Моника 2 часть
Шрифт:
– Хватит! Я мог бы сойти с ума, слушая тебя. И к тому же, пора идти в суд, чтобы отстаивать свое обвинение, и дать Монике возможность выбрать то, что она хочет. По этой причине я сделал, что сделал, и пойду до конца, потому что должен пойти до конца. – И резко хлопнув дверью, Ренато вышел из комнаты, оставив Айме одну и разъяренную до такой степени, что она яростно пригрозила:
– Идиот… грубиян! Ты не замуруешь в тюрьме Хуана! Хочешь войны, Ренато? Хочешь открытой войны? Тогда ты ее получишь!
Опершись рукой о неровные стены пещеры, Моника встала на ноги. Она не знала, сколько времени прошло. Не знала, как пришла в это место, где потеряла счет времени, где ее душа казалась потопленной в печальном океане тысяч воспоминаний и обнаруженных чувств… Но голос бронзового старого колокола встряхнул ее, пробудив волю и вернув
– Боже мой… Часы… время суда…!
14.
Калитка из глубины открылась, впуская неторопливых судей и секретарей. В местах, отведенных для важных лиц, сгустилась толпа аристократов, сливки маленького мартиникского общества, большая часть из которых представляла собой докторов, адвокатов, коммерсантов, выдающихся лиц Франции, теперь выращивающих какао, кофе, тростник… Все пришли как будто между прочим, всех притягивал запах пикантного скандала, который вертелся вокруг известного имени и чьи сундуки были самыми наполненными на острове. Пришли все, начиная с плантаторов Фор-де-Франс, заканчивая земледельцами Южной части острова, которые приветствовали друг друга так, словно действительно были удивлены… Также виднелись голубые флотские мундиры и блестящие мундиры сухопутных офицеров… Но шепот вдруг прекратился, головы повернулись, глаза стали пристально смотреть, когда уклоняясь от рук жандармов охраны, обвиняемый пересекал короткий отрезок пути, отделявший его от трибуны… Председатель суда потряс колокольчиком и приказал:
– Тишина… Тишина! Займите место, обвиняемый. Скажите свое имя, фамилию, возраст и профессию.
Хуан улыбнулся горькой улыбкой, пробегая взглядом широкий зал. Все взоры устремились на него, с нетерпением слушали, и вдруг он почувствовал, что символ всей его жизни – вот этот мир, который против него, а он против всех!
– Вы не слышали, обвиняемый? Ваше имя, фамилия, возраст, профессия…
– Простите, Ваше Превосходительство, если я задумался на некоторое время, – извинился Хуан с саркастическим уважением. – На самом деле, трудно ответить на все четыре вопроса. Не думаю, что кто-то потрудился окрестить меня: у меня нет имени. Никто не признал себя моим отцом: у меня нет фамилии. Насколько мне известно, не существует свидетелей моего рождения… дата рождения тоже неопределенная: у меня нет возраста. Профессия? Каждый зовет ее, как удобно называть. На самом деле, у меня нет профессии, но так как ответ обязателен, я скажу в нескольких словах: я Хуан Дьявол, контрабандист, пират…
– Ваш ответ – нахальство в высшей степени, обвиняемый! Вам не поможет такое поведение перед Судом.
– Никакое поведение мне не поможет…
– Хватит! Ограничивайтесь ответом на вопрос.
– Простите, – ироничным тоном заметил Хуан. – Я думал, Ваше Превосходительство разговаривает лично со мной, и я взял на себя свободу объяснить…
– Тишина везде! – приказал председатель, позвонив снова в колокольчик. – А вы, обвиняемый, постарайтесь сохранять уважение, подбирая слова перед Судом. Встаньте, чтобы прослушать акт судебного дела!
Хуан ограничился тем, что скрестил руки, пока человечек с седыми волосами, одетый в тогу, развернул лист обвинения, и начал читать:
– «Сегодня, двадцатого марта 1902 года, в городе Сен-Пьер, перед Судом предстал обвиняемый, Хуан, без фамилии, известный как Хуан Дьявол, возраст которого граничит между двадцатью пятью и двадцатью восьмью годами, белой расы, роста один метр восемьдесят сантиметров, темные волосы, карие глаза, без бороды, профессия рыбак или моряк на кораблях прибрежного плавания, в браке, собственник шхуны Люцифер со свидетельством этого города; другая сторона, обвинитель, дон Ренато Д`Отремон и Валуа, возраст двадцать шесть лет, гражданин Франции, уроженец Мартиники, светлые волосы, голубые глаза, без бороды, стройного сложения, рост один метр семьдесят сантиметров, налоговый плательщик муниципалитета Сент-Ан, Диаман, Анс Д`Арле, Ривьер-Сале, Воклен, Сент-Эспри, Сен-Пьер и Фор-де-Франс, собственник так называемых усадеб Кампо Реаль, Дюко и Ламантен, с местом жительства в этом городе и, как ранее сказано, усадьбе, женат, офицер запаса, выпускник Сен-Сир, подал апелляцию против Хуана без фамилии, известного, как Хуан Дьявол, за долги, взятки и злоупотребление доверием, предоставив другие обвинения, которые заставляют признавать Хуана Дьявола нежелательным субъектом, контрабандистом, обманщиком государственной казны, незаконно
перевозившим пассажиров, к тому же похитившем ребенка, называемым Колибри, и многочисленные обвинения за потасовки, ругань, запрещенные игры, удары и ранения субъектов, которые в назначенное время, как свидетели, будут представлены. Обвинитель просит немедленно задержать Хуана, расследовать его преступления, забрать собственность, состоящую из шхуны Люцифер, чтобы отдать долги, и вернуть обратно похищенного мальчика. Просит также судить и наказать Хуана в соответствии с законом и санкциям, действующих по статьям 227 и 304 нашего Уголовного Кодекса. Заявляю».Взгляд Хуана снова медленно осматривал зал, каждое отдельное лицо, обращенное к нему. Позади уважаемого председателя суда жандармы в высоких сапогах и с саблей на плече беспрестанно наблюдали за его поведением, готовые прыгнуть в первый же момент… Затем его зрачки, казалось, расширились, рот исказила саркастическая гримаса гнева, почти отвращения… Все его внимание остановилось на одном лице, светлых глазах и волосах, безупречно одетом, тщательно выбритом, с немного бледными щеками и каким-то неуверенным шагом: на человеке, чья кровь делала его братом…
– В качестве обвинителя, суд передает слово дону Ренато Д`Отремон и Валуа. – прокомментировал председатель.
– Не по своему желанию я занимаю сейчас должность прокурора, господа судьи, – начал объяснять Ренато уверенным и медлительным тоном. – Это не личный счет с Хуаном Дьяволом, чтобы обвинить и заявить на него, возбудить дело и привести его наконец в этот суд. Это мой прямой долг, долг гражданина Мартиники, главы семьи, кровных и не кровных родственников, я должен взять на себя то, что представляю сегодня. Человек, который обвиняется, состоит в браке. Это знают все. Предвидя злобные намеки на этом собрании, заявляю также перед этим судом то, чего не могу игнорировать; он знает, что мы связаны кровно… Мое заявление необычно, многие решат, что это неуместно и даже неприлично. Многие решат, что мой долг молчать, меня будут злословить на каждом шагу, за спиной, это ни для кого не секрет, и все же я удовлетворю сеньоров судей и присутствующих с самого начала заседания. Все об этом думают, так что я предпочту сказать без запинки: Хуан Дьявол – мой брат…
– Тишина! Тишина…! – приказал председатель, яростно звоня в колокольчик, напрасно пытаясь прекратить шепот, восклицания и шум, который поднялся в зале от слов Ренато.
– Но забудем эту подробность, забудем оружие, о котором подумают, чтобы оспаривать меня, – продолжал Ренато, взяв ситуацию в свои руки. – Я считаю, что Хуан – субъект нежелательный в нашей среде и обществе: своенравный и жестокий, задиристый и дерзкий, не уважающий законы, насмехающийся над приказами и, к сожалению, морально упавший… Не я буду это признавать, а лишь свидетели, которые предстанут на суде… свидетели печальных подвигов Хуана Дьявола… Начиная с членов его команды, которые служили ему ради перевозки контрабанды и украденного груза, даже маленького Колибри, вырванного из рук родственников, под сентиментальным предлогом, что к нему плохо относились… Прежде чем продолжить обвинение, я прошу первого свидетеля предстать перед судом…
– Боже мой! Что это, Ана? – спросила испуганная Айме.
– А что это может быть, хозяйка? Люди… – спокойно объяснила Ана. – Когда мы были внизу и вы спросили, я выглянула в окно, и там были все: судья, жандармы, Хуан Дьявол, сеньор Ренато, который говорил и говорил…
Бледная, запыхавшаяся, в нервном возбуждении, быстро шла Айме через галереи, служившие приемными суда. Несмотря на смелость, она дрожала; сквозь ее решимость, на свежих щеках была странная бледность; напуганные глаза смотрели по сторонам, и единственным успокоительным средством для ее ужасного возбуждения было блаженное спокойствие, с каким улыбалась Ана, вертя ожерелье пальцами цвета табака.
– Если уже начался суд, то уже нет времени.
– Конечно же есть, хозяйка. Не смущайтесь так. Они все в суде и будут говорить и говорить, пока не устанут. Губернатор все уладит, все, все, все…
– Замолчи! Старый губернатор – идиот. Только он мог исчезнуть в подобный момент.
– У дурака ничего нет, наоборот. Он увидел, что все запутались в веревках и решил: лучше мне уйти… Поэтому и говорю: кто приказывает, тот приказывает, а сеньор губернатор…
– Ты не замолчишь, не перестанешь говорить глупости? По твоей вине мы так поздно пришли. Замолчи и дай подумать. Мне нужно поговорить с судьями, присяжными; нужно войти в контакт с теми, кто будет судить, прежде чем суд зайдет слишком далеко…