Моника 2 часть

– Это платье простой деревенской женщины, которая живет, любит, радуется солнцу и чувствует его прикосновения. Посмотри на себя, разве ты не красива? Не прекрасна? Разве ты не такая же красивая, как и сестра? Пойми, что не оскорбление осознавать свою красотку, привлекательность и желанность для настоящего мужчины. Это не оскорбление, наоборот.

– О, замолчите! Оставьте меня, Хуан!

– Не оставлю, но не бойся, я ничего от тебя не потребую, пока ты не расположена. Почему хочешь умереть? Какая причина? Думаешь, не сможешь жить без Ренато? Я так не думаю. По-моему, ты не так сильно его и любишь. Ты всегда жила без него и не принадлежала ему, как и он тебе.

– У меня была надежда… – призналась Моника, борясь между стыдом и тревогой.

– Какая же ничтожная эта надежда! Твоей страсти не существовало, она оказалась ложью. У нас двоих была только безумная, отчаянная, тоскливая любовь, которая ушла сквозь ладони. Да, больно, да, мы ощущаем, как наши чувства отрываются от души. Надежда! Надежда, сон! Это ложь, Моника, ложь. Нет больше повязки на глазах, которая душила чувства. Сначала я возненавидел тебя, думал, ты вправду всего лишь послушный лик, украшающий алтарь, холодная, бессердечная, бездушная, бесчувственная. Я думал, ты наподобие святой. Это прозвище не насмешка. Святая Моника… Теперь я вижу, что ты оставила монашеские одежды, черные одежды и лживые чувства, что у тебя есть сердце, способное страдать и любить.

Они стояли у края источника. Моника закрыла глаза. Едва посмотрев на темный силуэт его отражения, она скорбно двинула белокурой головой:

– Почему вы так меня мучаете, Хуан? Для чего?

– Чтобы вылечить. Сначала у тебя заболела душа, а потом тело. Душа, больная старыми мыслями, глупыми суевериями. Ты не мумия, обернутая в бинты, и я хочу, чтобы ты жила, радовалась солнцу, и если после того как ты, ощутив себя настоящей женщиной, станешь и дальше думать, что весь мир зовется Ренато, то я соглашусь с тобой, что дать тебе умереть или убить было бы предпочтительней.

В ее ясных глазах отразилась печальная мольба больного и несчастного ребенка:

– Хуан! Хуан!

– Почему ты не забыла его? – бунтовал Хуан. – Что в нем такого, чтобы так его любить?

– Ничего. Что на самом деле нужно, чтобы любить?

Хуан сжал кулаки, вспоминая. Что такого в Айме, чтобы любить ее с такой свирепой и жестокой страстью? Как она сумела так разжечь плоть и душу, что довела до края безумного отчаяния? Он вспомнил ее духи, жар тела, теплую наготу, мягкие и нежные объятия, охватывавшие его шею, словно она подавляла его волю. Он вспомнил влажный и чувственный рот, нежный и резкий, и невольно вздрогнул, но отодвинул ее образ как бы рукой, и пригласил:

– Пойдем знакомиться с островом Саба. А, посмотри, вон там наши парни! – он позвал: – Сюда, сюда!

– Вы зовете их? – удивилась Моника.

– Конечно. Я так понял, что Сегундо Дуэлос тебе понравился. Вероятно, прогулка с ним покажется тебе приятней. Он хороший и дружелюбный паренек. Кроме одежды и некоторых подробностей, он может показаться изящным и элегантным, как сам Ренато Д'Отремон, сливки нашей аристократии, но он лучше сеньора Кампо Реаль.

– Что с вами? К чему эта насмешка?

– Это не насмешка, а стремление добраться до правды. Мужчинам кажется, что стоит умирать ни за что, ни про что. Все меняется из-за незначительных подробностей, по крайней мере, мне так кажется. Бумага, подпись, кольцо, одинаковые законные слова на латинском или любом другом языке, а один и тот же отец может породить такого ангела, как Ренато Д'Отремон, или ядовитого скорпиона, как Хуан Дьявол.

Только Моника хотела ответить, но не успели с ее губ сорваться слова. Перед ней, держа в руках шляпу из листьев пальмы, стоял помощник капитана с «Люцифера», восторженно смотревший на нее. И Хуан предложил:

– Подай руку моей жене и проводи ее, Сегундо. Покажи ей Боттом. Затем отыщите меня внизу. Ты знаешь таверну «Голубой тюльпан»? Там подают лучший джин из Голландии. С апельсиновым соком, попробуй его, Моника. Это очень целебно и поможет забыть.

– Хуан, Хуан!

Моника неуверенно зашагала, ноги скользили по широким отполированным дорожным плитам ярких улиц маленькой уединенной деревушки. Но Хуан, казалось, не услышал ее, и она остановилась с унылым выражением, глядя на удаляющуюся фигуру между двух рядов красивых белых домов.

– Не расстраивайтесь, хозяйка, ничего с ним не случится, – попытался успокоить Сегундо.

– Но он пошел в таверну напиться.

– Нет, сеньора, не бойтесь. Капитан никогда не напивался, и даже никогда не приближался к подобному состоянию. На «Люцифере» он даже не контрабандную водку не пил. Капитан – настоящий мужчина, хозяйка. И вы это знаете лучше всех.

Моника почувствовала, что краснеет, и избежала искреннего взгляда Сегундо Дуэлоса, наивного благодаря своей открытости. Она с трудом выносила категоричную форму, с которой остальные связывали ее с Хуаном, как клейменное железом животное, как какую-то необычайную собственность. Но нет, это не совсем так. На губах Сегундо Дуэлоса играла товарищеская улыбка, почти сообщническая, и дружелюбно он извинился: – Сеньора также знает прекрасно, что у капитана золотое сердце.

– Хуан хороший? Вы хотите сказать, что с остальными, с вами…

– Он суров, но никто не упрекает Хуана Дьявола, ведь он делает что угодно быстрее и лучше всех. С ним мы чувствуем уверенность. Когда он приказывает, мы не спрашиваем, почему, да зачем. Мы знаем: «Он прав». И он всегда прав. Только когда он привез вас… Ладно, простите, болтливость – мой недостаток.

– Я хочу, чтобы вы говорили со мной откровенно.

– Ну, на откровенность вы не рассчитывали. Да простит меня сеньора, как и капитан. Но на «Люцифере» такого еще не было. Ясно, еще до настоящего момента капитан не собирался жениться и не позволял подниматься женщине на борт «Люцифера». Капитан отчаялся, потому что вы заболели в свадебном путешествии. Он был вне себя, и я по глупости вывел его из себя. Но теперь вы хорошо себя чувствуете, и все мы очень довольны.

Он искренне улыбнулся. Было что-то простодушное и наивное в этой улыбке и неожиданно Моника почувствовала себя утешенной, уверенной, спокойной, и хотела опереться на него.

– Хотите, я покажу вам деревню, хозяйка?

– Нет, я немного устала. Почему бы нам не пойти прямо в то место, куда указал Хуан? В таверну. Это далеко?

– Это внизу. И это не совсем таверна, а наподобие маленькой гостиницы, она очень красивая и чистая. Вон там, где заканчиваются деревья.

– Пойдем искать Хуана.

– Хочешь, я понесу тебя на руках? Нам придется пройтись чудь больше, чем остальным до пляжа. Не забудь, там внизу мы оставили лодку.

– Нет… Нет… Мне хорошо. Не нужно.

– Ну тогда в путь.

Медленно, опираясь о руку Хуана, позволяя вести себя по узкой каменной тропинке, спускалась Моника с вершины Саба, пока наступал вечер. Она выпила бокал благородного вина и новый жар бежал по ее крови, новый луч показался в ее ясных глазах. Это было странное и глубокое чувство, почти что радость, которую она не ощущала уже долгие годы, или вообще никогда. Да, теплое вино, пахнущее корицей и гвоздикой, имело магический секрет. Она уже не чувствовала стыда от обнаженных рук, разноцветной юбки, светлых волос за спиной. Она словно плыла, и поверхность, по которой она ступала, имела особую мягкость.