Молодость с нами

препинания.

— Обождите, — взмахнул рукой бритоголовый ученый, — дайте закончить! Вы получите слово в свое

время. Разбираю дальше. Глагол “поять” означает: “брать в жены”. Это есть в летописях одиннадцатого-

двенадцатого веков. А наша грамота по форме букв и залеганию в слоях почвы как раз и относится к

одиннадцатому веку. Итак, прочтем смысл письма полностью. Гостята жалуется на своего отца, женившегося на

двух новых женах и отнявшего по этому случаю у него имущество. Сын обращается к некоему Василию —

может быть, это его друг, может быть, дядя, — просит приехать, разобраться в трудном деле и тем сотворить

добро.

— Че-пу-ха! — раздельно проговорил молодой человек в очках. — Совершеннейшая чепуха! Получается,

так сказать, априорное отражение извечной борьбы между старым и новым, между папашей — носителем

традиций большой семьи с патриархальным укладом и сынком — активным носителем новых норм городской

жизни. Простейший путь для истолкования письма. Попробуем внимательнее вчитаться в текст.

— Так мы же его десять раз читали! — воскликнул бритый.

— Ничего, еще раз прочтем. Прежде всего я отвергаю всякий разговор о женитьбе сразу на двух женах.

Если грамота относится к концу одиннадцатого века, как тут установлено, то ко времени ее написания уже

прошло сто лет от официального принятия христианства на Руси. А известно, что христианская церковь

утверждала и защищала единобрачие. Это во-первых. А во-вторых, просто обратимся к письму: все, что отец

мне дал и родные дали, все осталось за ним, у него. Вот как надо читать первую фразу. У кого же? Изучим имя

— Гостята. Это имя не мужское, а женское. Точнее — это даже и не имя, а прозвище. Вся беда в том, что

никакими письменностями древнее одиннадцатого века мы не располагаем совсем, если не считать отдельных

слов, написания которых найдены в смоленских и последних здешних раскопках. Да и от одиннадцатого-

двенадцатого веков осталось ничтожно мало. Не удивительно, конечно, что летописи и другие

немногочисленные памятники почти не донесли до нас имен и прозвищ, принадлежавших женщинам тех

времен. Случаи упоминания имен княгинь Ольги, Рогнеды, Переславы — единичны. Княгинь! А имен женщин

других слоев общества и совсем нет, мы их не знаем; и я беру на себя смелость утверждать, что наша Гостята —

это женщина и жалуется она на своего мужа, который действительно, взяв новую жену, оставил у себя все, что

дали Гостяте в приданое ее отец и ее родные. Вот так! Но муж не оставил при себе Гостяту в качестве второй

жены. Отнюдь нет. “Изби, в рукы пустил же мя” не так надо читать. Вспомним старинные народные выражения:

“ударить по рукам”, “рукобитье”, которые означают заключение сделки, в данном случае — свадебного сговора.

При сговоре били по рукам. А тут — “изби, в рукы пустил же мя, а иную поял”. Следовательно, избив руки —

нарушил рукобитье, с Гостятой развелся, “пустил” ее, “иную поял” — женился на другой. Ну, а дальше

согласен. “Доеди, добре створя”. Приезжай, значит помоги, что ж я тут выгнанная из дому, без всяких средств к

существованию.

— Мне это толкование кажется более правильным, чем первое, — сказал старый историк. — Но вот что,

друзья, интересно. Гостята ни слова не говорит о том, что ее муж поступил как-то неправильно, разведясь с нею

и взяв новую жену. Виновата, значит, в чем-то. Признает свою вину. Ведь, насколько я помню, в уставе Ярослава

имеется статья четвертая, излагающая законные причины развода. В ней есть семь установленных причин, и все

они говорят лишь о вине жены. В двух случаях это ее супружеская измена, в трех — попытки жены, или с ее

помощью, привести в исполнение злые умыслы против мужа. “Аще подумает жена на мужа зельем”, “велит

мужа своего красти” и “иметь кто мыслите на мужа ея, она ведает, а не скажет”. И в последних двух случаях —

хождение жены “опричь мужа своего” на игрища и на пир. Что же сотворила наша бедная Гостята девятьсот лет

назад?

— Думаю, — сказал художник, — что надоел, опостылел ей ее бородатый толстосум, сходила она

“опричь мужа своего” с заезжим красавцем Василием на пир да на игрища…

Он не закончил, все засмеялись. Не улыбнулись только Варя да Оля. Им было очень жалко Гостяту. Оля

была убеждена, что художник прав, что Гостяте нравился Василий, похожий, как себе представляла Оля, на

былинного молодца, что Гостята, как только муж-купец уезжал из дому по своим торговым делам, тотчас

убегала к красавцу Василию. А потом и Василий уехал… Муж догадался… Ах, кабы знать, откликнулся ли на

эту весточку Василий, приехал ли он за Гостятой? И кто обронил берестяную весточку на новгородскую

мостовую? Он ли, Василий, прискакав в Новгород за своей Гостятой, или сама Гостята, пешком уходя по

деревянным мостовым от выгнавшего ее мужа.

— В свое время, когда были найдены папирусы древнего Египта, — сказал историк, — было положено

начало новой науке — папирологии. Такими источниками, какими для истории эллинистического и римского

Египта являются папирусы, для нашей русской истории станут берестяные грамоты. Друзья мои, мы

присутствуем при рождении новой науки, стоим возле самой ее колыбели!

Слушая старого историка, Оля мысленно дала слово посвятить себя этой новой науке. Она во что бы то

ни стало извлечет из глубины веков и грешницу Гостяту, которая очень любила жизнь, и пивоварку Федосью, и

всех своих прапрабабок, у которых была тяжкая доля, которые, наверно, гоже очень любили жизнь, тоже хотели

здоровья и долгой жизни, но от которых — как это несправедливо! — не осталось даже имен.

Оля найдет эти имена во мраке веков, непременно найдет!

Г Л А В А Д Е В Я Т А Я

Перед Павлом Петровичем сидел его бывший заместитель по заводу Константин Константинович