Молодость с нами
Шрифт:
умирает, а они тут сидят из-за этого нечестного человека.
— Как не стыдно! — воскликнула она, подходя к загулявшей компании. — Вы обещали, что мы доедем
за четыре часа. Если бы мы знали, что будет так, мы бы не поехали.
— У, ти, моя маленькая гулинька! — ответил шофер, улыбаясь во все лицо. — Маленькая гулинька
рассердилась… Не сердись… Мы сейчас кончим. И я вас в один миг… с ветром полетим. Или грудь в крестах,
или голова в кустах!
Оля вышла из чайной и сказала Варе, которая все еще сидела
шофером только и будет, что голова в кустах. Варя рассердилась. Она выскочила из кузова грузовика на дорогу.
— Пошел он к черту! — сказала она непривычно зло. — Давай ловить другую машину. Неужели никто
нас не довезет эти пятьдесят километров?
Через несколько минут и в самом деле со стороны Ленинграда появился грузовик, фары у которого были
зажжены, потому что уже смеркалось. Варя и Оля встали посреди дороги. Грузовик остановился перед ними.
Это был громадный военный грузовик, из его кабинки, через опущенное стекло, выглянул офицер, по знакам на
погонах, кажется, лейтенант или старший лейтенант.
— Вы что, гражданки? — спросил он, но увидав, что гражданки — молодые девушки с чемоданчиками в
руках, вышел из машины. — Подбросить, что ли, куда? — заговорил он с улыбкой. — Куда конкретно?
— В Новгород, — сказала Варя.
— Эх, жалость! — ответил он. — В Новгород не могу. Не доедем восемнадцать километров. Ну, может,
еще маленько в порядке нарушения дисциплины подбросим. А в самый Новгород никак нельзя.
— Ну, пожалуйста! — воскликнула Оля. — Хотя бы там где-нибудь поближе. Немножко-то мы и пешком
пройдем.
Лейтенант предложил Варе и Оле, чтобы они сели в кабину рядом с шофером; места, сказал он, там
достаточно для двоих, а он пойдет в кузов и заберется на груз, покрытый новым зеленым брезентом. Варя и Оля
дружно заявили, что они вовсе не хотят его стеснять, лучше уж они пойдут в кузов.
— Вы оттуда свалитесь, — настаивал лейтенант.
Уговорились на том, что залезут на брезент все трое и лейтенант будет следить за тем, чтобы девушки не
упали.
Взобрались на такую высоту, что смотреть оттуда на темную дорогу было страшнее, чем с самолета.
Лейтенант указал им, где лучше лечь, за какие веревки держаться. Поехали. Разговорились. Оля сказала, что у
нее брат тоже военный, служит на границе. Лейтенант сказал, что он артиллерист, стоит под Новгородом в
летнем лагере, а вообще-то он нездешний, он из-под Рязани. Принялся вспоминать родные места, родное село
Ермолово, спел смешные-пресмешные частушки, которые называл страданиями.
Ехалось весело, и довольно скоро добрались до лагеря лейтенанта.
— Дальше, извините, ехать не могу, — сказал он смущенно. — Здорово попадет. Но вы пока обождите
тут на дороге. Вон у нас скамеечка возле шлагбаума, посидите, а я схожу к начальству, объясню положение.
Если разрешат одно
дело, то все будет в порядке.Варя и Оля сидели на скамеечке, с окрестных низинных полей вместе с туманом полз сырой холод; в
ноги, в руки, в шею, в лицо зверски впивались комары.
— Ох, наши новгородские комары злые! — сказала Варя.
Через полчаса из ворот лагеря, постреливая и урча, выкатился мотоцикл с коляской.
— Садитесь! — радостно сказал лейтенант. — Начальство сегодня доброе.
Варя и Оля вдвоем, вместе с чемоданчиками, кое-как втиснулись в коляску и помчались в темноте, почти
сидя одна у другой на коленях. Было неудобно, затекали руки и ноги, все мышцы уставали от напряжения.
Разговаривать было тут невозможно, объясняться приходилось с помощью криков.
В тот момент, когда лейтенант, указывая вперед рукой на цепь огоньков, прокричал: “Вот он и Новгород!”
— полил страшный дождь. Укрыться от него было некуда. Лейтенант крикнул:
— Как будем — ехать или искать крышу?
— Ехать! — крикнули Варя и Оля. Обе они уже все равно были насквозь мокрые.
Плохо бы им пришлось в ту ночь, если бы с ними не оказался этот замечательный лейтенант-
артиллерист; он довез их до гостиницы, вытребовал номер с двумя кроватями; Оле показалось — ей, во всяком
случае, так послышалось, — что он при этом даже упомянул имя какого-то генерала: дескать, сам генерал
просил, это его родственницы. Устраивая девушек в номере, он распорядился, чтобы им истопили печку — надо
же одежду просушить, — чтобы вскипятили чаю; и только когда ему уже ровным счетом ничего не оставалось
делать в гостинице, тяжко вздохнул, попрощался и уехал, сам мокрый и простывший. В шуме дождя за окном
застреляла и затихла вдали его мотоциклетка.
Варя и Оля переглянулись, Оля сказала:
— Зря мы у него не спросили, как хоть его фамилия.
— Зря, — согласилась и Варя. Она пошла разыскивать телефон, чтобы позвонить в больницу и узнать об
отце. Оля присела возле топившейся печки, в которой гулко трещали еловые поленья, она смотрела в огонь и
думала о Викторе Журавлеве: получил он ее письмо или нет и что он в этот поздний час делает, спит ли или
готовится к зачету, который в среду. Оля подумала и о своих аспирантских делах. В последнее время она много
лодырничала, и эти дела остановились. Давно Оля не была в городской библиотеке, тетрадки с выписками,
которые Виктор Журавлев мог видеть в ее сумке, подброшенной ему, — это еще тетрадки зимнего времени,
весна и лето не обогатили Олю познаниями истории общественных отношений в древней Руси. Но, в общем-то,
так и должно быть, не надо слишком огорчаться и терзать себя угрызениями, лето — время, не для занятий, а
для отдыха. Пожалуйста, приди сейчас в институт — кого ты там застанешь? Разве только хозяйственных