Минус

Андрюня собрал колоду, торопливо тасует:

– Сейчас, чувствую, пойдет карта.

А бригадир закурил, полюбовался огоньком зажигалки. Прошелся по комнатушке. Наши глаза следят за ним, Андрюня отложил карты. Момент настал.

– Та-ак... Насчет этого парня поговорил. Виктор Альбертыч против ничего не имеет. Второе, через неделю примерно - едем на гастроли куда-то. Не знаю, куда именно, Альбертыч сказал: готовьтесь.

– Классняк!
– вскрикивает Леха, но серьезный взгляд бригадира моментом остужает его эмоции.

– А теперь о важном.
– Пауза. Мы, как бандерлоги из сказки, придвигаемся к Вадиму ближе.
– Дело в том, что вот Андрюню озарила идея такая, на первый взгляд... нереальная, но если обдумать - можно и попытаться.

– Снова психологическая пауза с полминуты.
– Короче, все, думаю, знаете, что наша главбухша каждый вторник после двенадцати таскает недельную выручку в банк...

– Угу, еще бы!
– с готовностью закивал Леха.
– И?

– И всегда, как говорит Дрюня, одним и тем же маршрутом.

– Последние четыре раза - точно, - подтверждает тот.

– И вот он подал идею... ну, в общем, деньги у нее изъять.
– Вадим замолчал, оглядел нас. Никто не хмыкнул, не вздохнул скептически - мы полны внимания.
– Есть один двор, - голос бригадира стал живее, - я там был сегодня, поглядел... Удобное место. Старуха еле шевелится, зрение у нее вроде совсем голимое.

– Да ноль просто!
– встревает Леха опять.
– Как-то, я еще с женой тогда жил, захожу за справкой для жэка, а главбухша одна, и очки затерялись...

– Погоди, - перебивает Вадим, - все знают про ее зрение... Короче говоря, достаточно тихо подойти сзади, сбить очки и выхватить сумку. Двор очень удобный - рядом пустой барак, людей выселили недавно, вокруг сараи, огороды. Из этого двора несколько тропинок между заборов. Ходят там редко. Так, Дрюня?

– Так, так!

– И вот - можно попробовать. Я приблизительно подсчитал, сколько у нее может быть денег с собой.
– Вадим достал из кармана бумажку.
– За неделю обычно бывает восемь спектаклей. Две сказки и шесть вечерних. Взрослые билеты от пятнадцати до тридцати рублей, детские - по червонцу. Берем самую минимальную стоимость - пятнадцать рублей. Ну, среднюю. И минимальное среднее количество зрителей на спектакле - пятьдесят человек. Получается - спектакль дает семьсот пятьдесят рублей. По самому малому! Восемь спектаклей - шесть тысяч. Это, повторяю, самый минимум. Плюс программки, многие бинокли берут...

– А буфет?!
– вскрикивает Леха.
– Буфет-то сколько башлей дает!

– Придурок, - говорю, - буфет по другой линии.

– Да, буфет не считаем, - поддерживает меня Вадим.
– Берем за реальную цифру - шесть тысяч. Делим на пять...

– Парни, я - пас, - режет Димон.
– Оставался бы с вами, так с радостью, а так - пас.

Андрюня начал было уговаривать, но бригадир тут же его оборвал:

– Кончай!.. Пас так пас. Делим на четверых. Получается... получается по полторы тыщи. Без каких-то двухсот штук - две наши месячные зарплаты.

– Которые, - Леха не может не вставить ехидным голоском, - бля, мы хрен когда видели!..

Он, кажется, больше всех загорелся. Димону, тому по барабану, он уже почти не с нами, у него впереди денежная работа, рисковать, ясно, не хочется. Вадим с Андрюней подали эту идею, но особо не кипятятся... Мне же мало верится, что мы действительно решимся на такое дело. Просто, скорей всего, побазарим всласть, мечтая о решительном шаге, и потом постепенно замнем...

– Так вот, парни, - после долгого, неуютного молчания произносит Вадим. Сегодня четверг. Есть время подумать, обмозговать, что и как. Во вторник я пойду прослежу за бухгалтершей, проверю. А через пару недель, наверно, готовьтесь.

– Да чего тянуть? По полторы штуки на рыло - не мелочь!
– не разделяет осторожность бригадира все тот же дебильчик Леха.
– Валить ее однозначно и побыстрей! Только надо как-нибудь в масках, в другой одежде. О! Вот Ромыч как раз новые шмотки купил, он и грохнет!

– Лех, если в этом проблема, - спешу отпарировать, - я могу тебе дать шмотки на полчаса. Размер у нас почти одинаковый. Могу даже чулки прикупить для твоей морды...

– Да пойми, сама судьба тебя выбрала! Как раз сегодня у тебя появилось шмотье, и сразу же - наш разговор. Видишь, это знак судьбы, знак, что должен именно ты...

Скрипнула дверь, табачный туман всколыхнулся от потока свежего воздуха. В кандейку ворвалась помреж Аня, зашипела, давя нас своими шарами-глазищами:

– Что сидите, а?! Живо на сцену! Три минуты у вас!.. И дверь смазать надо, невозможно же...

Вскакиваем, тушим окурки. Надо успеть поменять декорации, пока Лариса Волкова у рампы объясняется в любви сорокалетнему юноше Михееву. Ее монолог длится три минуты, и за это время роскошная гостиная должна превратиться в городскую площадь...

Дядь Гена довез нас до перекрестка Трудовой и Мичурина. Отсюда до общаги метров триста.

Уже совсем ночь, в домах светятся редкие окна, почти нет горящих фонарей. На улице безлюдно и тихо. Большинство людей давно в постелях, давно спят, набираясь сил для очередного дня. Лишь Торговый комплекс вдалеке блещет своими огнями, шумит музыкой. Он - как маяк, как островок круглосуточной бурной жизни, платной радости.

– Ёб-б-бтать!
– злобно выдыхает Леха и плетется в темноту мертвых дворов.

Иду вслед за ним. Успокаивая, издеваюсь:

– Ничего, скоро и у тебя появится шанс поучаствовать в празднике. Вот бухгалтершу грохнешь...

– И грохну! Сука, один грохну, если вы мудиться будете. Шесть штук, это ж... Они у меня все закувыркаются, я им покажу, как надо жить!
– Леха с ненавистью и завистью, через плечо, смотрит на зарево Торгового.
– Уж я оттянусь на всю катушку!

– Украл, выпил, в тюрьму, - усмехаюсь, - романтика!..

На крыльце общаги обычная туса. Какие-то парни, какие-то девки. Что-то решают, спорят, считают бабки, освещая их зажигалками. Хлебают водку из горла. На своем птичьем языке верещат вьетнамцы, лопочут китайцы, суя в рожи друг другу мятые десятирублевки.

Мы с Лехой просачиваемся меж ними, стараясь никого не задеть, не пихнуть, а то вполне могут возникнуть напряги. Эти узкоглазые - заводные ребята, и их полно. Только какой шум - выскакивают из всех щелей, как насекомые, и тогда уж от них не отобьешься. Если и не до драки доходит, то мозги своими "тень! пень! мень!" так закомпостируют, что хуже мордочистки.

Первым делом по традиции направляюсь в клозет. Заодно заглядываю в кафельную коробку бывшей кухни. Подоконник пуст и заброшен, девочки с золотисто-каштановыми волосами опять нет. Уже который вечер. Исчезла. Взяла и исчезла... Подразнила несколько раз - и все. Подоконник осиротел. А ведь как теплело это заплеванное, бесхозное помещеньице, как освещалось ласковым светом, когда она была здесь... И вот снова холодно и темно, я снова один...