Мир Гаора
Шрифт:
– И всё?
– с какой-то странной интонацией переспросил Ридург.
– Что же ещё?
– пожал плечами Гаор.
– Для начала, как и положено, меня избили. Чтобы не кричал, не плакал и не звал мать, - и жёстко повторил, исключая дальнейшие вопросы.
– Всё.
Он уже настолько справился с собой, что дерзил, не прибавляя положенного обращения, вполне сознательно, напрашиваясь, нарываясь на удар или обещание "горячих". Пусть бьёт, на то и хозяин, но тогда прекратится этот ненужный напрасный разговор.
Казалось, Ридург понял это. Потому что
Гаор уже совсем успокоился, но не жалел о вспышке. Отпор надо давать, а то так и норовят в душу залезть, по душе ударить. Рабы его не расспрашивают, понимают, а этот... Ну, так и получи.
К дому они подъехали уже в полной темноте.
– К парадному, - разжал губы молчавший всю дорогу Ридург.
– Да, хозяин, - механически откликнулся Гаор.
Он въехал на "чистый" двор, развернулся у крыльца, и почти сразу распахнулась дверь и порывисто выбежала хозяйка.
– Привёз? Давай сюда. Куконя, Белёна, вещи возьмите.
Хозяин вышел из машины и понёс спящего мальчика в дом, рядом шла хозяйка. Гаор молча вылез, выгрузил из фургона чемодан и коробку и, не предложив Куконе и Белёне помочь, полез обратно. Те удивлённо посмотрели на него, но промолчали.
Загнав фургон в гараж, Гаор, не откладывая, взялся за мытьё, заправку и прочее. Хотя обычно ему после рейсов давали два-три дня отдыха, но скакнет хозяину завтра ехать...
– Рыжий, - сунулась в гараж Трёпка, - ужинать иди.
– А пошла ты... Лутошка где?
– рявкнул он в ответ.
Трёпка даже ойкнула от неожиданности и исчезла.
Вместо Трёпки пришла Большуха.
– Ты чего есть не идёшь? Простынет всё.
Грубить Матери он не посмел и хмуро ответил.
– Сейчас. Закончу и приду.
– И утром успеется, - спокойно ответила Большуха, - не дёрнут тебя завтра. Пошли.
Он выпрямился, бешено глядя на неё, не зная, как объяснить...
– У них свои дела, - спокойно сказала Большуха, - ты свою работу на сегодня справил, твоё время сейчас. А на них не смотри. У них своя жизнь. А у тебя своя.
Гаор перевёл дыхание и поклонился ей.
– Спасибо, Мать.
Он, как заново, оглядел гараж, решительно захлопнул крышку капота фургона и сдёрнул с гвоздя у двери свою куртку-ветровку.
– Иду, Мать.
В кухне, как всегда по вечерам, тепло, светло, уютно, пахнет едой. Все спокойно сидят за столом, отдыхают.
– Давай по-быстрому, паря, - озабоченно сказала ему Красава, раскладывая по мискам кашу.
Они что, его ждали, не начинали без него? Гаор почувствовал, как у него даже щёки загорелись от стыда. Это получается, что из-за его психов остальным ужин задержали. Стыдобища!
– Да, я сейчас.
Он пробежал в свою повалушу, повесил куртку
и каскетку, скинул сапоги и портянки, достал из тумбочки и натянул чуньки и так же бегом вернулся в кухню. Его в самом деле ждали. Он наскоро вымыл руки и сел за стол.Как всегда, первые ложки в сосредоточенном молчании. Потом неспешный спокойный разговор о всяких новостях, и что тут было без него, и что он в рейсе видел и узнал. Гаор уже совсем успокоился, приняв правоту Большухи. У тех своя жизнь, а у него своя. Он работает, работу свою выполнил, и нечего о господах думать, отдых себе портить. И когда после ужина, как всегда, убрали со стола, женщины сели с рукодельем, мужчины с куревом, а он и Лутошка с тетрадями, - всё уже было хорошо и спокойно. Тем более что Лутошка без него все-таки что-то делал: и задачи решил, и в прописях нужные строчки написал, и даже газету читал, так что военная сводка о победоносных боях и доблестной армии звучала вполне приемлемо. Всего пять ошибок. Гаор под общий смех отщёлкал Лутошке в лоб пять шелобанов - по одному за ошибку - и стал писать новое задание.
– Рыжий, - спросил Лутошка, глядя, как он выписывает столбики цифр, - а тама, ну, на войне, в сам-деле так страшно? Я вон читаю...
Коротко рассмеялся аггр, усмехнулся и Гаор.
– Ещё страшнее. Что написано здесь, это так... слова одни. А на самом деле...
Он поднял голову, встретился глазами с аггром, и они улыбнулись друг другу, понимая всё несказанное.
– Так рассказал бы, - предложил вдруг Тумак, - как оно там на самом деле было.
– Про что?
– ответил вопросом Гаор.
– Вот эти решай теперь. Про Чёрное Ущелье, что ли? Оттуда мало кто живым вышел. Или как в Алзоне мы в окопах сырых гнили?
– Ноги ты тама застудил?
– спросила Красава.
– Ну да, - кивнул Гаор, закуривая.
– Я ещё легко отделался, кто почки застудил, тем совсем хреново. А с больными почками я бы сортировку не прошёл, сразу бы четвёртую категорию огрёб.
– Это на утилизацию которая?
– удивился Сивко. - Ты ж молодой.
– Так не по возрасту, а здоровью, чуня, - возразил Сизарь, - я вот тоже помню. В посёлке, ну, когда ещё мальцом был, так управляющий мужика одного отметелил, почки ему отбил. Ну и всё, увезли того в "сером коршуне".
Лутошка оторвался от тетради, глядя на мужиков изумлённо-испуганными глазами.
– Ты решай давай, - вернул его к арифметике Гаор.
– А то я ввалю.
– Да ну вас, - с досадой сказала Цветна, - нашли, о чём говорить. Чего-то девок-то как долго нет?
– Малого устраивают, - ответила Нянька и прислушалась.
– Вона, идут уже.
Из внутреннего коридора вошли Белёна, Милуша и Куконя. Их сразу усадили за стол, стали кормить и расспрашивать про Малого.
– Бойкий такой, - рассказывала Куконя, быстро хлебая кашу с молоком.
– А звать Гирром. Хозяйку сразу мамой называть стал. Хозяин довольный, аж до... ну, не знаю как.
– Ну и в удачу им, - вынесла свой обычный вердикт Нянька.
– Как ты на четверых-то теперь? Управишься?