Моран дивий. Стезя

Я согласен на всё. Только бы она вернулась - спала со мной, жила со мной и дышала со мной одним воздухом.

* * *

Решение было принято. И теперь, после того, как я его принял, оставалось самое страшное - реализовать его: сесть в машину и поехать в Юрзовку.

Я купил Лесе широкое кольцо из белого золота - стилизацию старинного растительного орнамента. Оно лежало у меня на столе в своей прозрачной коробочке и с укором взирало оттуда на мою нерешительность. Наконец, в одно чудесное майское утро, настоянное на густом аромате сирени и каштанов, я положил его в карман и позвонил на работу, отпросившись на несколько дней. Мой "Сузуки" весело бежал по трассе, не задумываясь над тем, какие бесы терзают в это время душу хозяина. Мне несколько раз хотелось повернуть назад, бежать, не оглядываясь: "Ведь можно потерпеть ещё немного и всё пройдёт. Я ещё могу выздороветь от этого наваждения. У меня просто не хватило силы воли пройти этот путь". Но ожидание встречи, сознание того, что я через пару часов увижу её лицо, смогу обнять - тянуло мою машину невидимой нитью в Юрзовку, как сам я в детстве тянул на верёвочке игрушечный самосвал. Попробовал бы он сопротивляться!

Возле дома Бадариных я остановился и ещё какое-то время сидел, облокотившись на руль и стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Во дворе было всё по-старому. Грядки, цветники, навес у летней кухни, который уже начинали оплетать молодые виноградные лозы, огромные орехи, за которыми прятался всё тот же деревянный резной дом... Всё вроде бы осталось как прежде, но в то же время изменилось. Или, скорее, изменился я. И мой субъективный взгляд уже по-другому воспринимал подзабытые картины.

Из летней кухни доносился перезвон посуды. Я стукнул пару раз в дверь и зашёл. Тётя Мила, видимо, именно этот день выбрала для переезда. Она разбирала коробки с кухонной утварью, утверждая на новых местах кастрюли с поварёшками, которые должны будут летовать здесь до самых последних дней октября. Она подняла глаза и с удивлением на меня посмотрела:

– Митенька?..
– прошептала, узнавая.
– С трудом тебя угадала.

– Здравствуйте, Людмила Николаевна. Я к Лесе.

– К Лесе, значит?
– она опустила глаза, раздумывая.
– Пошли-ка, побалакаем.

Мы вышли под навес и уселись на лавки за большой обеденный стол. Помолчали.

– Зачем тебе Леся? Разве вы не расстались?

"Это наше дело", - подумал я. Но вслух не сказал. Это была её мать, она имела право задавать вопросы.

– Да. То есть, нет. У нас была небольшая размолвка. Но я надеюсь, она позади. Я хочу забрать Лесю.

Тётя Мила задумчиво обводила чайной ложкой рисунок деревянного стола.

– Она очень тяжело пережила эту зиму. У неё была горячка почти месяц после вашего расставания, - она помолчала.
– Потом пришла мора. Забрала её к себе. Она вернулась к нам где-то после новогодних праздников. Худая, бледная, но спокойная. Стала улыбаться. Мы обрадовались. Думали, всё налаживается. Мы ей помогали, Тим приезжает время от времени. Они всегда с братом были очень близки. Ему, правда, не понравилось, что она у моры жила. А потом, когда ещё она сказала... Ему, собственно, никогда не нравилась перспектива её ухода в Моран. Он всегда старался убедить её этого не делать. Но как остановить яську, которую лес позвал?..

Она снова помолчала, вздохнула:

– Ты ведь поэтому от неё отказался? Потому что она яська?

– Всё было не так, - нервно заметил я.
– Скажите, как это получилось? Кто родители Леси?
– пусть тоже отвечает на неудобные вопросы, не всё же мне одному выкручиваться.

Тётя Мила пожала плечами, рассеянно пригладила волосы:

– Я расскажу тебе. Лучше, наверное, ты от меня услышишь, чем от наших деревенских сплетников.

Она встала, сняла с плиты закипевший чайник, налила кипятка в заварник.

– Видишь ли, у нас с Серёжей не было детей, - начала она рассказывать, накрывая на стол и разливая чай. Фразы слетали с губ как-то тяжеловесно, неохотно, глухо падая камнями в придорожную пыль.
– Я долго лечилась. Доктора ничего не обещали. Потом, мне было уже под сорок, сказали, что дальше пытаться не имеет смысла. Я мужу об этом сказать так и не решилась. Вместо этого собрала корзину и пошла в Моран. В общем, я заключила договор с морой. Совершила непозволительное. Но, наверное, простительное. Потому что нет ничего страшнее для женщины, чем нереализоваться в качестве матери. Бабы меня поймут. А вот поймёт ли меня муж? Об этом я боялась даже думать. С другой стороны - когда ещё мора придет за платой? Да и плата эта, может, будет не так уж и страшна? У меня было время для счастья. И я была счастлива: я забеременела, родился наш Тимошенька - хороший, здоровый мальчик, рос и развивался не по дням, а по часам. А через пять лет явилась мора. За Сергеем. Сказала, что счастьем материнским надо делиться, ей тоже, мол, пришла пора...

Рассказчица потёрла виски пальцами, будто у неё болела голова.

– Серёжа жил с ней в Моране больше года. Потом вернулся с новорожденной Леськой. Моры сами обычно не растят своих детей. Их жизнь не даёт им такой возможности. Когда приходит время, они призывают свою яську, проводят для неё определённые стадии посвящения и забирают с собой. Вот Леськина мать тогда в ноябре и приходила.

– Леся говорила, что яське не обязательно уходить в Моран.

– Теоретически, - усмехнулась тётя Мила.
– А практически - сам знаешь, как сложно ему противиться. Яська мучается здесь. Она не находит себе применения в этом мире. Её душа с лесом. Бывает, конечно, любовь на какое-то время их задерживает, придаёт смысл жизни, даёт ощущение наполненности. Бывает даже, яська выходит замуж, рожает детей, живёт в семье... Но пустота её всё равно настигает, она бросает всё и бежит в Моран.

Я почувствовал на спине колючие мурашки.

– Леся... в Моране?

Тётя Мила молчала.

– Я уже не могу её увидеть?

– Леся ещё здесь, в Юрзовке. Но тебе лучше с ней не встречаться.

– Вот как?

– Да, по нескольким причинам. Во-первых, её посвящение Морану уже началось, и пути назад нет. Во-вторых, я боюсь за её душевное равновесие. Ты снова нарушишь его, а ведь она так тяжело поправлялась. В-третьих...

– Она дома?

– Нет, дома она не живёт.

– А где?

– Ты меня перебил. А я как раз об этом тебе и хотела сказать. В-третьих, и в главных, она сейчас живёт в доме человека, который своей любовью и заботой очень помог ей в эти полгода.

– Она живёт с мужчиной?
– зачем-то уточнил я.

– Да, - тётя Мила прямо посмотрела мне в глаза.
– С Ярославом Панько. Это сын наших соседей (я вспомнил "Тараса Бульбу" и дородную тётку Наталью, а потом и мальчишку, присутствующего на достопамятном совете). Он давно её любит. Только Леська даже погладиться не давалась, а потом и вовсе ... ты случился. Только ты соизволил её принять с условиями. А он любит без условий: зная всю жизнь, что она яська; зная, что она любит другого; зная теперь, что скоро его яська уйдет в Моран. Он её просто любит. И ты к ним не пойдёшь, - резко закончила она.

Потом встала, нервно выплеснула нетронутый нами чай в грядки.

– Уезжай, Митя, прошу тебя. Не мучай девочку. Перетерпится-перелюбится. У тебя их будет ещё много.

– Второй раз я в этом доме и второй раз меня выгоняют, - усмехнулся я.
– Я пойду, Людмила Николаевна.

– Иди-иди, болезный.

Выйдя за двор, я медленно сполз спиной по забору, усевшись прямо на свежепокошенную, еще по майски зелёную траву. Откинув голову назад, я закрыл глаза и подставил лицо уже жаркому полуденному солнцу, когда почувствовал, что кто-то подошёл и сел рядом. Нехотя я повернулся к незваному попутчику. Им оказался Бадаринский дед. Он ничуть не изменился за эти годы, даже одежда, мне кажется, на нём была прежней. Он сел, как и я, опершись спиной и затылком на забор, и лукаво косил в мою сторону зелёным глазом. Я молча отвернулся. Мне было не до расшаркиваний.

– Что-то ты, касатик, совсем потух, - весело констатировал он.
– Можа, сны заморные силы твои сушат? Можа, яську свою пожалел для другого? А ты не жалей. Славка Панько - хороший страж, может, как его отец, потом и главным стать. А может, и в Большой Совете стражей меч держать будет. Это тебе не друг твой Тимка - перекати поле. С бабой своей целлофановой - тьфу! Всё одно - яська себе мужика получше тебя нашла. Надёжней. Сразу надо было с ним и любиться, нечего было по городам скакать, мажоров искать. Доскакалась, что назад вернулась... Род его, конечно, не древний, не княжеский, ты-то его здесь, конечно, перещеголяешь, только, не в обиду тебе будь сказано...