Мое идеальное убийство
Шрифт:
— Леш, куда торопиться, — снова попыталась остановить его Соня. — Нам так хорошо вместе! Может быть, завтра продолжим? Сейчас поздно, мне домой пора, и ты уже устал, наверное.
— Я? Устал? Да не… — Его рука потянулась к Сонечкиному бедру, которое почти не скрывала короткая соблазнительная юбка. — Сонька, думаешь, я не знаю, почему ты так вырядилась? — И, не давая девушке ответить, навалился на нее, одновременно пытаясь дотянуться до трусиков.
Только теперь Соня осознала, что происходит. Тихий, скромный, робкий Лешик напился и решил, что Сонечка захотела ему отдаться.
Ей стало противно. Нет, не так
Она изо всех сил оттолкнула пьяного ухажера, тот, к счастью, не смог устоять на ногах и завалился в сторону, смешно растопырив руки.
Соня схватила валявшуюся на полу сумочку и стремглав выбежала из душного бара на улицу. На секунду она остановилась и посмотрела назад, на лестницу, ведущую обратно к Леше. Наверное, было бы правильно дождаться его, отпоить чаем и вместе пойти домой. Но стало нестерпимо страшно, когда она вспомнила, как его рука грубо ощупывала ее тело, и ноги сами понесли Соню в сторону дома.
Окна были темными. Значит, родители спят. Ну и хорошо, никакие расспросы ей сейчас не нужны. Надо только прокрасться тихонько в свою комнату, бесшумно раздеться и спрятаться от всего мира под одеялом.
Противно скрипнула входная дверь, когда Соня робко потянула ее на себя, что-то невероятно громко хрустнуло под линолеумом, едва она ступила внутрь квартиры. Оглушительно тикали часы в коридоре, едва ли не громче стука Сониного сердца. Но, кажется, никто не проснулся.
Перестав дышать, она на цыпочках пробралась к себе, села на кровать и замерла от прилива животного ужаса. Ее ждали.
Грузное тело, провалившееся в девичий матрас, тошнотворно пахло сигаретным и водочным духом. Отец. Сколько он просидел здесь в полной темноте, ожидая прихода Сони?
Коленкой, нечаянно коснувшейся его ноги, она почувствовала холодную кожу, покрытую густыми зарослями коротких волос. Папа сидел на Сониной кровати в одних трусах. И молчал.
Впрочем, недолго.
— Вернулась, блядина? — сквозь зубы прошипел он куда-то в сторону.
— Папа… прос… — Голос сорвался, не дав Соне прошептать ненужные извинения.
Отец вдавил ее в кровать, зажав рот огромной потной ладонью, жадно ощупал всю — от груди до самых интимных мест, дыша в лицо перегаром. От ужаса девочка совсем не сопротивлялась и даже не пыталась кричать, только вытянулась струной, словно от невыносимой боли.
— Сухая, значит, целка еще. Ладно…
Он перевалил свое тело через край кровати и исчез в темноте.
Эта ночь, а также следующие за ней несколько дней отчего-то на какое-то время напрочь стерлись из Сониной памяти.
Можно сказать, что снова в полной мере осознавать себя она начала примерно через месяц в Москве, в квартире у знакомой знакомых. Та снимала в столице комнату в двушке, зарабатывала деньги маникюром на дому, пыталась учиться, правда, Соня так и не поняла, где и на кого.
Чтобы похвастаться, как хорошо можно наживаться на москвичках, жаждущих иметь ухоженные пальчики, знакомая знакомых вывела робкую провинциальную приживалку в «Шоколадницу» — угостить дорогими сладкими десертами и роскошным кофе. Там Соня и познакомилась с Леонидом.
— Хорошо, Леня, как скажешь. Значит, убью Соню… — Борис покрепче обхватил девушку, выждал
секунду или две, пока напряжение в ее теле достигнет предела, а затем вытолкнул ее вперед.Знал ли Борис, что из этого выйдет? Вряд ли. Но, прижимая к себе тонкое девичье тело, водя по полупрозрачной коже острым ножом, он почувствовал в ней не загнанного беззащитного зверька, а готового защищаться зверя. Зверя, который однажды уже сумел отстоять себя.
По большому счету, для Бориса это был чистый фарт.
Когда Леня заявил, что его жизнь не стоит жизни Сони, на девушку навалились стертые воспоминания об отце. И то чувство, которое она пережила, оказавшись под ним в собственной постели. Вспомнила Соня и то, как на следующий день, дождавшись, когда мать выйдет по делам, достала из шкафа старую, тяжелую деревянную швабру, как избила ею валяющегося на диване отца — все еще пьяного после вчерашнего, неспособного сопротивляться. Его было не жалко. И не страшно.
Затем Соня собрала вещи, забрала из материной заначки деньги, бросила в старую дорожную сумку что-то из одежды и ушла, хлопнув дверью.
На улице встретила помятого Лешика. Он шел к ней с букетом, и первый раз за все время цветы были свежие, дорогие. Соня молча влепила ему пощечину.
Она шла пешком на железнодорожную станцию, что находилась в пяти кварталах, а перед глазами были красные кирпичные домики Кембриджа из учебника для углубленного изучения языка. В голове вертелись расхожие фразы на английском.
— One ticket, — сказала она в окошко кассирше. И добавила по-русски: — До Москвы.
Когда Леня опустил ноги с парапета и острое лезвие ножа в руках Бориса Сахарова кольнуло ее чувствительную нежную кожу на шее, перед глазами снова встали кембриджские домики.
Дышать стало легче, в ушах раздался Лёнин голос: «Дура! Дура! Какая же ты дура! Ты все испортила! Ты!» В глазах стоял образ пьяного, едва держащегося на ногах отца в одних трусах, его мерзкое, обрюзгшее тело.
Соня кинулась на призрака, за которым оказался ошарашенно молчащий на самом деле Леня. Он все еще сидел на парапете балкона, спиной к бездне, на дне которой качали зелеными ветвями деревья, раздавался чей-то смех, слышался шум машин. Но все стихло.
Соня смотрела, как худое тело ее парня, путаясь в ветвях старой березы, медленно, словно в кино, неотвратимо летело вниз. И приземлилось на крышу какой-то иномарки.
Истошный вой сработавшей от удара сигнализации вернул ее из дурмана видений и страхов назад в этот мир.
Леонид лежал на крыше темно-красной машины, раскинув руки, с неестественно вывернутыми ногами и не двигался.
«Хорошо, что машина красная», — почему-то подумала Соня.
Борис все так же сидел внизу, у ее ног, не делая ни малейшей попытки встать. Он знал: камера на соседней крыше его не видит, зато только что сняла девушку, которая скинула с балкона своего парня.
Меньше, чем через минуту Борис втащил Соню в замызганную старую кухню Лёниной квартиры. Соня словно окаменела, лицо застыло, взгляд был стеклянный. «Какой солнечный день. Какое яркое, слепящее солнце. Разве может что-то плохое случиться в такой день?» — вертелось у нее в голове, словно это не она только что скинула с балкона своего сожителя.