Мои сводные монстры

Ведь если даже обаятельному Николасу доверять нельзя, то старшие грубияны…они еще хуже.

– Слушай, ну начинается, - Вика поджимает губы и отступает обратно к дверям.
– Я уже поняла, что теперь за тобой все трое таскаться начнут, но меня не впутывай. Я вам не сваха.

– Думаешь, все трое?
– в предвкушении замираю от ее слов и крепче держусь за маятниковую створку, загораживаюсь дверью от зала.

Я не хотела, чтобы они приезжали, наоборот, пытаюсь зарабатать денег на квартиру и в их доме не появляться больше, но троица Рождественских несколько дней гоняли меня, играли, как коты с мышкой, а теперь забегали сами.

– Вик, - вижу, как Арон отталкивается от стойки и сворачивает в коридор, к залам, и закусываю губу.
– Он ведь работать не даст, а мне нужны деньги. Скажи ему просто. Что не видела меня. И все.

Подруга долго думает, морщит лоб, а потом нехотя разворачивается и виляет бедрами под стук каблуков.

Торчу на кухне и выпрашиваю у повара два бутерброда, возвращаюсь к дверям…и роняю на пол тарелку, когда на кухню залетает один из гостей. Тот самый мужик из зала с финской парной, на которого обиделась Вика.

Он лысый, очкастый, с объемным брюшком и звучным голосом диктора.

– Где все официантки?
– рявкает он и заглядывается на парня-повара в белом колпаке. Тот меланхолично стругает салаты. Мужик хватает меня за руку, - пойдем, пойдем, - он тащит меня в коридор, и я даже не сопротивляюсь, настолько он подвижный при своих габаритах колобка, - у меня контракт горит, партнер мне кренделя выписывает, хрен моржовый, - из его рта брызги летят во все стороны, - праздник ему подавай, - плюется мужик.
– Ты давай там у нас включи музыку что ли, и рядом с ним постой, поухаживай. И коньяк ему не забывай подливать, поняла? В долгу не останусь, - протараторив мне инструкции он втягивает меня в зал.

И у меня больше ни минутки не остается, чтобы с подробностями допросить Вику про Арона, орет музыка, я бегаю и переключаю волны радио, ищу в интернете песни восьмидесятых и добавляю громкость, подливаю партнеру Колобка коньяк, и сочиняю речь, а потом морщусь и пью сама, каждый раз, едва он стукнув кулаком по столу требует тост.

А когда, наконец, этот мужик размашисто черкается в подсунутых Колобком документах - я уже в кашу. И с пьяным весельем думаю, что папе просто нужно было меня угостить коньяком, и вопрос решен.

Я бы сразу все подписала.

Колобок целует мне руку, толкает в ладошку толстенькую, как и он сам, пачку купюр и выпроваживает за дверь.

В коридор выхожу, покачиваясь, в кулаке зажимаю деньги. Меня охватывает безрассудная смелость, и в голове яркой вспышкой проносится гениальная мысль.

Мне нужно ехать к Рождественским. Разбудить среди ночи папу и вызвать его на важный разговор в кабинет, как это сделал Николас.

И все ему высказать. Что отец, продающий дочь за сомнительные сделки не заслуживает называться отцом.

Да.

В комнате персонала не могу найти свою куртку, и от этого смешно почему-то, полученную от Колобка благодарность тоже пересчитать не могу и, спрятав деньги в кармашек джинсов вызываю такси.

По дороге подпеваю попсовым новинкам и, водитель, спустя несколько песен, мрачно вырубает радио.

На пропускном пункте кричу охране, что я еду на разборки.

У дома Рождественских громко оповещаю:

– Я иду! Готовьте коньяк.

На крыльцо забираюсь с третьего раза.

Дверь открыть не успеваю, она распахивается сама.

И на пороге появляется темная мужская фигура.

Смеюсь и падаю, меня подхватывают на руки.

– Ты откуда такая красивая, Алиса?
– лукавым шепотом спрашивают на ухо. Губы касаются мочки, горячий язык ведет линию вниз по шее.
– А, вообще, плевать. Я просто соскучился, не могу, а тут подарок. И до утра только мой, - меня крепче прижимают к себе.

И втягивают в дом.

Глава 35

Она на ногах не держится. Язык тоже заплетается, пока она громко рассказывает, что сейчас же разбудит отца и пойдет с ним в кабинет, на разговор, как взрослая.

Прижимаю ее к себе. Поддакиваю. И веду вниз.

– Куда мы?
– она держится за мое плечо, осторожно передвигает ногами по ступенькам.

– Ты не была здесь еще? В цоколе, - открываю дверь и подталкиваю ее внутрь.
– Тут у нас баня. Хорошая. Умоешься, искупаешься, протрезвеешь немножко, - убеждаю, ладонью скольжу на бедро.

– Убери руки, - она вырывается, покачивается, чуть не падает в темноте, и я щелкаю выключателем.

У нас тут крохотный бассейн, в котором толком не поплавать. Просто когда из парилки выбегаешь - сразу ныряешь в прохладную воду. Справа печка, врезана в стену, рядом в плетеной корзинке сложены дрова. Пол блестит, в потолке две плоские люстры, из горшков торчат бегонии, за стеклянными дверцами шкафа сложены веники.

– Сок хочешь? Мини-бар есть в комнате отдыха, - обнимаю ее сзади за бедра. Замечаю забинтованный палец.
– Что с пальчиком, Алиса?

– Это специально для папы, - болтает она, и дергается из моих рук. Разматывает бинт и плюхается на деревянный поддон рядом с бассейном.

Вот это она накидалась. Глаза блестят, на щеках румянец, светлые волосы растрепаны, и кофточка та же самая, в которой я ее видел последний раз.

– Где ты была? Несколько дней, - сажусь возле печки и открываю дверцу, укладываю туда парочку дров. Не выпускаю из виду Алису, она кидает бинт на пол и расстегивает замок на сапожках.

Жарко ей.

А станет еще жарче.

– Я с тобой разговаривать не собираюсь, - заявляет она, и стряхивает обувь. Не может справиться сама, и я подхожу, сажусь перед ней на корточки, помогаю разуться.

– Почему не собираешься?
– усмехаюсь.
– Обиделась что ли?

– Да.

– Никогда не простишь?

– О-ой, - она откидывается на руках.
– Голова кружится.

– Зачем так напилась?

Она молчит.

Возвращаюсь к печке, разжигаю огонь. Оглядываю ее фигурку. Выгнулась в спине, волосы волной спадают на деревянный поддон. Глаза прикрыты, ее заметно штормит.