Моника 2 часть

Он греб, медленно огибая скалистый берег, пока не обнаружил блаженный заслон на пляже. Виноградники и кокосовые пальмы наводили тень почти до самого берега. С быстротой юнги он выпрыгнул. Рывком затащил лодку на песок пляжа, а пока та не свалилась набок, Хуан подхватил Монику, как перышко, и понес на руках в тень пальм.

– Ахаха! Вот мы и ступили на землю Саба. Прекрасный вид, правда?

Стояла священная тишина, спускавшаяся с голубых небес теплым и пахучим воздухом. Аромат перца, гвоздики, мускатного ореха, старинный запах островных пряностей, о которых грезил Колумб и мечтательные мореходы XV века. Моника вдыхала эти ароматы с непроизвольной жадностью, впитывала, как новую силу, в которой нуждалась молодость, как чувство, отличное от любви, предметов, жизни. Будто женщина выходила из глубины ненастоящего, чтобы вновь наслаждаться обычными вещами: светом, воздухом, здоровьем, которое вернулось к ней и неслось по крови, и что ей чуть больше двадцати.

– Мы недалеко от городка «Боттом», или по-нашему «Дно». Так называется главный населенный пункт острова Саба, вернее, единственный населенный пункт, так как остальные – обычные рыбацкие деревушки. Боттом находится на месте потухшего вулкана. Его построили старые голландские моряки. В городе просторные, основательные, чистейшие дома, как на островах Кюрасао и Бонэйр. Ты никогда не видела этих островов, Моника?

– Нет, Хуан.

– Увидишь. Они того стоят. В другом стиле, и такие же красивые, как на острове Саба.

Без сурового властного взгляда и неприятной саркастической гримасы, которая делала лицо жестким, он казался совершенно другим человеком, спокойным, молодым и искренним! Жгучие, темные и преданные глаза смотрели вперед. Сладостный и чувственный рот казался бы нежным, если бы не волевой подбородок и широкие челюсти, переходившие в квадратную шею, крепкую и сильную. Он оделся не так празднично, как остальные моряки. Равнодушно ступал босиком по камням и колючкам. Красивый, мужественный и крепкий, с варварской красотой острова Саба, чей вулкан находится посреди морей. На этих полу-девственных землях, как и в каюте «Люцифера» это уже не тот неприятный, жестокий, дикий и необузданный человек, поразивший Монику в долине Д'Отремон. Исчез нахальный взгляд и оскорбительная ухмылка, с которой он появился под окнами старого дома в Сен-Пьере. Моника смотрела на него и спрашивала себя, почему он так изменился, пока тот не заговорил, словно отвечая на ее размышления:

– Как удивительно порой мчится время, не правда ли? Словно сотню лет назад мы уехали с Мартиники, а прошло лишь четыре недели. Хочешь прогуляться до города? Осталось преодолеть лишь небольшой клочок земли. Ну и подняться в гору. Но ты весишь мало, и я понесу тебя на руках.

– Нет, ради Бога! Как я могу докучать вам?

– Здесь не знают карет и лошадей. Мулы и ослы – это все, что можно встретить. Женщины голландских колонизаторов обычно ездят в паланкине или на руках раба.

– Не может быть! Они используют людей в качестве животных?

– Это достопочтенные люди, – насмешливо подчеркнул Хуан. – Сюда привозят много рабов из Африки, а также из Европы. Еще сто лет назад их продавали на этих островах в тюремных кандалах. Огромный улов преступников из Англии, Франции, Голландии. Воры, пираты, карманники, бродяги без профессии или бедняки без имени и состояния. На пристани их продавали с аукциона на год, пять, десять лет, а в этом климате они умирали или их обменивали. Забавно, не так ли?

– В этом нет ничего забавного. Это слишком жестоко.

– А что еще человек творит на свете, кроме жестокости? Фундамент замков и дворцов укреплен слезами, кровью, мучительным потом тысяч несчастных, изнемогавших от усталости. Благодаря этому мы имеем цивилизацию. Будь мир хорош, то не было бы мира, Святая Моника, а царил бы рай на земле.

– Святая Моника… – пробормотала она. – Давно вы не называли меня так.

– Да, – весело подтвердил Хуан. – Согласно нашему новому календарю – целую сотню лет. Ты же, наоборот, не зовешь меня Хуан Бога.

– Теперь я могу вас так назвать. Если вы правда хотели оставить меня на Мари Галант.

– Да, хотел, – подтвердил с грустью Хуан. – Но кое-кто сорвал эту затею, и как я сказал, ты заплатила за чужую вину.

– Хотите сказать, что навсегда отвергли эту добрую мысль? – опечалилась Моника.

Хуан избежал обеспокоенного взгляда, тряхнул головой, словно испугавшись охватившей его мрачной мысли. Затем решительно поднял Монику на руках, которая испуганно возразила:

– О, ради Бога! Что вы делаете?

– Несу в город. Надо пройти немного… – Он взобрался на гору с невероятной тигриной ловкостью. Моника казалась пушинкой в его сильных руках и со страхом ухватилась за его шею. Она почувствовала, что не хозяйка даже собственной жизни и сдалась, закрыв глаза. Как можно бороться против этой слепой силы? Это так же бесполезно и глупо, как противостоять буре, как ухватиться руками за свистящее дыхание циклона. Она принадлежала этому мужчине, который нес ее на гору, а ведь он мог бы швырнуть ее в пропасти, видневшиеся по обеим сторонам узкой дороги, мог бросить в море или оставить умирать в каюте «Люцифера». Она жива благодаря милосердию варвара, который клялся, что не проявит жалости и сострадания. Какой защитой и теплотой духа ее окутало! Какая странная и жгучая сладость капля за каплей сочилась в ее душу, которой она осмелилась наслаждаться! Оба поднялись и остановились, и Хуан мягко поставил ее на землю.

– А вот и Боттом. Важный город Сабы. В этой долине есть какая-то гостиница. Пойдем, поедим чего-нибудь, а потом пойдем по магазинам. Это платье тебе очень идет. Нам нужно купить еще.

– О нет, ни в коем случае! Вы с ума сошли? Мне ничего не нужно, я ничего не хочу, а если у вас есть жалость, позвольте мне свободно вернуться. Мне поверят в любом месте. Позвольте мне вернуться в монастырь, Хуан!

– Твой монастырь? Как может тебя это радовать?

– Там мир, тишина, одиночество и покой.

– В могиле тоже покой! И почему ты хочешь умереть, когда жива? Ты даже не понимаешь, насколько это нелепо! Подойди, посмотри вон туда.

Он снова подхватил ее, унося к каменному бордюру ближайшего пруда. Это был маленький водоем, где разливался родник, и он, словно в зеркале, отразил две фигуры: огромную и крепкую Хуана; хрупкую, дрожащую и утонченную Моники де Мольнар.

– Посмотри, Моника, посмотри хорошенько. Посмотри на себя без монашеской одежды, без черных тряпок, которые скрывали твои тело и душу. Сними наконец эту накидку!

Он сдернул накидку и заставил Монику опуститься к воде, чья гладкая поверхность отражала ее облик. Моника увидела в чистоте водного голубого неба приоткрытые губы, сверкающие глаза, немного растрепавшиеся светлые волосы. Увидела обнаженную шею, грудь, ладони, хрупкие руки, неподвижно соединенные, словно две белые лилии, и глаза посмотрели восторженно, увидев себя другой.

– Сколько лет ты не смотрелась в зеркало?

– Не… не знаю… – сомневалась взволнованная Моника. – На самом деле я немного смотрелась на корабле. Я выглядела в этом платье так глупо, несвойственно самой себе.