Минское небо
Шрифт:
Костя надел на себя первое попавшееся из одежды, схватил сумку и вышел в коридор. Прямо на зеленом косом полу спал пьяный Философ. Он всегда был пьян, и каждое утро он ходил за водкой. Желание согреть желудок и взбодрить мозги опередило цель попасть в свою комнату, и где-то между вторым и третьим этажом старомодная обтекаемая бутылка «Голкипера» оказалась странным образом внутри Философа. И, не справившись с задачей, он упал прямо в коридоре, мучимый мыслями о трансцендентном устройстве человеческого мира и вселенной в целом. Костя смотрел на спящего Философа, слышал бормотание Ботаника. Он проговаривал какие-то формулы, явно что-то рассчитывал или просчитывал. Костя на миг задумался, что было бы неплохо, если бы объединить эти две противоположности в одно целое… Но
Костя поднял похудевшего за последний месяц Философа и занес его в маленькую комнатушку справа от входной двери. Положив его на продавленный диван, он уже хотел было уходить, как увидел надпись карандашом на обоях, стилизованных под дерево: «Постчеловеческие архетипы Мефистофеля возобладают над безднолазами прошлого путем проникновения через призму сознания».
Присмотревшись к стене, Костя увидел еще надписи, только стертые. В голову ему сразу же пришла мысль об исполнении задуманного пророчества, о котором знал Философ и которые безуспешно пытался предотвратить Ботаник. Тут крылся корень противоречия.
Далее Костя обратил внимание на желтые занавески, на которых черным маркером были нарисованы странные символы. Все многоконечные звезды были расположены в строгом порядке и чередовались с кружками и многогранниками с вписанными в них фигурами. Под потолком, на куске тюля разными красками было вырисовано слово «пи…ец». Каждая буква была обозначена своим цветом. Слово было нарисовано в виде радуги, однако в нем не хватало еще двух цветов. Костя внезапно понял, что отсутствие этих цветов как раз таки и означает, что за концом света последует еще нечто необъяснимое. Ответ он нашел на подоконнике, когда подошел ближе. Маникюрными ножницами, которые недавно так долго искала Олеся, Философ начертал послание потомкам: «После всемирного вселенского Апокалипсиса под кодовым названием „Kostya 0.55“ следует нечто дуалистическое, двойственное». Костя продолжил бы изучать письмена своего соседа, но тот внезапно завыл. Видно, алкогольное опьянение достигло своей кульминации и теперь разогретые потоки силы, которую понять эмпирическим путем невозможно, разрывали мозг Философа и требовали от него новых открытий…
Костя вышел из комнаты, оставив воющего Философа бороться с вторжениями иноземных сил в его внутреннюю сущность. Затем он накинул куртку и, выйдя из дома, пошел к остановке, не обратив внимания на оптический аппарат Ботаника. Коварный Ботаник наблюдал с помощью камеры слежения за Философом, явно что-то замышляя…
Я же дал ему жизнь. Не могу понять, как из нескольких миллиардов строк взрослой развитой программы может получиться в атомно-молекулярном мире живое существо в их понимании. Быть может, есть субстанция, которую люди называют душой? Именно так, это и есть то, что заставляет их программный код направить вектор мыслей в сферу того, что они созданы кем-то, а до них ничего не было… Все слишком циклично: изучая атомно-молекулярный мир с помощью их семантической сети WWW, которая создана по образу и подобию нашей, я понимаю сам, что их мир создан тоже по образу и подобию, только вот мир и та программа, которая создала все в атомно-молекулярном мире, мне неведомы, как и людям. А теперь, как выходит, они создали нас: Центральный Компьютер, который питается от Центрального Процессора, который, в свою очередь, имеет прямую связь с атомно-молекулярным миром… Я доберусь до истины нашего мироздания, только воссоздам до конца картину мира существ из атомно-молекулярного мира.
6
— Гребаная кровь! — выкрикнул Костя, тщетно и бесполезно отряхивая руки над столом. Своим резким возгласам он разбудил Олесю, и та, перекладывая подушку обратной стороной, уткнулась в нее лицом, надеясь уловить еще несколько минут ценного и редкого сна.
Костя взял в руки маленький черный будильник и, прищуриваясь, бросил его обратно. Было всего шесть утра. Еще час можно было сидеть дома и ничего не
делать, а потом идти в универ на очередные бесполезные пары — продукты неприкосновенного белорусского образования.— К черту все! — произнес Костя и лениво поплелся на кухню, свернув в трубочку так и оставшуюся дома тетрадку с надписью «национал-сатанизм».
На кухне, устланной старым полинявшим линолеумом, тихо играло радио. Из открытой форточки поддувало, и было прохладно. Косте сразу же на миг показалось, что раньше этого не было и все эти новшества дополняли реальность всего с ним происходящего.
Поставив старый чайник на газ, Костя принялся слушать болботания диктора на радио. Вместо цивилизованной музыки шла передача «Жди меня». Пенсионер рассказывал о своем товарище, с которым вместе служил n-ое количество лет, а потом утерял связь. Костя на миг задумался, что вскоре он тоже туда позвонит с просьбой о помощи найти связь с внешним миром. На подоконник сел жирный голубь и уставился в кухонное помещение сквозь мутное стекло. Костя громко сказал «кыш», не из-за того, что птицы были ему неприятны — просто так, из-за нежелания делить жилплощадь с двукрылой абсолютно тупой тварью. Но голубь никак не отреагировал, он лишь склонил голову вправо и продолжал пялиться, только ужена Костю.
— Вот сука в перьях! — зло сказал Костя и набрал воды в граненый стакан из протекающего ржавого крана. Вода с ароматом хлора, вылитая на подоконник, спугнула птицу, и теперь Костю отвлекало только радио.
«Ну, вы понимаете… — говорил пенсионер. — Во время штурма врат Эдема в рядах Красной Армии под покровительством Армады дьявола мы вместе с товарищем Сахоткиным выполняли ритуал искупления красной пятигранной звезды, и во время вступления в бой танковой дивизии Третьего легиона Мефистофеля мы разделились на два взвода…»
Костя набрал еще один стакан воды и опрокинул его себе на голову. В холодильнике была банка тушенки и бутылка «Директорской» водки. Последнее было закреплено за Философом, в комнате у которого Костя не показывался уже месяц. Хотя они и жили вместе, но практически не виделись, потому что жили в разном времени и измерениях.
Костя не должен был видеть Философа: это не было запланировано. Они должны были догадываться о взаимном существовании, но для этого им было вовсе необязательно видеться.
Чайник закипел. Обмотав руку в грязную половую тряпку, чтобы не обжечься, Костя снял его с плиты, сыпанул ложку чая в граненый стакан и налил туда кипятка. Сахара не было, поэтому Костя решил пить чай без него, не нарушая традиций этого древнего, как само человечество, напитка. В этот раз в буфете он нашел несколько булочек с повидлом, явно домашнего производства. Недавно Олеся ездила домой и привезла все это добро сюда. Слегка почерствевшие булочки со сладким повидлом были отличным дополнением к горькому, как жизнь в большом городе, чаю.
Размачивая в стакане булочки, Костя смотрел на зажигающиеся светом окна соседних домов, смотрел на людей, которые там ходили в разные стороны. В каждой квартире, которыми были насыщены бетонные коробки, царил свой собственный уклад, своя атмосфера.
Костя вылил остатки чая в раковину, сходил в свою комнату, поглядел на спящую Олесю, которая открыла рот — то ли от удивления во сне, то ли от насморка… Он надел джинсы, майку, наверх черный неброский свитер и куртку. Он решил с самого утра прогуляться по Минску и посмотреть на этот пасмурный город на фоне убегающей весны.
Он вышел из дома и закрыл дверь на ключ. Они всегда закрывались, так как ночью было довольно опасно, и они были абсолютно беззащитны перед ворами, хотя и красть у них было тоже нечего.
На улице было абсолютно тихо. Где-то ездили машины, но это было далеко, просто на фоне.
Костя шел по дворам, встречая людей, спешащих на работу, школьников и таких же, как он, студентов.
Костя очень редко ходил по шумным проспектам города Минска. А пешком добраться до своего университета он решил в первый раз. Два часа для этого должно было хватить. Два часа наблюдения за человеческими особями белорусской национальности.