Мое кудрявое нечто

Моя мать ушла, оставив меня одного в квартире, когда мне было четыре. Утром я проснулся и не нашел ее. Ничего необычного. Она могла уйти в магазин, или прогуляться. Да я и не помню ладом, что подумал в тот момент. Я был слишком мал. Спрашивал у няни, пришедшей через пару часов после моего пробуждения, где мама, но та не смогла ответить ничего лучшего, как "она скоро придет, малыш". Но она не пришла. В какой-то момент я просто перестал ее ждать и привык находиться в обществе няни. Не помню сейчас, как ее звали. Они часто менялись. А когда отец засунул меня в школу-пансион им. Гагарина, они перестали быть нужны. Отец был в Чечне и редко прилетал в Москву, как-то я его целый год не видел. Моей постоянной нянькой был лейтенант Анатолий Макаров, дядя Толя. Теперь он полковник. С ним было весело. Он забирал меня на выходные и я жил в закрытой военной части, прямо в казарме. У меня была там своя койка и небольшой стол, где я мог делать уроки. Питался вместе с солдатами в столовой, ходил с ними на полигон. К десяти годам я знал все виды вооружения армии, умел стрелять из стрелкового оружия и учился водить легковые машины. Мне нравилось. Если дядя Толя не мог забрать меня, за мной приезжал какой-нибудь солдат и вез на дачу, где меня кормили и частенько оставляли одного. И я привык так жить. Я не думал о маме. Запретил себе любые мысли о ней. Она ушла, бросив меня, не озаботившись тем, что оставляет своего ребенка с человеком, который просто не имеет возможности позволить себе проводить время с сыном. Тогда шли чеченские войны, сначала первая, потом вторая. Отец старался звонить дважды в неделю, и я переживал, если звонка от него не следовало. Я знал, что однажды он может не вернуться. Смотрел новости каждый день. Когда отец приезжал у меня был праздник. Но он не мог проводить со мной много времени. То уезжал в штаб, то на учения. Такая жизнь казалась нормой. Тем более в школе у меня появились друзья. Настоящие. Мы проводили все время вместе. Я просил дядю Толю забрать на выходные парней, если их отпускали. Отпускали чаще всего только Романова. Я не знал тогда, что запрещать ему что-то было просто некому. Этот парнишка жил сам по себе и мог делать, что ему вздумается. В восемь лет он сам ходил в магазин и покупал себе одежду и еду. У него была няня, жившая с ним и охранник, следовавший за ним везде. Но мальчишка делал все сам, словно взрослый. Он казался мне таким крутым, что я и дня не хотел провести без него.

В первом классе Самойлов пригласил нас на свой день рождения на дачу в Подмосковье. Мы поехали на все выходные. В тот день я понял, насколько жалок. Нас встретила цветущая, светящаяся счастьем женщина, самая добрая в мире. Короткие светлые волосы, аккуратно уложенные в кудри, идеальное белое платье. В доме пахло едой и уютом. Все разложено по своим местам. Ни одной пылинки. Мне вдруг стало стыдно, за то, какой я грязный и неотесанный. За грязь под моими, не пойми когда стриженными последний раз, ногтями. За осознание того, что дырки на носках это не норма. И за то, что футболка с пятнами во всю грудь давно нуждается в замене. Мы спали в одной комнате, где нам разложили на полу четыре матраса. До этого момента я не знал, насколько чистыми могут быть простыни, и как приятно засыпать на свежем постельном белье. Меня просто никто не учил этому. Мне казалось нормой надеть, что первое попадется под руку, пусть это даже будет заношенная мятая майка, со свалявшимся запахом. Утром тетя Наташа заставила всех сходить в душ. А после завтрака, пока Олег, Юран и Леха играли в видео игры, отвела меня в комнату, где бережно остригла ногти и одела в новую одежду. Мне было стыдно заходить к друзьям. Я боялся, что они станут смеяться над тем, какой я никчемный. Но парни даже не обратили на это внимания. Мы были знакомы всего пару месяцев, и я не мог знать, что нормальная семья есть только у Самойлова.

После этой поездки я сжег все фотографии матери, которые смог найти дома. Посчитал, что именно она обрекла меня на тот стыд, который мне пришлось испытать за себя. За то, какой я грязный, за то, что не умею пользоваться столовыми приборами, за то, что жую с открытым ртом и что от моих носков воняет.

Я потребовал у отца переводить мне больше денег и стал покупать себе одежду сам. Иногда тетя Наташа приглашала нас в гости и водила по магазинам всех четверых, а потом мы заезжали в парикмахерскую, где нам чистили ногти и подстригали. Постепенно я привык делать все это сам. Заставил себя чистить зубы и стирать носки каждый день и часто менять футболки, принимать душ каждый вечер и убираться в комнате. Последнее как-то не прижилось, судя по тому, что сегодня мне снова стало стыдно, когда глаза пухляша ошарашенно блуждали по горам одежды, раскиданным в моем жилище.

Она была одна на том балконе. В начале зимы, в одном халате. Забилась в угол и обняла себя руками, чтобы хоть как-то согреться. Она могла замерзнуть насмерть, но у нее хватило сил напрячь горло и заорать на всю улицу. Только после этого мачеха пустила ее в квартиру. У нее хватило сил набрать номер скорой. У нее хватило сил и смелости ужиться с такими же брошенными детьми, как она сама. И она всегда была один на один со своими проблемами. Не представляю, как это.

В моей жизни всегда были парни. Мы познавали мир вместе. Нам нечего было делить. Тетя Наташа научила нас следить за собой, дядя Руслан, охранник Романова, приучил к спорту. На полигоне нам привили патриотизм, научили обращаться с оружием и водить машины. Отец ратовал за дисциплину, а дед Кобаря, Валерий Викторович, читал нам книги. В школе делать уроки и ходить на зарядку заставлял Романов. Леха научил меня рисовать, и я любил это. На даче до сих пор много моих пейзажей. Жаль, забросил после школы. Олег и я в нашей компании отвечали за увеселительные мероприятия.

Когда немного подросли, мы с парнями вместе сбегали по ночам из школы, чтобы раздобыть сигарет, и таскались по поселку в поисках уединенного местечка для распития пива. Скоро мы знали все такие места. Вместе путешествовали в каникулы и вечно проводили время друг у друга. Вместе таскались за девчонками и набирались опыта. Мы никогда не расставались. Потом появилась Тина и внесла разнообразие в нашу мужскую компанию.

Мы постепенно узнавали друг друга, и к окончанию школы у нас не осталось тайн.

Мать Романова забили насмерть на его глазах, а отец испарился из его жизни, но в его распоряжении с самого детства был частный самолет, готовый увезти его в любую часть планеты. Мы все летали на нем. Иногда мы просто играли в карты на то, в какую страну полетим в каникулы. Отец Самойлова тот еще гуляка и прожигатель жизни, но он выполнял любые желания своего сына по первому требованию, а тетя Наташа до сих пор звонит каждый вечер, интересуясь его делами. Родители Кобаря погибли в Чечне и он никогда не видел их, но его дед самый душевный в мире человек, у которого есть ответы на любые вопросы, а его финансовые возможности не поддаются измерению. Моя мать бросила меня, а отца не было рядом в период взросления, но вся его часть взяла меня на воспитание, а мои материальные нужды удовлетворялись без перебоев. И все мы четверо были друг у друга с первого класса. И я точно знаю, что три этих парня никогда не оставят меня в беде, как бы ни были заняты.

А у Риты всего этого не было. Была только койка в общей спальне, редкие выезды в город на автобусе с надписью "дети" и поношенная одежда, собранная в благотворительных приемниках. Никто не должен так жить. Никто!

Эта великолепная, сильная и умная девушка не видела ничего хорошего в своей жизни. И я буду чертовым уродом, если не постараюсь изменить ее мир к лучшему, и не сделаю все, что могу, чтобы ее детство осталось всего лишь темным воспоминанием.

Оставляю ноут на кровати и иду в ее комнату. Я не оставлю ее, даже если она попросит сейчас об этом. Не важно, что она привыкла разбираться с проблемами сама, теперь у нее есть я. Однажды она поймет это.

– Заходи, – отзывается на мой стук.

Вхожу молча. В голове полно слов, которые хочется сказать ей. Но я заставляю себя не реагировать на них. Практика показала, что молчание иногда – лучший выход.

На ее кровати раскиданы фотографии, некоторые из них черно белые. Тут же, вперемешку лежат какие-то заколки и тетради, один большой плюшевый медведь, старый, из грубой коричневой шерсти, таких сейчас не продают. На полу валяется сшитый из кожаных треугольников рюкзак и маленькая белая блузка. Шкатулка, из-за которой на глазах малышки всю дорогу блестели слезы, стоит на ее компьютерном столе.

Рита не плачет. На ее лице даже еле заметная улыбка. Она выглядит миленькой, не смотря на покрасневшие глаза и растекшуюся тушь под ними. Сажусь на кровать, освобождая себе место от фотографий, аккуратно сдвинув их в сторону.

– Это папа, – пухляш протягивает старое фото, с которого на меня смотрит отцовский сослуживец.

Я смутно помню его. Генерал Владимир Молодецкий. Погиб во вторую чеченскую. Он находился в разведке со своим отрядом. Не любил сидеть в штабе. Отец рассказывал, что его отряд нарвался на засаду и весь погиб. Молодецкий отстреливался до последнего, а затем вызвал огонь на себя, так как их окружили. Он попрощался с отцом по рации и попросил позаботиться о дочери. Герой России. На стене школы, где он учился висит табличка с его именем.

– Мне Алексей Витальевич не рассказывает, как он погиб. Ты знаешь?

Киваю.

– Ты видел его?

– Я не помню, как мы познакомились. Но я видел его несколько раз. Он приходил в гости, когда они с отцом приезжали в Москву.

Я рассказываю ей все, что знаю. Она должна знать. Он был высоким сильным мужчиной. Привозил мне гостинцы из ГДР, где часто бывал по службе, и трепал по голове, возмущаясь отращенным кудряшкам. Как-то водил нас с пацанами в поход, где учил греть кашу в жестяных банках и открывать их ножом так, чтобы не обжечься. Потом мы стреляли в лесу, установив эти банки на ветках дерева.

Рита слушает, улыбаясь каждому слову. Перебирает фотографии и рассматривает их, стараясь уловить знакомые лица на тех, где их много.

– А это моя мама. Красивая, да?

Да. Миловидная женщина с пышной прической и открытой широкой улыбкой. Круглое личико моей невесте досталось от нее.

– А это ты…

Офигеть! Я помню этот момент. Мне тут девять, или около того. Отец забрал меня с уроков. Сказал, что скоро снова улетит, и это единственная возможность повидаться. Но мы не пошли в кафе, как обычно. Поехали в больницу. Долго ждали на улице. Я возмущался, что замерз, а отец дал мне подзатыльник, потому что мужчины не мерзнут и не стонут. Я прыгал и бесился, обкидывая его снегом, пока один снежок не попал в мужчину, выходящего из больницы. На его руках был небольшой сверток, из которого послышалось протяжное "уууу" от попадания снежка. Это был Молодецкий. Он рассмеялся, но грустно. Спустился с крыльца и протянул мне сверток. "Ты разбудил, тебе и успокаивать" – сказал он. Тогда я увидел маленькое белоснежное лицо, словно ненастоящее. Просил лицо перестать ныть, пока отец с другом курили в стороне. Лицо меня не слушало и я стал расхаживать со свертком от машины и обратно к крыльцу, читая выученную к уроку литературы одну из басен Крылова. Лицо перестало издавать звуки, закрыло глаза и смешно засопело.