Моран дивий. Стезя

Я почесал нос.

– Что-то смущает меня то обстоятельство, что у меня может интимное дело с кем-то, носящим мужское имя...

– Очень смешно, - буркнула Ксеня.
– Лавры Петросяна покоя не дают?

... Мы продолжали приходить, сидели у ворот и медитировали. Может, Моран меня и обнюхивал. Но я не ощущал ровным счётом ничего. О чём не замедлил сообщить. Ведьма подумала, надув губки и постукивая по ним пальцем.

– Придётся тебе помочь. Подхлестнуть слегка твоё шестое чувство. Я вижу, оно крепко спит и весьма подзапылилось от долгого неупотребления.

Вечером в "мастерской" мы варили настоящее ведьминское зелье. Ксеня тщательно отвешивала ингредиенты аптекарскими весами и ссыпала их в котелок. Венцом её стряпни стал сорванный сегодня в Моране мухомор.

– Ты его тоже туда замешаешь?
– с подозрением поинтересовался я.

– Обязательно, - невозмутимо отозвалась ведьма.
– Сказки почитай - какое ведьминское зелье без мухомора?

Она тщательно растирала травы с масляными инфузами и мёдом.

– Офигеть! Какой новаторский способ раскрыть чакры! Значит, я обдолблюсь сейчас твоим пойлом и пойду галлюцинировать в лес? Конечно! При таком методе я не только с медведями пообщаюсь, но и со всеми стихийными сущностями подружусь.

Ксеня усмехнулась.

– Солнышко, не упрощай. Для общения с силами иных уровней людям необходимо изменённое состояние сознания. А уж как его достичь - транс, галлюциногены, тот же сон... Есть варианты. Стандартное сознание не сможет открыться и принять изначально для него не предназначенное, непознаваемое им. Не по размеру штанишки.

– Я не буду это принимать, - заявил я, брезгливо поглядывая в котелок.
– Пойми, как я смогу доверять своим ощущениям под наркотой? Всё это будет не достоверно. Как я пойму - на самом ли деле я с Мораном беседы веду или это моё изменённое сознание ввело меня в заблуждение?

Ведьма, не обращая внимания на мои протесты, достала, потянувшись, с полки очередную бутылочку тёмного стекла, плеснула из неё в котелок. Принюхалась. И водрузила котелок в кастрюлю с кипящей водой. В доме сначала робко, над плитой, потом всё настойчивее, обволакивая нас и заполоняя помещение, поплыл горький травяной дух. Он густел, запуская длинные сизые щупальца в сад через приоткрытое окно. Он сиял и переливался, клубился, окутывая тёплым дыханием наши ноги, ласкаясь к ним, как кошка. Я заворожённо смотрел на происходящее. Ксеня стояла у плиты, спокойно помешивая варево деревянной ложкой.

– Это не наркота, - сказала она.
– К чему нам такие пошлости? Ведунам нет необходимости прибегать к тем способам изменения сознания, которым грешат дилетанты и самозванцы. Мы можем кое-что покруче.

Она резко подняла котелок и одним быстрым движением опрокинула его над банкой. Варево пыхнуло зелёным облачком, рассыпавшимся по комнате лёгкими электрическими искрами. Я почувствовал, как защекотало пальцы рук, лицо и непроизвольно вскинул руку, отмахиваясь. Ксеня засмеялась, подхватила меня под руку и потащила к воротам.

Мы снова оказались на древнем капище. Она распустила волосы, сняла серьги, небрежно бросив их на алтарь, развязала пояс летнего платья и разулась. Зачерпнув из банки варево, похожее на чёрную жирную мазь, ведьма густо натёрла ею за ушами, виски, поставила точку над переносьем. Потом растёрла между ладонями и приложила их к лицу, вдыхая.

– Пойду во дремучий лес, умоюсь зоряной росой, утрусь красным солнышком, опояшусь светлым месяцем, утычусь частыми звёздами. Поклонюсь трём зорям, трём сёстрам: утренней заре Ульяне, вечерней заре Маремьяне, полуночной заре Моране. Вы откройте, зори, ворота дубовые, двери расписные, отверните покрывала шелковые. Проводите, сёстры, ко царю ко Морану в палаты. Самой мне плыть до него - не доплыть, лететь до него - не долететь, волховать до него - силушки лишиться...

Продолжая бормотать, Ксеня повторила манипуляции с зельем на моём лице. Расстегнула мне ремень на джинсах, заставила разуться. Потом села на землю, прислонившись спиной к алтарю и, откинув голову, прикрыла глаза. Я опустился рядом.

Всё прошло как-то буднично. Не ощутил я в ритуале ничего таинственно-колдовского. Сидеть на майском тёплом солнышке, слушать птиц и дремать с распущенным ремнём было, конечно, неплохо. Если бы ещё не эта вонючая мазь, перебивающая весенние ароматы...

Наверное, я заснул. Потому что очнулся резко, внезапно, от порыва холодного ветра.

Я сидел в той же позе у алтарного камня... на снегу, слегка прикрывающем бурую траву. Камни вокруг, лес внизу, Ксеня, по-прежнему сидящая рядом с запрокинутым лицом, - всё было припорошено снегом. Редкие снежинки, кружась, слетали с серого неба, на панораму которого перед моим взором медленно надвигалась большая, мохнатая, лобастая голова волка. Я с ужасом, осознавая свою полную беспомощность, смотрел в жёлтые глаза нависшего надо мной зверя. Он не рычал и не щерил клыки. Просто смотрел. И в его глазах я не видел ничего, кроме тоски. Наконец, зверь отвернулся и, тяжело перетаскивая через мои вытянутые ноги своё полуразрубленное тело с раззявленным разрезом, в котором чернели мёртвые внутренности, поковылял в сторону, приволакивая заднюю, неестественно выгнувшуюся половину тела.

Я осторожно подтянул ноги и встал, опираясь на алтарь.

Волк улёгся у ног стоящей чуть поодаль женщины с белыми глазами. Её коса была небрежно сколота на затылке. Удобная меховая куртка затянута широким ремнём. Над плечом торчали дуги закинутой за спину балестры.

– Оглянись, княжич, - сказала она.

Я повернул голову. За алтарём, в проёме высоких стел, где открываются ворота, стояла Свенка. Такая, какой я видел её во сне: в мягких кожаных доспехах с нашитыми металлическими пластинами, с разорванным когтями волка рукавом куртки, с неровно обрезанными русыми волосами и покрытым дорожной пылью красивым породистым лицом. Она улыбалась мне ласково, нежно, протягивая навстречу искалеченные руки. И я пошёл к ней, тяжело переставляя по мягкому снегу и колкой траве босые ноги.

– Здравствуй, Свенка, - сказал я ей хрипло.
– Почему ты так долго не приходила ко мне?

Она подняла руку и провела по моим волосам. Неожиданное тепло, окутавшее мою голову и мягкой волной спускающееся по позвоночнику, затопило нежной грустью и предчувствием счастья.

– Как я могла, мой мальчик?
– прошелестел у меня в голове голос, в то время как губы её улыбались, не произнося слов.
– Ты должен был узнать кто ты и осознать свою принадлежность роду, чтобы он тебя принял. Теперь ты сам нашёл дорогу ко мне.

Я опустился на колени, прижимая к лицу её тёплые руки и пытаясь скрыть слёзы. Они капали на чёрные мёртвые порезы на запястьях тонких женских рук и я прижимался к ним щекой, не испытывая ни страха, ни отторжения.

– Твой род теперь с тобой, сынок, - ласково журчал её голос.
– Он поможет тебе. Но всё же, на распутье выбирай дорогу тщательней. Пращуры могут поддержать тебя под локоть, когда споткнёшься, или обвести вокруг волчьей ямы, но не в силах изменить предрешённость выбранного пути...