Мир Гаора

– Валите, лохмачи.

По коридору, мимо уже закрытых и опечатанных дверей - свободные уходят на период раньше, чтобы не сталкиваться даже случайно с рабами - они прошли к лестнице, по которой спускались в рабскую казарму. У входа их снова обыскали, дверь за ними закрыли и опечатали. Здесь надзирателей и охраны уже нет, теперь только ещё один обыск внизу, у входа в их подвал, и уже можно громко разговаривать и перекликнуться со спускающимися со своих этажей остальными. Чугунная по старинке лестница - эту часть комплекса, похоже, лет двести не реконструировали - гудит от множества голосов и топота грубых ботинок. На очищенных от рабов этажах гасят свет, и сумрак спускается сверху вниз по лестничному коробу.

Нижний холл, где уже ночная смена надзирателей пересчитывает и обыскивает возвращающиеся бригады.

– Мастерская номер пятнадцать. Пятеро в наличии, господин старший надзиратель, - рапортует Седой.

– Мастерская номер пятнадцать, пятеро по списку, пятеро в наличии, - отмечает в регистрационном журнале время их возвращения старший ночной смены надзирателей.
– На обыск становись.

Они встают в ряд у стены, руки с растопыренными пальцами на стену, ноги расставлены. Два надзирателя быстро обыскивают их, охлопывая карманы и прочие места, куда можно что-то спрятать.

– Всё, валите.

Мимо закрытой двери надзирательской они вошли в коридор рабской казармы. До отбоя дверные решётки камер отодвинуты, шум, беготня, толкотня в уборных и умывалках, крики и смех... Седой вдруг с удивлением почувствовал, что смотрит и ощущает, как в первый раз, как... заново.

– Седой, ты чо?

– Ничего, - вздрогнул он, - всё в порядке.

Снять и повесить комбинезон, сбросить тяжёлые ботинки, умыться и налегке, босиком - по-домашнему, усмехнулся Седой - в столовую, на ужин. Неизменные каша, хлеб и чай. Вкус неважен, было бы сытно. Щедро пересыпанная руганью и поселковыми словами речь, смачное чавканье... его все это уже давно не коробит, а мысль, что до конца его дней ему ничего другого не светит... ещё в тот, первый год его рабства он заставил себя не смириться, нет, а принять как вводную, как условие задачи, которую надо решить. Задача - выжить, сохранить себя как живой организм и как личность, не сойти с ума, не опуститься до подлости, остаться человеком и не превратиться в существо, а условия... обыски, ругань надзирателей, примитивная на грани голода еда, да мало ли ещё... Пока он с этой задачей справлялся, справится и дальше. Справился же тот парень.

Но за всеми этими мыслями Седой участвовал в общем разговоре, смеялся общим шуткам, отвечал на чьи-то вопросы, то есть жил, отдыхал после рабочей смены. А парни - молодцы: ни словом о сегодняшнем никому не обмолвились. Этого, и в самом деле, остальным знать незачем. Никого это не касается, не должно коснуться. Он один из них, старший бригады в пять человек и ничем другим выделяться не хочет. Потому что это помешает решению главной задачи: выжить не за счёт других, выжить человеком.

После ужина недолгое время отдыха, личного, как написано в армейских уставах, времени. Покурить в умывалке, поговорить с кем-то ещё, кроме членов своей бригады, договориться с кем-нибудь из женщин, чтобы взяли зашить порвавшуюся рубашку, да мало ли дел скапливается к вечеру... Хотя бы просто полежать на койке не потому, что уже дан отбой и за хождение могут избить, а потому, что ты сам так захотел.

– Седой, слышь...

– Чего тебе?

– У тебя сигареты лишней нету?

Седой усмехнулся, разглядывая смущённое лицо парнишки из литейного цеха.

– Сигареты лишними не бывают. Выдача была позавчера. Скурить ты не мог успеть.

Мгновенно собравшиеся слушатели заржали.

– Так куда дел?

Немедленно посыпались предположения.

– Девок охмурял.

– Долги раздал.

– В унитаз спустил.

– А это-то зачем?
– удивился Седой.

– А по дурости!
– старший литейной бригады влепил парнишке лёгкий подзатыльник.
– Перетерпи, чуня, а то будешь век в долгах ходить.

Парнишка шмыгнул носом и, не посмев спорить, отошёл.

В центральном проходе между двухъярусными койками Чалый мерился силой с Губачом из бригады грузчиков с первого рабочего двора. Встав спина к спине, они сцепились локтями и теперь пытались пересилить друг друга, нагнуться и поднять противника на себе. Вокруг азартно спорили на фишки, сигареты и пайковый хлеб.

Чеграш уломал всё-таки девчонку с третьего конвейера, и теперь они барахтались на его койке, накрывшись с головой одеялом. Зима и Гиря увлечённо играли в чёт-нечёт с приятелями из второго сборочного .

Нет, никакие удовольствия отдельного жилого блока не стоят этого: свободного человеческого общения, возможности побыть среди своих. Так что его отказ был правилен.

Седой взял сигареты из тумбочки и пошёл курить. "А ведь Крайнтир с его глупыми амбициями, неумением ладить с людьми, подчёркнутым высокомерием не то что месяца, недели бы не продержался в рабской камере - весело подумал Седой, вставая в общий круг курильщиков - придавили бы ночью, или ещё как". На заводе много возможностей для случайной, но тщательно подготовленной смерти.

Когда он вернулся в спальню, девчонки уже не было, а Чеграш голышом лежал поверх одеяла, отдыхая. Зима и Гиря сосредоточенно делили свой выигрыш. Чалого не было.

– К своей пошёл, - сказал Чеграш Седому, когда тот убирал сигареты в тумбочку и раздевался.

Седой кивнул.

– Вставай, в душ пойдём, чтоб до отбоя успеть.

– Ага, - Чеграш рывком соскочил с койки, - парни, айда.

– Идём.

Ежедневный душ, если позволяли условия, был тем немногим из прежней жизни, что Седой упорно сохранял. И парни, подражавшие ему во всём, переняли и эту его привычку. Остальные мылись кто раз в неделю, кто чуть чаще, но каждый день только их пятёрка. Поэтому двадцати рожков в душевой на сто человек в принципе хватало.

Они уже заканчивали мыться, когда в душевую влетел Чалый. Его встретили гоготом, шутками и подначками. Чалый сильно взматерел за последний год и сквозь решётку пролезать, как раньше, не мог. Чеграш ещё мог, но с натугой. Поэтому все свои проблемы с девчонками они решали после ужина или откладывали на выходной. Гиря всегда был увесистым и широким, но умел уладить так, что лазили к нему. И только Зима, самый молодой, почти каждую ночь, если, конечно, надзиратели были не сволочи и сами дрыхли, после отбоя отправлялся гулять по спальням.

К утру Седой окончательно убедил себя, что никаких изменений в его жизни и жизни парней не будет. Вернее, если Главный сдержит олово и выполнит обещанное, изменения будут, но не концептуальные. Так... как, скажем, если вместо гречневой каши станут давать рисовую или выдадут комбинезоны другого цвета.

Подъем, умывание, заправка коек, завтрак. И по бригадам и цехам выход в холл на пересчёт и обыск. Всё как всегда.

– Мастерская номер пятнадцать. Пятеро.