Мир Гаора

А разбудила его общая, привычная с раннего детства команда.

– Подъём!
– орал надзиратель, хлопая по решёткам дубинкой так, что металлический гул перекрывал его крик.
– Старшие, сдать одеяла, камеры к поверке!

Толкотня у параши и раковины, встряхиваются, складываются и сдаются по счёту одеяла, многие со сна путают пятёрки, и Слон наводит порядок пинками и подзатыльниками, и в строю стоят, зевая и жмурясь, будто досыпая. Снова обыск камеры, личный обыск, лязгнув, задвигается дверь.

– Ну и как?

– смеётся Седой.
– Какие сны видел?

– Разные, - в тон отвечает он.

– А дёргался чего?
– бурчит Зима.

– Война снилась, - вздохнул Гаор.

– А чо?
– спросил Чалый, - страшно тама?

– Страшно, - честно ответил Гаор.

Здесь, он это не так понимал, как чувствовал, молодецкое ухарство ни к чему, вернее, оно не в этом. Он сел на нары и стал растирать, массировать ступни и пальцы ног, как его научили тогда в госпитале. Вчера сильно замёрзли, болят, надо разогреть.

Издалека донеслось повизгивание колёсиков.

– Во!
– обрадовался Гиря.
– Жрачку везут.

– Ты слушай, откуда, ща накормят тебя, не отплюешься!
– фыркнул Чалый.

Да, скрип приближался с другой стороны. Гаор поднял голову и увидел, как мимо их камеры прошёл надзиратель, а за ним двое рабов проволокли тележку с трупом. Ошибиться он не мог: навидался. Парень с тёмным ежиком в заляпанной кровью рубашке и рваных штанах был мёртв. Камера проводила тележку заинтересованными, но не сочувственными взглядами. Гаор посмотрел на Седого.

– Да, - кивнул тот в ответ на не прозвучавший вопрос.
– Забили ночью.

– Блатяги, - пренебрежительно изобразил плевок Чалый.
– Рвань голозадая. Лягвы.

Лягва? Ещё одно ругательство? И Гаор не выдержал.

– А это что?

– Лягва-то?
– переспросил Чалый и заржал.
– Ты лягушек видел?

– Видел, - настороженно кивнул Гаор, уже жалея о вопросе и подозревая, что стал объектом розыгрыша.

– Они какие?

– Зелёные.

– А ещё?

Гаор пожал плечами.

– Бывают коричневые, в крапинку.

– А ещё?

Остальные слушали, не вмешиваясь, фыркая сдерживаемым смехом.

– Мокрые.

– А ещё?

– Холодные.

– А ещё?

– Пучеглазые.

– А ещё?

– Ну, противные.

– А ещё?

Гаор пожал плечами и честно признался.

– Не знаю.

– Гладкие они!
– заржал Чалый, - понял теперь? И холодные, и мокрые, и противные. Одно им слово - лягвы!

И вокруг все заржали так же радостно и весело.

Гаор медленно кивнул. Да, теперь он понял. То, что было предметом гордости: гладкость кожи, чтоб ни волоска на теле, чтоб волосы на голове не длиннее ногтя, а ещё лучше наголо, бритьё дважды в день, даже на фронте, здесь это... Всё правильно. Тогда, когда их пятёрку вывезли из Чёрного Ущелья на смену, первое, что услышали:

– В душ марш. Как дикари обросли! Волосатики!

И они не обиделись, сами мечтали об этом больше, чем о еде. И в душе брились сначала, потом мылись и снова брились, снимая всё до волоска, и предстали перед начальством ещё в прокопчённом мятом, кое-как заштопанном обмундировании, но гладкие, как и положено... чистокровным. А здесь значит... похоже, ему даже повезло, что волосы и щетина, похоже, чистокровных здесь крепко не любят. А как же Седой?

Он посмотрел на Седого, и тот улыбнулся ему.

– Привыкай. А! Вот и везут всё-таки.

Тележка была, похоже, та же самая, но Гаор об этом не думал, стоя в очереди за пайком. Как и вчера вечером кружка с питьём и четвёртка хлеба и ещё кружок в палец толщиной чего-то напоминающего ливерную колбасу. Подражая Седому, он надорвал хлеб, выгреб и съел мякиш, засунул кружок в получившийся карман, размял, чтобы размазалось, и уже тогда съел., управившись как раз к приходу надзирателя за кружками. Паёк был, конечно, мал, но даже получше, чем на гауптвахте или в училищном карцере.

Многие, поев, улеглись досыпать. Наверху, судя по доносившимся словам и звучным щелчкам по лбу, играли в чёт-нечёт. Ну, ему, пока лоб не зажил, играть нельзя - это понятно. А чесался лоб отчаянно. Настолько, что он встал и огляделся в поисках занятия, чтобы отвлечься от зуда.

Гаор подошёл к решётке и, встав в углу, попробовал выглянуть в коридор.

– Мотри, влепят!
– предупредили его.

– Не, - сразу возразил Чеграш, - слепой что ли, видел же кто седни.

– Тады да, - согласились с Чеграшом.

Чеграш подошёл и встал рядом.

– Это надзиратель?
– спросил Гаор.

– Ну да, - кивнул Чеграш.
– Есть тут такой. Он не вредный. Если начальства нет, петь дозволяет. Вчера слышал, не давали? Ну а при нём можно.

И вдруг, отступив на шаг, дёрнул Гаора от решётки. И только тогда он услышал приближающиеся шаги. Шли трое. Вот притихли в соседней камере. Мимо их решётки, не поглядев в их сторону, прошли трое: два лейтенанта и майор - сразу определил Гаор. Вот остановились, лязгает отпираемая дверь.

– У блатяг это, - шепнул Чеграш.

Гаор кивнул, напряжённо прислушиваясь. Всё правильно, есть труп - надо разбираться. Бьют? Не слышно. Да и не должны чины сами мараться. На гауптвахте била охрана, не выше сержантов. Говорят, но слов не разобрать. Закрывается дверь, идут обратно.

– Стандартная ситуация предполагает стандартное решение.

– Да, естественный процент, оформите списание и не тяните.

– Пока процент в рамках естественной убыли...