Монарх V

— Глеб… — сзади донесся голос Анастасии, что шла ко мне.

— Дорогая. Прости… Я не должен был оставлять тебя. Но…

— Все хорошо. — сделав последний шаг, жена мягко обняла меня. Ее тело била мелкая дрожь.

Повторив ее движения, я начал гладить ее волосы. Отныне никто и никогда не посмеет поднять руки на мою любимую. И любой, кто допустит саму мысль о подобном умоется собственными кровавыми слезами.

Где-то вдали, в столице империи, Даниил Голицын, впервые за века, почувствовал холодок на затылке.

Глава 21

* * *

Лагерь раскинулся посреди снежной пустыни, как черная язва на белом теле тундры. Палатки, обледеневшие и поникшие, стонали под порывами ветра. Артур сидел у железной печурки, впитывая жар дрожащим телом, когда за полог ворвался гонец. Человек рухнул на колени, обмотанные окровавленными тряпками, лицо его было бледнее лунного света, пробивавшегося сквозь разрывы туч.

— Князь… — хрипло выдохнул вестник, вытягивая дрожащую руку. На ладони лежал медальон с портретом матери Артура — тот самый, что Эдуард никогда не снимал. Цепочка была перебита, стекло треснуто.

Бельский-младший вскочил так резко, что табурет грохнулся о землю. Он не взял медальон. Испугался.

— Говори.

— Голицын… оказался слишком силен. У Арбатских ворот… — гонец закашлялся, черная струйка потекла из уголка рта. — Ваш отец… приказал спасать людей, а сам ринулся в неравный бой. Это была дуэль, но перед смертью он успел активировать артефакт и убил нескольких генералов узурпатора. Но… наша разведка даже праха не нашла…

Тишина. Треск углей вдруг стал оглушительным, как обвал. Артур все же взял медальон и сжал в кулаке — острые края впились в кожу, сливаясь с болью в груди. Он ждал. Ждал, что привычная ярость сожжет страх, что ненависть затмит пустоту. Вместо этого холод, мерзкий и липкий, пополз от живота к горлу.

— Ложь, — прошептал он. Потом громче, срываясь на крик: — Ложь! Он не мог… Не мог так…

Тело отца должно быть здесь. На снегу. В земле. В чем угодно, только не в этом ничто. Артур рванулся к выходу и споткнулся о ящик с патронами. Гонец попытался встать, но рухнул, захрипев:

— Князь… Перед битвой он велел передать вам… «Зажги свет».

Артур застыл. В ушах зазвучал отеческий голос, тот самый, что резал стальной уверенностью даже в шепоте: «Кто-то должен остаться… чтобы зажечь свет, если моя свеча погаснет».

Он обернулся, но гонец был уже мёртв, ведь бедолага дошел до лагеря на одних волевых, исполнив свой долг. Артур подошел к столу, где лежала карта — та самая, что отец швырнул в огонь. На ней все еще виднелись обожженные края.

— Ты хотел, чтобы я горел? — прошептал он, вынимая из-под рубахи свой медальон. — Хорошо. Надеюсь, ты уже встретился с мамой…

Он разорвал цепь своего медальона, соединил оба портрета в единое целое. Металл зашипел в пламени печурки, сплавившись в грубый слиток — символ нового обета.

— К оружию, — голос Артура прозвучал непривычно тихо, но часовые у входа вздрогнули, как от окрика. — Собирать отряды. Голицын любит страх? Пусть узнает его вкус.

Наружу он вышел уже в старом мундире отца, на груди которого чернел оплавленный медальон. Метель стихла, и звезды горели над головой, как острия кинжалов, вонзенных в небо.

— Я стану пламенем, отец, — Артур прижал руку к ледяному металлу на груди. — И спалю мир Голицына дотла.

Ветер подхватил клятву, унося ее туда, где все еще звенели клинки и рычали моторы боевых машин. Где продолжалась война, которой, казалось, не будет конца.

* * *

Поле брани ещё не остыло. В воздухе висел запах крови и пепла, над равнинами витал туман, сотканный из магии и боли. Но битва была выиграна.

Воины Годуновых, измождённые, но полные решимости, собирались на центральном холме, в их глазах отражалось осознание победы. Среди них стояли иные воины — те, кого мир людей прежде считал врагами.

Разумные монстры.

Их фигуры, величественные и пугающие, возвышались среди людей. Гиганты с каменной кожей, крылатые охотники, чёрные силуэты Безликих, пёстрая армия созданий, которые веками были частью чужого, неизведанного мира. Но теперь они стояли рядом с людьми, смотрели на них не как на врагов, а как на равных, как на союзников.

Я ступил на возвышенность.

Монарх. Достигший Единения. Тот, кто нёс не только власть, но и надежду.

Мой голос разнёсся над полем, пронзая сознание каждого воина:

— Сегодня вы сражались не только за свою свободу, но и за новый мир! Сегодня мы победили!

Гул одобрения прокатился по рядам, но я поднял руку, и толпа замерла.

— Но посмотрите вокруг.

Люди повернулись, встречаясь взглядами с разумными монстрами, которые стояли среди них, молчаливые, но исполненные собственной гордости.

— Вы сражались не одни. Они сражались рядом с вами. Многие из них пали рядом с вашими соратниками. Они пролили свою кровь ради той же цели.

Я сделал шаг вперёд, мой взгляд был тяжёлым, но в нём читалась неумолимая сила.

— Я знаю, что веками нас учили бояться их. Нас учили ненавидеть их. Мы видели в них угрозу. Но посмотрите на них не глазами прошлого, а глазами сегодняшнего дня. Эти воины — не наши враги. Они наши братья по оружию!

Гул голосов нарастал. Люди переглядывались, но никто не посмел возразить.

Я поднял руку, и пространство задрожало — моя сила, подкреплённая Единением, была безграничной.

— Этот мир больше не будет разделён! Отныне мы дышим вместе, сражаемся вместе, любим и умираем тоже вместе!

Толпа зашумела, но теперь в голосах звучало не недоверие, а одобрение.

Я обвёл взглядом своих солдат. Людей, которые стояли на руинах прошлого, но смотрели в будущее.

— Но война ещё не окончена.

Голоса смолкли.

— Голицыны ещё живы. Их маги ещё дышат. Они прячутся за стенами столицы, думая, что их власть нерушима. Они надеются, что страх удержит нас от возмездия.

Я выпрямился, тёмный плащ взметнулся на ветру, глаза сверкнули ледяной решимостью.

— Но мы уже победили страх. Мы уже доказали, что их власть — лишь пепел, унесённый ветром.

Я сделал паузу, позволяя каждому впитать мои слова.

— Я — Глеб Долгорукий. Десница императора Российской империи. И я верну трон его законному владельцу. Мое слово.

Толпа взорвалась криками. Люди, монстры, охотники — все кричали единым голосом.

Они больше не были разрозненной армией.