Мир Гаора

Новенький покачал головой.

– Нельзя, велено тебя так держать.

Новенький подошёл и сел рядом, положил руку ему на член. Гаор дёрнулся, пытаясь отодвинуться.

– Лежи, - тихо сказал Новенький.
– Это для надзирателя, пусть думает, что лапаю. Узнал меня, Рыжий?

Гаор медленно покачал головой. Новенький улыбнулся.

– Я тебя на летнем празднике видел, у Ардинайлов, ты их шофёр. А я у Акхарайна шофёром был, их "гнездо" рядом. Ну, вспомнил?

Летний праздник... стол для рабов возле гаражей... трое парней в шёлковых рубашках, сидят на дальнем конце стола... шофёры-подстилки... Гаор неуверенно кивнул.

– Ну вот, надоел я своему. Да и щетина полезла, двадцатый год уже, - Новенький говорил весело, по-дружески.
– Да и ещё кое-что. Вот он меня и сюда. А никого нет, так все на работе сейчас. На допросах. Понимаешь, Рыжий, когда кто говорить не хочет, а здоровье слабое, то берут их детей, жён, сестёр, младших братьев, ну, кто есть из семьи, и дают нам для насилия. Это мало кто выдерживает, сразу колоться начинают. А нам это не в тягость. А может, и в удовольствие.

– Палачество...
– смог выдохнуть Гаор.

– А что?
– Новенький смотрел на него в упор.
– А они с нами что делают? То-то. Так хоть здесь посчитаться. Ничего, когда попробуешь, тебе понравится, ты злой. Мне говорили, как ты собак убивал. А они что, лучше?

Новенький прислушался и быстро наклонился над Гаором, почти коснулся своим ртом его лица и быстро зашептал:

– Идут, левую ногу приподними и руку мне прижми, вот так, правильно, и тебе не больно, и мне удобно.

Мимо камеры тяжело прогрохотали подкованные ботинки, вдалеке хлопнула дверь, и всё стихло. Немного выждав, Новенький выпрямился, но руку не убрал и удивлённо сказал:

– Чего это спецуру сюда занесло? Хреново.

Гаор невольно кивнул. Новенький опять прислушался и встал.

– Сейчас покормлю тебя.

Он отошёл, и Гаор осторожно, стараясь не дёргаться, чтобы не разбудить дремлющую в плечах боль, попробовал оглядеться. Камера была больше обычной рабской. Нары низкие широким помостом, раковина, параша как в отстойнике. Он прикован к стене напротив, под какими-то полками, четвёртая стена - решётка и за ней коридор. И всё белое, кафельное, даже нары выкрашены белой эмалевой краской.

– Вот, я тебе хлеб в кипятке разболтал, - Новенький, бережно держа большую слабо дымящуюся кружку, сел рядом с ним на пол.
– Твёрдого тебе нельзя пока. Попей.

– Отвяжи, - безнадёжно попросил Гаор.

Вместо ответа Новенький подсунул руку ему под голову и, упираясь ладонью в его затылок, помог приподняться, прижал горячий край кружки к его губам.

– Маленькими глотками пей, - просто сказал он, - а то захлебнёшься.

Гаор послушно глотнул горячую густую жидкость. Проглоченное болезненным комком прокатилось по пищеводу.

– Через боль глотай, - по-прежнему тихо сказал Новенький.
– Ты третий день без еды, только воду пил, а от чего другого тебя выворачивало сразу, мы и не стали давать. А ты упрямый, и злой, на допросах у тебя получится. Младший на допросе плохо работает, насилует, а сам плачет, никакого, - Новенький усмехнулся, - эффекта. Вот встанешь, и тебя вместо Младшего оставят. А Младшего в "печку". И чего его сюда сунули? "Пресс" он никудышный, только дневальным может, аккуратный. А Шестой зарываться стал. Ему командуют "стоп", а он как не слышит. Ну, и заломал... сынульку. У клиента - это кого допрашивают, клиентом называют - ну, так вот, у клиента инфаркт. Ушёл к Огню, без всякой пользы для протокола.

Гаор пил жидкую хлебную кашу и слушал спокойный, даже весёлый, голос Новенького. Возразить, сказать, что он не палач и палачом не будет, он даже не пытался. Чего самому себе врать? Умереть ему не дадут, а после пресс-камеры другой жизни у него не будет. Когда он допил, Новенький прислушался и озабоченно покачал головой.

– Так, смена у них. Давай, задницей кверху крутись, я тебе стержень вставлю, чтоб не привязались, а мне ещё отмывать всё. Да не дёргайся ты, третий день, привыкнуть пора.

Он ловко перевернул Гаора на живот, отошёл и тут же вернулся, навалился сверху:

– Давай, кричи, у них дверь открыта.

Острая боль хлестнула Гаора по позвоночнику, и он захрипел, теряя сознание...

Совет начальства равносилен приказу, а если он совпадает с твоими собственными намерениями, то его выполнение не только обязательно, но и приятно. И уже на следующий день Венн отправился в закрытый санаторий навестить Фрегора.

Окрестности Аргата изобилуют красивыми местами, а когда пейзаж подправлен умелыми руками парковых дизайнеров и фортификаторов, то безопасность становится красивой, а красота функциональной. На КПП, упрятанном в заросли усыпанных красными и белыми ягодами пышных кустов, у Венна проверили служебную карточку и впустили, любезно указав место автомобильной стоянки.

Оставив машину в указанном месте, Венн неспешно, наслаждаясь изысканно печальным осенним пейзажем, пошёл по причудливо извивавшейся между редкими деревьями дорожке к пятому коттеджу.

Фрегор был у себя в комнате. Валялся на диване в окружении вороха глянцевых "мужских" журналов. Венну он шумно и очень искренне обрадовался и вызвал по внутреннему телефону официанта с вином и закусками. Начался их обычный беспорядочный, полный понятных только им намёков и воспоминаний разговор "обо всём и ни о чём". Венн с удовольствием хохотал над шутками Фрегора, шутил сам и... всё как обычно, как всегда, если бы не одно маленькое и неизвестное Фрегору обстоятельство. Венн не отдыхал, а работал, аккуратно наводя Фрегора на нужные темы, проблемы и выводы, выясняя необходимое и готовя последующее.

Фрегор стал восхищаться последним победителем конкурса культуристов и мимоходом отметил, что у его Рыжего мускулатура не столь рельефна, но, в принципе, не хуже. Венн согласился, столь же мимолётно заметив, что после пресс-камеры Рыжий не будет столь импозантен.

– Знаю, - вздохнул Фрегор.
– Но куда-то же его надо было деть на эту неделю. Дома его сразу мой дядюшка оприходует, сюда с собой не возьмёшь. А там... Пятый сказал, его подучат. Как подстилка он мне ни к чему, а палачу я работу всегда найду, - и захихикал.