Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Минус

Сенчин Роман Валерьевич

Шрифт:

– Хватит, идиоты!
– Наташа не выдержала, сорвалась с места.
– Придурки!

Отпихнула Серегу так, что сервант угрожающе покачнулся, и какие-то рюмки упали на стеклянную полочку.

– Вот же придурки, а! Ничего не трогать! Сидеть!
– длинной очередью режут нас Наташины крики.
– Си-д-деть, я сказала!

Пикулин шлепнулся на стул, выпучив от удивления глаза. Я отпустил сервант и выпрямился.

– Сидеть, ничего не трогать! Я скоро приду.

Шолин хмыкнул:

– Куда ты? К мафии?

– Пойду денег найду, вам, дуракам, выпить. Совсем одурели! Лучше напейтесь тихонько,

уснете...

– Честно принесешь, Наталия?
– слабым, словно после обморока, голосом уточнил Пикулин.

– Только не идиотничать. И ты сними эту фигню с себя.

– Сниму, сниму!
– Серега испуганно и торопливо сорвал с головы берет, стал развязывать пояс халата.

– Все, я пошла. Буквально десять минут.

– Может быть, вместе?
– двинулся было за ней Пикулин.
– Ну, чтоб в ларек сразу же...

– Я сама, мне продают. Ваше дело - сидеть спокойно.

– Хорошо, Наталия, какой разговор... Но, это, подешевле или... чтоб две... или одну и читушку...

Дверь хлопнула. Столяр подошел к столу, стал расчищать место. Анархист, повесив халат и берет в прихожей, остался в майке с надписью "BOSS". Сел на диван, тяжко вздохнул:

– Сдались, значит...

– Зато все-таки выпьем.

Я стал скручивать цигарку. В груди начало знакомо теплеть и посасывать. Если Наташа принесет бутылку, то на каждого выпадает по сто с лишним граммов. Мало, конечно. Но если вдруг две...

– Давайте сервант хоть на место поставим, - делает несмелое предложение Анархист, но его тут же заглушает вскрик Пикулина:

– Нельзя! Ничего, ради бога, не трогай!

– Вот выпьем, и уйду к толкинистам, - ворчит Серега.
– Они дураки, конечно, зато у них жизнь. Сражаются, мечи всякие делают. В них энергия есть, их можно заразить идеей свободы. Пойдем, Шолинберг? У них ведь и свой подвал, под кинотеатром "Победа". Я там бывал, смотрел, где удобней взрывчатку закладывать. Хм, собирался взорвать их к чертям... Вполне терпимое место для жизни... Ну, ты как, Шолинберг?

Шолин в ответ усмехается.

14

Наша избенка по окна засыпана снегом. И повсюду непроходимые, чуть не по пояс, сугробы, наносы; кажется, земля хочет понадежней укрыться от морозов, ветра, вообще от этого неласкового ноябрьского мира.

Еще с дамбы вижу: отец сгребает снег во дворе фанерной лопатой, ворочает здоровенные кучи. Работает размеренно и не спеша, зная, что быстро, с наскока, не справиться... Из трубы плотным прямым столбом поднимается дым. Что-то рано сегодня стали топить, обычно прогревают избу незадолго до сна, часов в восемь. А сейчас нет и пяти.

Пасмурно, сосновый бор за деревней похож на шероховатую, окрашенную густой масляной краской темно-синюю стену. Над бором, заслоненное тучами, расплывчатое пятно старого, остывшего солнца.

По узкой, протоптанной среди наметенных в низину сугробов тропинке, берегом пруда шагаю к домику. Совсем не верится, что еще каких-то три месяца назад здесь был пляж, в мягкой, теплой воде плескались девушки в открытых купальничках, а потом загорали, лежа на золотистом песке. Из магнитофонов неслась веселая музыка, по вечерам берег был облеплен рыбаками, то и дело таскавшими меленьких карасей. По ночам под березой горел костер, молодежь пила спирт, орала песни, визжала, до рассвета раздражая собак в ближайших

дворах, не давая людям выспаться, набраться силенок для нового дня... А утром к пруду сгоняли коров, поили перед долгим выпасом... Сейчас же - мертвая тишина, белое, холодное однообразие.

– Здоро-ово!
– отец удивлен.
– А ты что сегодня? Мы и не ждали.

Он втыкает лопату в рыхлый сугроб возле калитки, сняв рукавицу, проводит ладонью по мокрому от пота лбу.

– Отменили спектакли из-за гриппа, - отвечаю, - так что пару дней могу с вами побыть.

– А ты сам-то как?

– Вроде здоров.

– Ну, это главное. Иди маму обрадуй. Я здесь доделаю и тоже приду.

– А где Бича?
– замечаю пустую будку.

Отец вздыхает:

– Н-ну, вот... нет больше нашего старичка. Дня четыре уже. Всю ночь перед тем выл, уйти хотел, видимо, а утром нашел я его возле будки... Договорились тут со знакомыми, у них щенята, но маленькие совсем. Без собаки-то плохо, и сон не сон - лежишь и слушаешь, как там на улице.

– Жалко, жалко, конечно, - качаю я головой.

Знакомый, вкусный домашний дух. Смесь из запахов приготовленной мамиными руками еды, теста, свежей клеенки на столе, книжной пыли; запах одежды, с детства родных вещей... В печке весело и резко потрескивают сухие дрова, дымоход гудит, по нему бешено мчится на волю - вверх - горячий воздух.

– Почему без света?
– щелкаю выключателем, но лампочка не зажигается.

– Да у нас тут опять экстремальная ситуация, - деланно бодрым голосом отвечает мама.
– Позавчера буря была, столбы, говорят, повалило на несколько километров.

– Да? В городе вроде и не было. И как вы?

– Кое-как телепаемся. Отец аккумулятор приспособил, подключает маленькую лампочку. Все как-то становится поживей.

Мама сняла крышку с кастрюли, пытается что-то в ней разглядеть сквозь густой, обжигающий пар. Я достаю зажигалку, подсвечиваю.

– Полчаса уже закипает, и все никак. Зато, - мама тут же находит положительную сторону, - зато вкусней намного на живом-то огне.

– Вкусней, - соглашаюсь уныло.
Что-нибудь, может, помочь?

– Да что помогать... Расскажи лучше, как там в городе. Мы последние дни совсем... ни телевизора, ни радио. Газету хоть, слава богу, приносят...

Шевелю непослушными мозгами, выискивая, о чем бы рассказать. Мама опережает:

– Про Кашина-то не слышал? Про кызылского мэра?.. Во вчерашнем номере "Власти труда" сообщение, что объявил голодовку.

– Из-за чего?

– Что работать мешают, русских притесняют всячески. Потом найду, сам почитаешь... О, закипело наконец-то!.. Две охапки дров извела, а уголь так и не привезли до сих пор. Надо было чаще ругаться ходить...

Ужинаем тушеным мясом с картошкой. Над столом висит маломощный автомобильный фонарь. Свет он дает неверный, рассеянный и все же слегка разбивает тревожную, мертвую тьму.

– Отец три килограмма говядины заработал, - с гордостью сообщает мама. Дров тут кому-то привез с Геннадием. Они мясом расплатились. Я тебе, сынок, отрезала кусок мякоти, возьми с собой. Между рамами положишь, не испортится, бог даст, при такой погоде.

– Пора бы и свинью уже резать, - говорит отец.
– Как-никак, а дело к зиме. Люди режут. Может, завтра?

Поделиться с друзьями: