясь в них острыми ногтями.

– Не надо... Я не хочу...
– сдавленно бормочу, отвернувшись от чувства затопившего стыда.

Мой голос изменился до неузнаваемости, и, честно говоря, мне уже страшно не от самого Саввы, а от собственной реакции. Этот псих пугает меня до чертиков, а я, дрожа в его руках, кое-как контролирую себя, чтобы из меня не вырвался стон.

Он тяжело дышит мне в шею, потом не сдерживается, медленно облизывает ямку под мочкой уха. Кончик горячего влажного языка обжигает мою кожу.

В отчаянии заскулив, я впиваюсь ногтями в него еще сильнее, замерев на месте. Савва издает тихий вздох и, втянув в себя воздух у моей шеи, отстраняется.

Все еще не верю, что пытка прекратилась, поэтому сижу на нем с зажмуренными глазами.

– Миша.
– Пальцы цепляют меня за подбородок и все же заставляют посмотреть на него, что я делаю с явной неохотой. А потом он произносит то, что я совсем не ожидала услышать: - Нарисуешь меня?

Смаргиваю в растерянности, пытаясь утихомирить ураган внутри. Я все еще чувствую, какой он подо мной твердый и возбужденный. В глазах психа самый настоящий голод. А внизу моего живота разливается щекочущее тепло, и я, черт возьми, не дурочка, соображаю что это моя собственная реакция. Какой стыд.

– Сейчас?

– Да. У тебя и бумага, и карандаши с собой. И даже точилка.

Значит, весь рюкзак мой перерыл, посмотрел каждую вещицу. Лицо заливается краской, потому что с собой ношу и дезодорант, и тампоны на всякий случай, и еще кучу женских мелочей. Какой же он ненормальный.

Ай, да какая уже разница. Лишь бы выйти отсюда, не попрощавшись с чем-то посерьезнее, чем с хламом из рюкзака.

– Нарисуешь?
– Взгляд его совершенно темный и пристальный, и я просто еще чудом держусь, чтобы не устроить у него на коленях истерику.

Нарисую, куда я денусь. Как будто у меня есть выбор.

В горле пересохло от сумбурных ощущений после произошедшего, и я просто хмуро киваю.

– Что мне нужно сделать? Куда сесть?
– Он отпускает меня, и я поспешно вскакиваю, пытаясь утихомирить дрожь в конечностях. Боги, неужели я на свободе...

– Эээ. Даже не знаю... Наверное, на кровать. Я сяду за стол.

– Хорошо.

Савва пересаживается на кровать, затем залезает в нее с ногами, вытянув тренированное тело и облокотившись о спинку. Расслабленным движением отбрасывает волосы со лба, поправляя очки. Черные джинсы натягиваются на его бедрах, прорисовывая в полумраке красивые линии.

– Мне одеться?

Я вдруг задерживаю на нем свой взгляд, рассматривая здоровые плечи, гладкую ровную кожу и мерцающие капли воды на ключицах. Сглатываю, почувствовав знакомое чувство, когда внимание привлекает интересный объект, который хочется нарисовать. Это дико, учитывая, что минуту назад я тряслась как мышь в мышеловке.

– Нет.
– Смотреть ему в глаза мне неловко, но я рада, что голос мой прозвучал равнодушно.

– Может, снять очки?
– с легкой насмешкой спрашивает этот засранец, и я мотаю головой.

Мне хотелось запечатлеть его именно так. В образе, который меня испугал и взволновал одновременно. Ну, и чтобы он был похож только на самого себя.

Хотя...

Я вдруг понимаю, что с Егором они и не прям уж похожи. Даже если снять очки. И в первую очередь, их отличает аура. У человека, сидящего передо мной, она ужасно плохая, мрачная и сильная. Давящая бетонной плитой, если ее обладатель рядом. И этого злодея мне хочется нарисовать. Как художнику он мне действительно интересен. Тем более, что он сам попросил (приказал), разве могу я упустить подобный шанс?

Часы тикают, и я прикидываю в голове с какого ракурса лучше всего сделать набросок.

За стол я так и не сажусь. Нет, вместо этого я откатываю от него стул и усаживаюсь чуть сбоку от кровати, чтобы захватить Савву и в профиль, и в полуразворот. Беру чистый плотный лист и карандаш, от которого остался практически огрызок, и сразу принимаюсь за дело.

Ощущения странные и захватывающие, Савва молча сверлит меня взглядом, не говорит ни слова. Он не позирует, он наблюдает за мной хищной птицей, но занятие меня увлекает, и вскоре я совсем успокаиваюсь, погрузившись в рисунок.

Линия за линией, штрихи-тени... Я даже не замечаю, как пролетает время. Может, прошел час, а может целая вечность. Трудно понять, когда я рисую, то не вижу и не слышу ничего, кроме объекта в своем кадре.

Закончив, я с сомнением смотрю на рисунок. Он слишком хорош. И слишком хорошо отображает то, как я вижу Савву: пугающим, но в то же время сексуальным. Чувственный изгиб губ, полуприкрытые глаза за очками, острые скулы, руки - одна на бедре, вторая за головой. Красиво очерченные мышцы и обласканные тенями горошины - мужские соски. Плоский живот с четко проступающими кубиками пресса и небольшой впадинкой пупка... Даже припухшие царапины от моих ногтей на его плечах и шее прорисованы удивительно точно, и передают всю чувственность пережитого момента.

Блядь. Это никому нельзя показывать. Этот рисунок прямое доказательство, что я залипла на тело этого психа. Я идиотка. Надо было рисовать тупой шарж с очками на пол листа. А я что наделала?!

– Ты закончила?
– Каким-то образом, он уловил мое смятение, легко поднялся с места, надвигаясь на меня.

– Подожди, еще не все! Рисунок не закончен, я...
– Савва вырывает его у меня из рук.

Сердце проваливается в темноту, когда он поднимает на меня глаза над рисунком в его руках. Затем он убирает лист в сторону, открывая лицо полностью, и я вижу, как его губы вздрагивают в еле заметной улыбке. Отчего-то мне кажется, что Чудик насмехается.