Мочалкин блюз

Глава 6

Пятница

Тумановых не было дома.

Обычно по утрам я заставала хозяина дома Аркадия Павловича, владельца предприятия, занимающегося расфасовкой и продажей импортного растительного масла и томатной пасты. Чем меньше емкость, тем больше доход, объясняла мне его жена Галина Кузьминична, директор школы.

У этого тихого человека была особенная мужская страсть. Он коллекционировал холодное оружие. Причем коллекционировал серьезно, а не из любви к искусству, как, например, я сама.

Самую лучшую часть коллекции он унаследовал от отца, фронтового полковника, которому удалось вывезти из оккупированной Германии немало ценных экземпляров. Именно поэтому ядро его коллекции составили мечи тевтонских рыцарей. В крестообразной рукояти одного из них хранилась частица святых мощей. К сожалению, неизвестно, чьих именно. Сам меч принадлежал некогда рыцарю по имени Конрад из Тюрингии, который жил в XIII веке. Меч висел на стене, и Аркадий Павлович иногда крестился на него как на распятие.

Был у него и легкий кавалерийский меч, принадлежавший бойцу из армии курфюрста Баварского Альбрехта, датируемый XVI веком. Был еще шестнадцатого же века меч с клеймом «волка» из Пассау. Думаю, Галина Кузьминична понятия не имела, сколько стоят игрушки ее мужа.

А какие красивые у него были кинжалы! Мне больше всего нравился Gnadgott, кинжал милосердия. Немецкой же работы с рукоятью из черного рога, с четырьмя вогнутыми гранями и с гравировкой в виде арабесок. Когда мне позволяли взять его в руки, я испытывала невообразимый подъем настроения и возбуждение, родственное эротическому. Аркадий Павлович всегда смеялся, глядя на выражение моего лица в эти минуты.

Он много рассказывал о холодном оружии. Например, он объяснял мне, что японский меч катана носился с гражданской одеждой и им никогда не делали харакири. Для харакири использовался парный катане меч, который назывался вакидзаси. А воины, носившие доспехи, пользовались мечом, который назывался тати.

Когда сыновья супругов съехали по отдельным квартирам, Аркадий Павлович отвоевал детскую под оружейную комнату. Детская подходила для этих целей главным образом потому, что выходила окнами на север. Прямые солнечные лучи недопустимы в оружейной. Ни в коем случае нельзя проветривать эту комнату, и особенно летом, потому что, если теплый воздух с улицы ворвется в сухое прохладное помещение оружейной, влага из воздуха мгновенно конденсируется и осядет на металл. Поэтому Аркадий Павлович всегда тщательно следил за температурой и влажностью воздуха. Нельзя брать оружие голыми руками: от влажных пальцев появляется ржавчина. А уж что ладони моментально влажнеют, когда берешь его в руки, это я по собственному опыту знаю. Нельзя входить в оружейную с мокрыми волосами или в мокрой одежде. И конечно, нельзя мыть полы водой. Поэтому в оружейной был настелен ковролин, и я убирала там только самым простым пылесосом. Если, несмотря на все предосторожности, ржавчина все-таки образовывалась, Аркадий Павлович намазывал поврежденное место вазелиновым маслом и ждал несколько дней. Любая ржавчина со временем растворяется в масле. Иногда он позволял помогать ему.

Что касается Галины Кузьминичны, то благодаря обширным знакомствам среди административных чиновников, крепкому партийному прошлому и генеральскому характеру ей удалось пробить для своей заурядной в прошлом новостроечной школы шикарное здание с двумя бассейнами, кинозалом, обширной территорией и прочими благами. На блага эти тучами слетелись состоятельные родители. Но родителей – туча, а мест – мало. Возникла необходимость отсева. Но по какому принципу отсевать? Логично было бы по уровню подготовки и успеваемости детей. Но не тут-то было. Отсев проводился по уровню благосостояния, высоты положения и щедрости родителей. От претендующих на эти блага по территориальному праву Галине Кузьминичне удалось отгородиться заступничеством высокого городского начальства. Поговаривали, что в прежние годы она руководила школой в колонии и воспитала немало уголовных авторитетов, которые и поныне были ей благодарны за то, что учила их уму-разуму.

Короче, я терпела эту паучиху из симпатии к милейшему Аркадию Павловичу. Который, хоть и безусловный подкаблучник, сумел разграничить территорию и не пускал жену в свои владения. Обаятельный человек, отличный собеседник, шутник в старом вкусе, он никогда не смотрел на меня свысока, не давал мне понять, что я прислуга, а, напротив, искренне интересовался моими делами, давал мудрые советы и относился почти как к родственнице.

Галина Кузьминична же, несмотря на то что ей ни разу не удалось найти изъян в моей работе, не упускала случая прочесть мне небольшую лекцию или поделиться ценным жизненным опытом. Женщина, безусловно, одаренная, изъяснялась она лапидарно и цветисто, поэтому я находила иногда даже удовольствие в этих ее поучениях. Например, однажды она пересказывала мне случай из своей «педагогической» практики.

Одна новая и не в меру строгая учительница привела в кабинет директора шестиклассника-обормота, сына или внука особо важных людей. Жалоба учительницы состояла в том, что указанный недоросль в ее присутствии громко и неоднократно употребил слово «жопа». Кузьминична провела воспитательную беседу с безобразником и приказала ему отправляться в класс. Когда они остались вдвоем с учительницей, сказала ей: «Что ты, Марья Михайловна, без нужды икру мечешь? Что же, по-твоему, жопа есть, а слова нет?» С тех пор Марья Михайловна перестала беспокоить директора по пустякам.

Квартира Тумановых была невелика и не отличалась изысканностью убранства или сложностью оборудования. Были они спартанцы, люди советской закалки и, хотя имели средства, расширять жилье не собирались. Их взрослые дети жили отдельно, самостоятельно и комфортабельно. Зарплата моя здесь была невелика, и я легко могла взять себе на пятницу кого-нибудь другого, тем более что от предложений не было отбоя. Однако симпатия к Аркадию Павловичу удерживала меня на этом месте.

Сегодня никого не было дома.

В кухне на столе я нашла деньги и записку. Учительским почерком Галина Кузьминична извещала меня о том, что Аркадий Павлович умер от инфаркта. Я могу убрать в квартире и получить расчет. Ключи оставить на столе, дверь захлопнуть. Внизу стоял P. S. «Кажется, Аркаша что-то тебе завещал. Если серьезное – не лезь, отсужу».

Я зашла в оружейную и мысленно попрощалась с сокровищами Аркадия Павловича. Жаль, что он не великий воин прошлого, тогда его любимое оружие положили бы вместе с ним в могилу.

Убирать мне решительно не хотелось. Я отсчитала от оставленной суммы ту часть, которая полагалась за сегодняшний день, и оставила ее на столе вместе с ключами.

Холод и пустота навалились на меня. Со мной это не впервые. Я тысячу раз запрещала себе привязываться к пожилым мужчинам, но всякий раз повторяла ошибку. Я выросла без отца и в каждом добром дяде искала родственную душу. Но они либо пытались перевести отношения в нежелательное для меня русло, либо умирали. Вот как сейчас.

В машине я никак не могла согреться и решить, куда поехать, кому поплакаться.

В итоге я решила отложить слезы на попозже. А вместо них поехать в агентство и посмотреть себе кого-нибудь на пятницу. Агентство наше располагается на Мойке в здании недостроенного театра. Его хозяйка – известная театральная актриса и жена еще более известного актера, секс-символа семидесятых, – открыла этот бизнес довольно давно, одной из первых в городе. Кормит ли он их семью, мне не известно, но офис-менеджер Ира вполне довольна и исправно получает зарплату.