Моника 2 часть

– Какой же это красивый остров! Все жители кажутся счастливыми. Кажется, нет ненависти и амбиций.

– Конечно же есть. Где есть человек, у которого нет недостатков?

– Вы думаете, что люди плохие?

– Да. И женщины тоже не исключение. Люди плохие, потому что страдают, потому что несчастны. Другие плохие, потому что эгоисты, и не хотят страдать ни за кого и ни за что. Другие, потому что им нравится плохое, потому что наслаждаются вредом и сеют горе везде, где проходят.

– Но вы не из таких, Хуан, – живо отвергла Моника. – Не из таких ведь, правда?

– Я? Кто ж знает!

Они остановились посреди тропинки. Совсем рядом пустынный пляж, куда они причалили. Мягко Моника чуть отошла от него и, взглянув на последний луч уходящего солнца, не удержалась от вопроса:

– Вы много страдали в детстве, Хуан?

– Лучше не говорить об этом.

– Почему? Вам больно вспоминать? У вас было жестокое детство, правда?

– Я помню немало. Я вспоминаю о нем каждый день, за исключением сегодняшнего дня. Не знаю почему, но так даже лучше.

– Это так лучше, понимаю. Я всегда думала, что ваше сочувствие и жалость к Колибри исходят из этого. Грустная история, подобная вашей. Вы прежде намекнули. Вы сказали, что… не знаю, но должна спросить, хотя вы и ясно выразились. Достаточно ясно, но я не осмеливаюсь предположить, что сказанное вами… Я поняла, что вы и Ренато… Но если вы сын…

– Ничей. Я Хуан без фамилии, один. Не спрашивай, не порть этот прекрасный день. Для чего? Я Хуан Дьявол, Хуан без фамилии, Хуан Хуана, как меня зовут некоторые. Я не Бог и не Дьявол. Я такой, какой есть. В конце концов, какая разница, от кого произошел человек? Разве спрашивают у деревьев, из какого семечка они выросли? Нет, не спрашивают, никого это не волнует. Это ведь не садовые растения и не розы в теплице; они вырастают дикими и свободными, не менее крепкие и красивые. Остается лишь благословлять их, что они дают нам тень, верно?

– Правда, Хуан. Вы красиво сказали. Никогда я так не думала, но звучит красиво.

– Вернемся на «Люцифер», Святая Моника?

Лодка пересекала ясные зеркальные воды, чистые, голубые, почти золотящиеся от отдаленной вспышки сумерек. Но Моника не смотрела на небо и море. Она смотрела на мужественное погрустневшее лицо, в темные горящие и выразительные глаза, на сына Джины Бертолоци, словно видела его впервые.

9.

– София! Рад видеть вас снова, вы пришли в удачное время.

Его Превосходительство, генерал-губернатор Мартиники встретил сеньору Д'Отремон, церемонно склонился и поцеловал протянутую руку. Они находились в просторном зале дома губернатора Сен-Пьера, с балконами, выходившими на море. Ответив натянутой улыбкой важной особе, София беспокойно посмотрела на дверь, отделявшую зал от прихожей. Кабальеро, наблюдая за ней, угадал ее мысли:

– Вы пришли с кем-то?

– Каталина де Мольнар. Но сначала я бы хотела поговорить с вами наедине.

– Как пожелаете. Но повторяю, события связаны. Я собирался послать письмо специально в Кампо Реаль на ваше имя для сеньоры де Мольнар от доктора Фабера, которого припоминаю, как давнего знакомого с острова Гваделупе. Присаживайтесь и поведайте причину вашего визита. Думаю, вы лет двадцать не были в Сен-Пьере.

– Меньше. Я посадила здесь на корабль Ренато, отправляя во Францию.

– Действительно. Тогда я прибыл в Сен-Пьер принять на себя эту должность, как раз оставленную родственником Мольнар. Он доверил мне обходительную кузину, и я еще не имел возможности что-нибудь сделать для нее.

– Теперь имеете, губернатор. Я приехала не ради себя, а ради несчастной матери. Дело очень личное, деликатное, и оно ее мучает.

– Это касается ее дочери Моники? К сожалению, до меня дошли слухи, которые истолковываются превратно, что неудивительно, и я бы не поверил, если бы не любопытнейшее письмо от доктора Фабера.

– Что? Это в связи с…?

– Доктор Фабер написал ее матери от имени Моники. Девушка очень больна. Согласно его диагнозу, мне стало понятно, что речь идет о злокачественной лихорадке.

– О нет! – возмутилась София. – Кто знает, что с ней сделал этот пират и дикарь!

– Доктор Фабер хорошо отзывался о нем. И простите София, но меня заверили, что свадьба произошла в Кампо Реаль, и ваш сын был шафером на этой неравной свадьбе.

– Это правда. Мой сын сделал это ради жены. Что ему оставалось? Но никто не думал, что этот человек так себя поведет. Каталина де Мольнар в отчаянии. Я умоляю вас, во имя нашей старой дружбы, не навредить репутации моего сына, чтобы не сплетничали по причине родства. Умоляю. Я хочу спасти сына и Айме от скандала. Она же Д'Отремон, вы понимаете? Я не хочу, чтобы по какому-либо поводу или причине о ней пошли злые пересуды. Каталина де Мольнар просит вас задержать шхуну Хуана Дьявола. Бог знает, куда приведет страдание и отчаяние матери. Бог знает, до какой крайности она дойдет, чтобы добиться от вас желаемого.

– Но София, я не понимаю. Вы приехали сюда просить помощи для Каталины де Мольнар, и в то же время просите, чтобы я пропустил мимо ушей ее мольбы.

– Все кажется нелепым, прекрасно понимаю, но я тоже мать, и по дружбе вы можете найти какое-то законное основание, чтобы предотвратить скандал, который неизбежно опозорит моего сына, если только этого человека не накажут за другие преступления. По-моему, причин для этого много, взять хотя бы злосчастную свадьбу.

– Преступление жениться на сеньорите де Мольнар? – усмехнулся губернатор.

– Пожалуйста, поймите меня! Пообещайте…

– Да, София, я понял, хотя вашу просьбу нелегко исполнить. Я ничего не обещаю, позвольте пройти ожидающей матери.

Губернатор подошел к дверям и пригласил Каталину де Мольнар, галантно предложил присесть на роскошное кресло:

– Сеньора де Мольнар, у меня обязательство перед вами. Речь идет о содержании письма, присланного вам:

«Ваше Превосходительство, обращаюсь к вам, а не к сеньоре Каталине де Мольнар, так как дело деликатное, серьезное и грешу нескромностью. Вместе с этими строчками я отправляю письмо, которое умоляю передать этой даме по просьбе Моники, которая находилась на этих берегах на «Люцифере», тяжело больная…»

– Боже мой, Боже мой!

Каталина де Мольнар опустила голову, подавленная болью услышанных слов, оживших и обжигающих. Губернатор остановился, взглянув на нее с искренним сочувствием, затем его понимающий взгляд остановился на лице сеньоры Д'Отремон, но та отвернулась и посмотрела через открытый балкон, возвышающийся над Сен-Пьером. Затем губернатор продолжил:

«…Мне показалась удивительным присутствие такой молодой дамы, как сеньора де Мольнар на этом корабле, чья красота и утонченность разнились с бедностью тесной каюты шхуны «Люцифер». У меня появилось искушение немедленно оповестить об этом власти. Но состояние больной было очень деликатным, чтобы позволить себе иное, а не спасение ее жизни, и это меня остановило, хотя надежды спасти ее было мало.