Много снов назад

Он не стал объясняться. Опровержение всех высказанных в лицо обвинений было привычно сухим и беспристрастным. Дуглас продолжал держать лицо, хоть и чувствовал себя до скрипа зубов скверно. Он не мог себе позволить поддаться эмоциям, что впервые были живыми и неподдельными, невзирая на то, что заставляли душу гореть в огне злости и неопределенности.

Никто не мог оспорить того, что Дуглас всё же был хорошим адвокатом. Он сумел оставаться убедительным в доказательстве того, что никак не был причастен к совершенной афере, невзирая на то, что его имя фигурировало в ней. Не поверить ему было достаточно сложно, но всё же конфликт это никак не решало. Общее недоумение порядком всех озадачивало. Дело было непростым, и Дуглас заранее знал, что оно непременно оставит пятно на его репутации, невзирая на его подлинную непричастность.

Было глупостью требовать обратно деньги от человека, который понятия не имел о произошедшем. Сошлись в конечном счете на том, что компанией будет нанят частный детектив, а само дело не будет предано огласке, пока имя виновника не станет известно. Грей даже посмел заверить Дугласа, что всё достаточно быстро разрешиться и забудется. Его слепая вера в то, что «всё скрытое всегда становиться явным» не давала надежды и даже по большей мере раздражала, но едва Дуглас мог сделать что-либо ещё, кроме того, что ждать, когда всё само собой разрешиться.

Вернувшись в тот день домой, он впервые не стал ничего рассказывать Николь. Дуглас вытерпел устроенный по его же просьбе праздничный ужин, выдавая смятение непривычной угрюмостью и задумчивостью, к которым не прибегал в вечера вроде этого. Тем не менее, единственное, что заставило Николь устроить скандал, это его нарушенное обещание об отпуске, который Дуглас без лишних объяснений вынужден был отложить до неопределенного времени. В конце концов, через два дня женщина собрала вещи и уехала, оставив короткую записку с предупреждением, что устроила отпуск сама, улетев на две недели в Испанию. В то же время об отъезде домой сказал и Карл, но Дуглас не стал связывать эти события вместе, покуда считал невозможным даже представить, что они были не случайны.

Уезд жены заставил Дугласа вздохнуть с облегчением. Он по-прежнему ничего никому не рассказывал, но по офису начали ходить слухи, что ни разу так и не дошли до его кабинета. Все они оставались за его спиной, а потому были легко опровержимы, невзирая на правдивость. В сущности, никто не подозревал, что происходило на самом деле, но напряжение было заметно ощутимым.

Обстоятельства дела неизвестным образом просочились в прессу. Кое-где можно было заметить заголовки коротких газетных заметок, где проскакивало его имя, очерненное недоказанным обвинением, что было на самой поверхности огромного айсберга лжи. Каждое утро он находил на столе новые издания, которых со временем становилось всё больше. Неизменно все выпуски оказывались в мусорном ведре, но, тем не менее, Дуглас так и не сказал секретарше, чтобы та перестала прочесывать прессу, чтобы держать его в курсе дела.

Затем подключились телевизионщики. Журналисты названивали на его рабочий номер и личный, донимая глупыми вопросами, на которые у него по привычке «не было комментариев». Они стали поджидать его у офиса и дома, окружая повсюду и не давая прохода. И чем более отстраненным Дуглас пытался быть, тем больше внимание приковывал к себе.

Частный детектив тем временем не находил никаких зацепок. Его работа была тщетна и бесполезна, невзирая на то, что времени прошло не так уж много. Дугласу тем временем велели держаться в стороне от шумихи — временно передать свои дела другим, уехать куда-небудь загород и не высовываться лишний раз, пока расклад дел не станет более благоприятным.

Он оставил для Николь записку, когда четыре голосовых сообщения были безответны. Необходимость на время переехать в съемный летний домик удручала, но едва ли он мог что-то изменить, связанный по рукам и ногам непреклонными обстоятельствами. Оставшись один на один с угнетающими мыслями, Дуглас, чтобы немного унять бушующий от негодования голос рассудка, начал больше обычного курить и пить, что помогало лишь на короткое время, пока действительность не принимала его обратно в свои холодные объятия.

Прошло две недели, прежде чем его вызвали обратно в офис. Дуглас почти был уверен, что его ждали хорошие новости — впервые за несколько недель начисто выбрился, надел новый костюм, надушился одеколоном. По возвращению домой надеялся обнаружить там Николь, но вместо неё его ждала лишь кипа писем, что он разом сжег, удосужившись прочитать лишь имена отправителей. Тем не менее, мужчина решил этому не огорчаться. Главное было вернуть работу, а затем он бы нашел время, чтобы вернуть обратно и жену.

Надеяться на улучшение положения не было причин. В офисе Дугласа встретили с официальным предупреждением о предстоящем заседании комиссии с этики, где на повестке дня была его дискредитация, как некомпетентного адвоката. Это было дело рук навязчивых журналистов, которые действовали быстрее детектива, результат работы которого всё ещё не был увенчан успехом. Грей продолжал убеждать Дугласа в том, что всё обойдется, но едва ли это было так.

Кроме него самого на заседание никто не явился. Дугласу приходилось защищаться в одиночку, что едва могло помочь, покуда с его стороны не было ни единого свидетеля, который осмелился бы выступить в его защиту. Ни Грей, ни Несбитт, ни Карл, ни чёртов президент компании «American Bird», каждый из которых знал о непричастности Дугласа к преступлению, что общественность повесила на него, не разобравшись в доселе неизвестных обстоятельствах.

Правда оказалась почти под носом, когда для неё оказалось слишком поздно. Дуглас лишился лицензии, работы и репутации в одночасье. Когда дело зашло в тупик, никто не стал на его сторону — едва ли соболезнования и фальшивые сожаления можно было взять в счет. Никто и пальцев не пошевелил, чтобы ему помочь, но спохватились, когда стало слишком поздно.

Детектив связался с Дугласом напрямую и назначил встречу в своем офисе. Вместо объяснений устроил сперва очередной расспрос, что касался по большей мере Николь, которая едва успела вернуться из Испании с блестящим загаром и ослепительной улыбкой.

— Какого чёрта мы обсуждаем мою жену? — нетерпеливо выкрикнул Дуглас, которого в последнее время стала раздражать всякая мелочь. Его мысли были спутаны, а рассудок затуманенным. Он не мог взять в толк, почему мужчина спрашивал его о Николь, покуда не мог даже представить, что она могла быть причастной к инциденту.

Детектив объяснил всё достаточно просто, невзирая на то, как долго шел к развязке. Первым в поле внимания мужчины попал Карл, который по предыдущим заверениям самого Дугласа, уехал к родителям, едва совершенное преступление оказалось на слуху. Родители парня отрицали его приезд, покупка билета также не была зафиксирована. Детектив пытался связаться с ним по номеру мобильного, что оказался вне зоны доступа. Благодаря нехитрым манипуляциям удалось обнаружить, что тот был в Испании. Далее мужчина попытался проследить, как была совершена оплата билетов на самолет и гостиничного номера, что вывели его на имя Дугласа, а именно того самого счета, о котором он не подозревал. Затем попросил из банка несколько выписок под именем Дугласа с подлинными подписями, на которых было непредусмотрительно оставлено имя Николь Рейвенагрд, едва узнаваемое в витиеватых буквах.

Дугласу было сложно поверить, что Николь могла совершить подобное. Наверное, она была последним человеком, на кого могло упасть его подозрение. Он доверял ей самого себя со всей правдой и глубокими мыслями, когда Николь обернула искреннюю честность против него самого. Ему было всё равно, с кем жена уехала, когда главным вопросом оставалось — почему она это сделала? У неё было всё — дом, семья, достаток и репутация. Главнее всего — Дуглас предоставил ей выбор, не ограничивая домашней работой или обязанностями. Единственное, он хотел иметь детей ради чувства достаточности и полноты, в остальном принимая её, какой она была.