Мир Гаора

Когда надзиратель отошёл, кто-то вздохнул.

– Не фартит седни.

– Это он в карты, небось, продулся, - откликнулись с дальнего конца, - вот и лютует.

От надзирательского гнева их спас шум в дальней камере. Надзиратель пошёл туда, а потом, видно, забыл про них. Гаор, во всяком случае, заснул, когда в камере уголовников ещё слышались удары дубинкой и чьи-то крики. Спать под чужую боль он учился ещё в училищном карцере, а на фронте обучение закончилось. Рядом кровью истекают, а ты спишь, потому что другой возможности поспать, может, ещё долго не будет. Себя береги, тогда и Огонь сбережёт.

Утром мимо их камеры опять провезли трупы. Уже два. И Гаору объяснили, что надзиратель получит вздрючку от начальства, а может и штраф, что урон допустил.

– Это нас так берегут?
– усмехнувшись, спросил он Седого.

Тот кивнул с улыбкой.

– Пока работать можем, ценимся.

– Ну да. А... потом?
– рискнул он спросить.

– Не догадался ещё?
– насмешливо посмотрел на него Седой.

Гаор кивнул и всё-таки решил уточнить.

– Печка? Я слышал, санитар одному сказал. Не можешь ходить, в печке лежать будешь.

– Да, печка, - жёстко ответил Седой.
– Крематорий. При всех отстойниках. А пепел продают, на удобрение. Видел пакеты в магазине? Садоводы покупают.

Обычно, когда Седой что-то говорил, сразу собирались слушатели, а сейчас... ни один даже головы в их сторону не повернул, будто не слышали. Не хотят слышать - понял Гаор. Он тряхнул головой и отвернулся. Он видел эти пакеты. Серые, с зелёной полосой по диагонали и рекламной надпечаткой. "Высокоэффективное натуральное удобрение!" Ещё работая в отцовском саду, когда Сержант заставлял его помогать садовнику, и в училище. Видел. И ни разу не задумался о том, что это за чёрно-серый порошок. Об этом никто не говорил. А ему не приходило в голову спросить. А если бы и спросил, что бы ему ответили? Наверное, то же, когда он спросил о другом, о белых гранулах, похожих на рис. "Химическое удобрение. Сыпь понемногу, можно сжечь корни". А то из чего делали? Тоже ... из кого-то...

Гаор слез с нар и пошёл к крану. Снял рубашку и стал обтирать грудь и плечи, набирая воду в пригоршню.

– Не спеши, Рыжий, - хохотнули за спиной, - перед торгом вымоешься.

– Не мешай, он правильно делает.

– Чего? Вода здесь не матёрая.

– Верно, мёртвая вода.

– Вода везде материна.

– А не живая.

– Так и ему не сглаз смыть.

За его спиной спорили, щедро сыпя малопонятные и совсем непонятные слова. Он не вслушивался и не вдумывался, занятый одним: не дать воли вскипавшему внутри бешенству. Вода помогла мало, ожидание наполненной пригоршни только раздражало, и он отошёл от крана, оглядел камеру. Размяться что ли, а то опять суставы дубеют. Как он это объяснит остальным, он не думал. Тело требовало движения, и мышечная усталость - он это хорошо знал - всегда помогала от ненужных мыслей.

Гаор отошёл в угол к решётке, встал в стойку и стал отжиматься от стены.

– Рыжий, ты чо?!

– Слон, Рыжий стенку лбом долбит!

– Всё, спятил с ума.

– Держи его, а то...

Его схватили сзади за плечи и оторвали от стены.

– Рыжий, очнись!

Гаор недоумённо осмотрел встревоженные лица.

– Вы что?

– А ты чо?

– Чего с тобой?

– Иди сядь.

Его отвели и усадили на нары.

– И зачем это тебе понадобилось?
– спокойно спросил Седой.

– Суставы застывать стали, - всё ещё не понимая причины переполоха, стал объяснять Гаор.
– В одиночке когда сидел, разминался, ну и здесь...

– Понятно, - кивнул Седой, - отпустите его, всё правильно. Он же на прогулку не ходил, вот и застоялся.

– Аа!

– Это как коня если долго не выводить, он обезножит.

– Ну, паря, напугал ты нас.

– Надо ж такому...

Уже смеялись. И над ним. И над своим страхом.

– Думаем, всё, щас кусаться будет.

Рассмеялся и Гаор, наконец, сообразив, в чём дело. Надо же! Седой продолжал смотреть на него, и он уже негромко пояснил.

– И чтоб не думать. О печке.

– Я понял, - кивнул Седой.
– Вот они и не думают. С этим жить нельзя. Ты на фронте много о смерти думал?

Гаор вздохнул.

– Думай не думай, она всё равно рядом ходит. Бережёшься, конечно, а...
– он не договорил.

– И здесь так же, - грустно улыбнулся Седой.

– Так что?
– зло усмехнулся Гаор.
– И здесь фронт?

– А ты не понял ещё?
– ответил вопросом Седой.

– Ну, так, кто выжил, тот и победил!

Гаор легко спрыгнул с нар и опять пошёл в угол к решётке.

На этот раз ему никто не мешал, хоть и следили за ним. Не оборачиваясь, он чувствовал на себе эти зоркие, не враждебные, но очень внимательные взгляды. Он, не спеша, не дёргаясь, размялся, разогрел мышцы, растянул суставы, отжался стоя и лёжа, на ладонях, на кулаках, на одной руке, прокачал пресс. Дальше надо бы броски вспомнить, но нужно место и спарринг-партнёр, ладно, обойдёмся, теперь на расслабление, чтоб мышцы остывали медленно, без надрыва, и всё. Он встал и потряс руками, окончательно расслабляя мышцы, встретился с внимательными глазами следивших за ним сокамерников и смущённо улыбнулся.

– Ну, как, - спросил Бурнаш, - разошёлся жеребчик?

Облегчённо грохнул хохот. Рассмеялся со всеми и Гаор.

– Даа, так ты любую бабу заездишь!

Посыпались шутки, подначки и воспоминания.

– Всем хорошо, - рассуждал Лысок, - и паёк добрый, и прижима нет, а вот баб не дают.

– Эй, Бурнаш, про Таргуйский поври.

– А вот я помню...

– Эй, Рыжий, а на фронте бабы есть?

– Ошалел?
– изумился Гаор и тут же засмеялся.
– Там одна баба гуляет. Приласкает, так приласкает. Смертью называется, слыхал?

– Да ну её!

– Со смертью не шути, ты ещё сортировку пройди.

– Да им стенку прошибить можно, что ему сортировка.

– А не скажи, всяко бывает.

– Это уже Судьба-сестра.

– Судьбу заговорить можно.

– А почему судьба сестра?
– тихо спросил Седого Гаор.