Молодость с нами

Не помогали ни высокие сапоги, ни плащи, ни капюшоны — люди с границы возвращались до нитки

мокрые; днем и ночью трещали еловые дрова в сушилке, днем и ночью сушились на ней шинели, портянки,

гимнастерки, фуражки. Повар круглые сутки держал в котлах горячую пищу и огненный, крутой кипяток для

чая. “Пограничная погодка!” — говорили солдаты вечерами, вглядываясь в черные окна, за которыми под

плотными тучами и в яростном дожде было так темно, что даже на дворе можно было столкнуться лбами, не

говоря уж о лесных тропах. На границе было напряженно, усиливались дозоры и удваивались секреты.

В первый же день своего приезда сюда Костя рвался выйти на границу. Он с завистью смотрел на

каждого возвратившегося из лесу солдата, промокшего до пуговицы на белье. Но в первый день его на границу

не послали. Капитан Изотов знакомил его с участком, который охраняла застава, с системой сигнализации, с

аппаратурой, поднялся вместе с ним на наблюдательную вышку, которая стояла во дворе заставы. С вышки в

мощный бинокль далеко была видна сопредельная сторона. Там, за границей, тоже стояла вышка, и на ней тоже

поблескивали оптические стекла. Косте был неприятен чужой соглядатайский глаз, устремленный, как ему

казалось, прямо на него. А на Изотова это уже давно не производило никакого впечатления. Он заставлял Костю

рассматривать в бинокль то лощинку, затянутую туманом, то дорогу, по которой никто никогда не ездил, то

непроходимый частый ельник. Костя рассматривал, капитан Изотов объяснял ему, что это наиболее опасные

места на границе и за ними нужно особо внимательное наблюдение. Начальник заставы знал очень многое о

жизни на сопредельной стороне, он знал там все ближайшие к границе селения, знал обычаи и привычки

жителей. “Вот поживете у нас годик-другой, и вы, лейтенант, узнаете, — говорил капитан Изотов. — Глаза, да

слух, да умение сопоставить виденное и услышанное, да еще умение делать выводы из этого — основной

источник знаний пограничника”.

Костя жил той минутой, когда он выйдет на границу. Он, конечно, еще в бытность в пограничном

училище узнал, что такое граница, что на ней нет ни сплошной линии дотов, ни высокой стены, как думают

некоторые, и что “граница на замке” — это совсем не ворота, на которые навешен пудовый замок, а нечто иное.

Граница была проще и в то же время бесконечно сложнее.

В одно осеннее утро, под голубым холодным небом капитан Изотов и Костя впервые вышли вот сюда, как

раз на это место, на пригорок, с которого пограничные столбы бегут к озеру. На мертвой траве густо лежала

ледяная влага, окрест на березах неподвижно, как чучела, сидели тетерки. И всюду пламенели огненные гроздья

рябин. А граница?.. Дозорная тропинка, протоптанная солдатскими сапогами через лес, да изредка полосатые

столбы — вот и вся граница.

Костя и начальник заставы подошли к самым столбам. С советской стороны стоял красно-зеленый

четырехугольный столб немногим более чем в рост человека. Отделенный пространством в несколько шагов,

напротив него стоял точно такой же по размерам, но иной раскраски чужой столб. Костя осторожно сделал два

шага и остановился между столбами. Два государственных герба смотрели друг на друга со столбов. Колосья,

земной шар, серп и молот, ленты с надписью на шестнадцати языках — все это из нержавеющей светлой стали.

И — чугунный щит с лохматым зверем, который был вооружен кривой секирой. Костя повернулся грудью к

зверю. За бело-голубым столбом перед Костей стоял лес, точно такой же, как и за Костиной спиной; там точно

так же на мертвой траве лежала студеная густая влага, там точно так же пламенели рябины. Да, все-все

одинаково по ту и по эту сторону границы, и вместе с тем Костя испытывал нечто вроде легкого кружения

головы от сознания того, что он стоит на рубеже двух совершенно противоположных миров. И еще у него было

такое чувство, будто бы он противостоит один тому миру, который позади лохматого зверя, и что любая злоба и

ненависть, любые козни, любые черные дела хозяев этого зверя, направленные против родной Костиной страны,

должны быть прежде всего встречены его, Костиной, грудью. Государственная граница Советского Союза — это

его, Костина, грудь.

Костя с волнением повернулся к Изотову. Изотов спокойно курил папиросу и, казалось, без всякого

интереса смотрел в сторону западной оконечности озера, где над чужим селением возвышалась эта вот кирка и

слышалось печальное дребезжание ее колоколов.

По ту сторону границы прошли два солдата в незнакомой Косте иностранной форме. Увидев советских

офицеров, они приложили руки к козырькам. Изотов ответил на приветствие, ответил и Костя.

В тот же вечер он написал длинное-предлинное письмо домой, маме. Он со всеми подробностями

рассказывал Елене Сергеевне о своем первом дне на границе. Он писал о незримой черте в ничейном

пространстве, которая является рубежом двух миров, и о чувствах, которые он испытал, ступив на эту черту.

Потом он писал домой каждую неделю, сообщая все новое, что появлялось в его пограничной жизни. К его

сожалению, самое интересное почему-то происходило на участках соседних застав. К соседу слева, туда вот, за

озеро, под самый Новый год заскочила иностранная лыжница. Когда ее задержали, она принялась плакать,

уверяла, что сбилась с дороги, заблудилась, что ее ждут дома к накрытому столу, и с пригорка указывала на

освещенные окна двухэтажного особняка там, на западной оконечности озера, в которых пестро горели елочные

огни. Она так искренне выражала свое горе, что и в самом деле можно было посочувствовать синеглазой,

розовощекой девушке.

Но на границе ничто не принимается на веру, никто здесь не доверяет своему первому чувству. На

границе все должно быть тщательно проверено и изучено. И когда в соответствующих инстанциях были