Моника 2 часть
Шрифт:
– Да, капитан, вы не хотите, чтобы нас схватили.
– И не хочу, чтобы нас видели издалека. Не хочу доставить удовольствие кому-либо знать наше местонахождение. Сегундо, веди на север, пока я не прикажу сменить курс.
Моника испуганно проснулась, ее глаза вновь пробежали по ограниченному пространству полупустынной каюты. Стены каюты напоминали тюрьму, возвращалось странное ощущение рабства, надежда сбежать из которого угасла. Негритенок повернулся с печальным выражением милых, больших, грустных и наивных глаз, проникавших в душу с горячей нежностью.
– Вам правда
– Нет, уже не болит, Колибри.
– Вы не поешьте? Хозяин велел спросить у вас. Здесь есть все: чай, печенье, сахар и большая-пребольшая корзина фруктов. Хозяин сказал, что это для вас, и ее никто не трогал. Ради вас он послал Сегундо найти фрукты, потому что доктор сказал, что вы должны питаться. Раньше, когда вам было плохо, хозяин сам делал сок из ананаса и апельсина, чай с большим количеством сахара и научил меня его готовить. Я уже умею его готовить, хозяйка. Хотите чашечку? Если не будете есть, умрете от голода, хозяйка.
– Полагаю, это лучшее, что может со мной случиться.
– Ай, хозяйка, вы не умрете! Я столько плакал и молился, чтобы вы не умерли! Я и другие; все на корабле хотели вашего выздоровления. Угорь, Франсиско, Хулиан и Сегундо, который распоряжается после капитана, ругался и давал пинков, говорил, что хозяин позволяет умирать, а раз капитан так делал, то это все равно, что он убить.
– Второй? Второй говоришь?
– Сегундо его зовут, и он второй на «Люцифере». Как интересно, да?
Моника приподнялась с подушек с чем-то наподобие улыбки на бледных губах, улыбкой ответил белоснежный ряд зубов Колибри, который пользуясь этим, настоял:
– Сделать вам чай, моя хозяйка?
– Если хочешь, сделай. Послушай, Колибри, где мы?
– Бог знает! Я вижу только море.
– И не знаешь, куда мы следуем?
– Никто не знает. Кораблем управляет хозяин, когда Сегундо или Угорь берут штурвал, они делают то, что он приказывает.
– А им не интересно знать, куда он едет? Они так ему верят!
– Капитан знает.
– Знает? – повторила удивленная Моника.
– По-видимому, вы сомневаетесь, но не стоит. Четырнадцать лет он ходит по морю от севера к югу, вниз-вверх, от Монсеррат до Ямайки, от берегов Кубы до Гвианы, четырнадцать лет!
Хуан зашел в каюту и посмотрел на Монику, которая переменилась в лице, поджала губы, снова опустила голову на подушки и оцепенела, а он печально посмотрел на нее и усмехнулся:
– Кажется, мое присутствие усилило твою лихорадку.
– У хозяйки больше нет лихорадки, – бесхитростно сообщил Колибри.
– Хорошая новость. Давайте отпразднуем это, а поскольку на борту нет водки, мы отпразднуем чаем. Принеси для меня чашку, Колибри. Иди…
Рука Моники протянулась, чтобы помешать уходу Колибри, и упала на простыни, ее взгляд избегал Хуана, а сердце забилось сильнее. Это была тревога, таинственный страх, который вызывало присутствие Хуана, теперь спокойного и серьезного. Тем не менее, она заметила, как он изменился. Не видела одежды кабальеро, он говорил, как моряк. Полосатая майка, белые неряшливые штаны, темная кепка с козырьком демонстрировала чистый лоб и прядь непослушных волос. Теперь, с выбритыми щеками, без пьяного огня в темных глазах, он казался гораздо моложе, голос не звучал гневно и
не было горького привкуса в словах:– Уже вижу, тебе лучше. Не представляешь, как я рад. Уже не нужны доктора, ходящие по трапу. Это большое преимущество.
– Я не понимаю, почему вы так беспокоитесь. Почему так важно мое здоровье? Надо было дать мне умереть.
– Вот как! Наконец ты заговорила в моем присутствии. Хоть что-то мы выиграли.
– Почему вы мучаете меня?
– Я не хочу тебя мучить, а менее всего мучить грубыми словами и своим присутствием. Очень трудно избегать меня на таком маленьком корабле, у меня только одна комната, а нам еще долго плыть.
– Куда мы едем?
– Мы никуда не едем. Это наш дом, здесь мы живем. Надеюсь, когда-нибудь ты поумнеешь, когда сойдешь на берег, и я не буду опасаться твоих доносов.
– Чего вы все-таки добиваетесь?
– Я? Ничего. Будем жить, это моя работа, мой дом. Он может стать хижиной или дворцом. А как ты представляла жизнь замужем за моряком? Ты хотела, чтобы я оставил тебя в порту? Нет, я уже пережил такой опыт и дорого заплатил за это: оставить женщину в порту – значит больше не увидеть ее или увидеть с другим.
– О, хватит насмешек и сарказма! До какого предела дойдет этот ужасный фарс? Разве ваша месть не удовлетворена? Разве вы не получили меня за все, что сделала вам моя сестра? Вы не удовлетворены?
– Удовлетворен чем? Это не фарс. Я должен понять, что мы в самом деле женаты…
Моника пришла в ярость, чувствуя, что ее щеки краснеют. Она не могла больше выдерживать слов и страдать от намеков Хуана. Теряя рассудок, она попыталась встать на ноги и убежать, но колени подкосились. Препятствуя падению, руки Хуана поддержали ее. На миг задрожало в руках Хуана хрупкое и изнуренное тело. Он поднял это творение, почти обморочное, снова мягко положил на кровать. И продолжал смотреть на бледный лик, по которому снова катились слезы.
– Я хотел оставить тебя в Мари Галант, чтобы доктор Фабер вернул тебя в свой дом, к своим. Именно это я хотел сказать тебе, ради этого просил доктора оставить нас одних, но ты не захотела слушать. Ты предпочла говорить с ним, завоевать его расположение, чтобы сдать меня; предпочла оклеветать меня, предать, посмеяться снова над чувствами, над моими глупыми чувствами.
– Нет, Хуан, нет! – возразила растерянная Моника.
– Да! Ты хотела, чтобы меня преследовали, как зверя, злоупотребляя тем, что у Хуана нет имени, опираясь на свое происхождение, класс. Хотела победить меня, и не победишь этим оружием! Клянусь тебе! Я больше на проявлю милосердия!
– Хуан! Я не доносила на вас доктору Фаберу. Лишь попросила написать моей матери, что жива. Клянусь! Клянусь! Я хотела, чтобы она успокоила ужасную тревогу. Вы не понимаете, Хуан?
Хуан сильнее наклонился, и крепкие руки снова сжали ее, хотя не так грубо. Наоборот, была в спокойной силе какая-то сладостная теплота и дикость, что странно успокоило ужасный испуг Моники, смягчило горечь на губах, и появилось страстное, искреннее желание оправдаться:
– Я не просила доктора Фабера. Клянусь, Хуан! Я никогда не лгала, несмотря на ужасные обстоятельства, которые вы знаете. И я не лгу ради себя. Ради себя мне не нужно лгать. Клянусь, что не просила помощи у доктора Фабера. Вы мне верите? Верите?