Морок
Шрифт:
— М-м-м… — Покрутил головой Ваня. — Не знаю. Всё это умно для меня. Слишком…
— Да?! — Глаза Давида усмехнулись. — Не думаю… Твой интеллектуальный ай кью гораздо выше, чем ты сам думаешь. Иначе, к чему бы нам встречаться? Скажу проще, не в угоду новомодным словечкам, твой умственный потенциал, Ваня, на поверку равен моему и, наверное, неслучайно отец мой выбрал тебя приемником. Да-да… И не случайно, твой собеседник я. Ведь ты прекрасно сознаёшь, что перед тобой фикция. Игра воображения. Но игра, синхронизированная с твоей энергетикой. Подача, она как заявка идёт с глубинных запросов.
Ваня ухмыльнулся скорей по привычке, чем в силу необходимости. Каждое
— Свои возможности ты используешь едва ли на десять процентов. Зато сознательно надел колпак шутника. Так тебе легче, так тебе проще, да?! И острое словцо в кармане, и маска простака на лице. Ну, чем не шекспировский персонаж…
— Я почти уверен, что сказано счас было как откровение, а не как насмешка. — Начал осторожно Ваня. — Я мало знаком с творчеством Шекспира, но знаю, что шут Короля Лира был далеко не дурак.
— Так, а я о чём толкую?! — Давид расхохотался, наконец, разомкнув губы и обнажив ряд замечательно белых зубов. — Забавно, что из всех шутов английского классика ты выбрал образ, тебе созвучный. Случайно ли, а?!
— А теперь слушай! — Ваня отчего-то разозлился. — Шутить для меня как дышать, и плевать, кто и что там решил про меня! Признаю, что всего себя не афиширую. Зачем? Коли есть сало в голове, свои участки я по жизни застолблю. Это так же непреложно, как и то, что ты моя галлюцинация. К тому же, выражаясь твоим учёным языком, смею напомнить, что чересчур серьёзные морды, по сути своей не являются визиткой выдающегося начала. Все величайшие глупости делаются именно с серьезным выражением лица. Заметь, не я сказал…
— Хорошо сказа-ал! — Засмеялся белоснежной улыбкой Давид. — Знаю, не ты… Однако, я тебя расшевелил, братишка. Извини, если ненароком задел как. Но, то была форма именно откровения, а не насмешки. Ты же СЮДА за этим и пришёл. Так?
— Допустим.
— О как! Слова-то какие пошли… «Допустим», «смею напомнить»… А говорил, что не умеешь утончаться, слишком мудрено, дескать…
— С кем поведёшься…
— Согласен. А ведешься ты со своей тёмной водицей сознания. Значит, следи за логикой: мои учёные слова — это твоя внутренняя подача, твой нерастребованный ресурс. Ты глубже, чем сам думаешь, а твоё показное шутовство — добровольная ширма за которо…
— Довольно! — Вдруг резко перебил Иван. Вышло неожиданно зло для самого себя. — Всё это я знаю и понимаю! Мусолил в голове не раз… Однако, давай откровенность за откровенность! Ты не думал, дорогой мой, глубоководный собрат, что всё твоё накручивание вокруг нашей драгоценной личности — это всего лишь мания величия. Не что иное, как ты любишь выражаться… Я не кичусь своим умишком! Схватываю новьё на лету. Что есть, то есть… Немало читал, немало думал и твоя вычурность выражаться для меня не сюрприз. Тем не менее, коллега, я не бегу впереди паровоза, лавров с небес не жду, люблю подурачиться, и мой шутовской колпак нисколько мой статус не обременяет…
— Оу! Какой слог!
— А ты поиронизируй над кончиком носа своего! Раз уж пошла такая пьянка, извини, я выскажусь… Я догадываюсь, почему именно Давид взят моим визави. Ассоциативно, не исключена наша родственность в чувствах, мыслях, идеях. Жаль парня… Хотя я его не знал, но думаю между нами… Вероятно, было много общего…
— Да ты не скромничай, Ванюша!
— А ты не перебивай! —
Настырность оппонента в подкалывании слегка выводила, и Климов выжал правым веслом сильнее, выворачивая лодку на правый галс. Ему показалось, что ветерок поддувал именно справа (хотя какой тут ветер?). — Я не претендую на лидерство, я не знаю много языков как Давид, хотя знаешь, коллега… Если б в моё образование были вложены немалые деньги, то, как знать… Возможно, я был скорее не хуже полиглот, чем Давидушка… Без ложной скромности…— Не сомневаюсь, дружище! — Голос Давида оставался насмешлив и приобрёл отчего-то знакомый тон. — Величием ты не страдал, это точно, но почему-то мне кажется, что твоя манера юморить по поводу и без повода — это добровольный отказ подняться на ступеньку выше.
— Послушай, бродяга, в моём характере нет ничего искусственного, поверь! Остановимся на том, что я парень с мозгами, но с глубокой иронией ко всему и к себе лично, — Климов не понимал, злится ли он или тупо ведётся на подковырки собеседника. — Меня лично моё реноме устраивает, а в дебри мои шизоидные не лезь!
— Так эти дебри — я и есть, разве ты не понял?! — Давид громко расхохотался, и мороз прошёлся по коже Ивана. Не от слов, а от смеха. Он явно напоминал… Стоп! А вот здесь поподробней… Когда он успел пересесть за вёсла? Почему только сейчас это заметил, ведь гребёт довольно долго… И разговор… Разве так всё должно быть? Ведь это он обычно подкалывает, а получается… Наоборот?!
Зудящая в мозгу догадка не спешила сформироваться. За туманом происходящего он давно не глядел на своего собеседника, а зря… Всё говорил и грёб, говорил и грёб… Неужели? Неужели???
Брошенный взгляд на Давида ударил, словно НОЖОМ, по сознанию страхом. А ведь он знал… Знал, что может увидеть… На корме лодки сидел ОН, Ваня, и насмешливо щурил глаза. Тогда что же… Не может быть! Руки прикоснулись к лицу, чужому лицу, ощупали лысый череп, уши, губы, нос… Ещё не веря, оглядел руки. Пальцы не его, длинные… Жёлтая пергаментная кожа. Кожа больного раком.
— Что ЭТО? — Голос его, а точнее не голос, страх — вязкой субстанцией вознёсся в воздух.
Лже-Ваня рассмеялся его же смехом.
— А чё, разве не прикольно?
Климов сглотнул комок в горле и глубоко вдохнул. Липкое чувство безумия заполняло помалу ещё нетронутые шлюзы. Сумасшествие заключалось в том, что он, Ваня настоящий сидел в шкуре Давида и таращился на самозванца, который… Во всём пародировал его…
— Перестань… — То ли попросил, то ли потребовал Ваня. Голос (хотя какой здесь голос) сдавило паническое чувство ужаса. — Верни мне… Меня…
— Изволь. — Не стал препираться двойник. — Извини, что напугал…
Давид вновь вернулся в поле зрения на место гребца, а Ваня, ещё не оправившись от шока, сместился на корму неведомо как… Настолько это произошло сиесекундно, буднично…
— Еще раз прими извинения! — Давид взялся за вёсла. — Знал, что испугаешься, но чтоб так… Перебрал, виноват!
Климов, наконец-то растрогав свои кисти, позволил себе рассмеяться.
— Ну, ты Копперфильд, однако! Так и крышей недолго поехать. Предупреждать надо!
— Больше не буду! А если буду, то только с твоего позволения. Добро?! Вот и чудненько… — Давид выровнял лодку, взяв курс к теперь уже далёкой береговой линии. — Моя шутка считалась бы окончательно дурной, если б не несла в себе цель показать тебе, Ваня, что разница между нами условна, а связь органична. Мой недобрый фокус — это демонстрация единства двух наших начал. Разумеется, Давид тут ни причём… Но собседник-то тебе нужен, так ведь?