Морок
Шрифт:
Климов, наконец, освободил ноги от душной обуви и тугих носков. Первое погружение правой стопы в набегающую волну он, то ли поторопился распробовать, то ли повлияло укрепившееся мнение о расхождении сенсорных ощущений и зрения… Так или иначе, воду он почувствовал спустя. Когда вода порядком обьяла щиколотки обеих ног. Теперь, когда он устоялся в морской пучине, ощущения выровнялись. Вода была водой, не холодной, но и не тёплой. Пожалуй, что с этой минуты (Ваня не был уверен, но так ему показалось) погрешность исчезла. Псевдо-реальность откорректировала настройки.
Ваня закрутил джинсы выше колен и зашёл на порядок глубже. Вода ласково защекотала волоски на коленях. Закат, между всем и прочим, продолжал алеть, а в чувствах и в мыслях единодушно разрасталось удовольствие. «Мама дорогая! Это же курорт! —
Климов брёл вдоль берега, раздвигая голенью псевдо-реальную морскую водичку. Пока было относительно здорово и ему это решительно нравилось. Никакого давления: ни физического, ни психического свойства он не наблюдал. Море не таило в себе угрозы. Оно было на виду, открыто до горизонта. Небо же выглядело радужно и сияющее красиво. Оставался сам остров. Может там где-то среди лиан и кустов прячутся его «скелеты», репейники души. Сходить на предмет обследования? Ваня задумчиво вытаращился в сгущавшиеся тени, тёмные силуэты пальм и как-то не проникся оптимизмом. Здесь по колено в воде его устраивало больше. Он обернулся назад и чуть не присел от неожиданности. В десяти шагах от него, к берегу тянулся пирс, самый что ни на есть настоящий (если верить глазным хрусталикам), протяжённостью не менее двадцати метров. Ваня готов был поклясться, что за минуту как отвернуться, никаких конструкций на пути не было. Пирс появился из ничего, хотя Ваня, если помнить, заказывал чаек. «Всё чудесноватее и чудесноватее.» — Оправившись от лёгкого шока, сказал, а может, подумал Ваня. Пирс, возникший мистическим образом, служил вероятным трамплином для новых потрясений, и Климов, чувствуя, как в жилах заходится огонёк азарта, поволочил ноги прямо на него.
Деревянный помост был оборудован металлическими перилами, кособочился уклоном вниз, оттого первая его половина щедро заливалась водицей. Зато Т-образный конец причала был задран высоко от моря, был сух, а точнее пересушен солнцем. Всё это Ваня определил визуально, едва только забрался по перилам наверх. Т-образное завершение пирса ни к чему не обязывало, но в то же время приглашало посетить именно его. Была ли это прихоть личного характера или всё же им руководило нечто высшее-безмотивное, Ваня не задавался сей проблемой. Он просто пошёл, пружиня толчковыми шагами качающийся пирс. Пока шёл, мелькнула мысль и зажгла воображение: к таким пирсам, случается, пришпилены лодочки, а могут стоять и катера… О… О-бана! Спонтанная идея оборвалась, уступая место визуализации. За парапетом качались на волнах, прицепленные к ограде четыре лодки. Катеров, увы, не было, но и этого было достаточно, чтобы вдруг уверовать в возможности выпестовать свои фантазии. «Надо ж, только подумал! — Ваня с восторгом оглядывал кормовое нутро одной из четырёх плоскодонок. Растрескавшаяся синяя краска, разбитые уключины и отсутствие в них вёсел делало из лодки невыездное плавсредство. С другой стороны, днища у всех были сухие, без намёка на сырость. А это было куда поважней гребней. Лодки считались на ходу, а правильней сказать на плаву, а управлять ведь можно и сподручным материалом. «Вот ведь дудка! — подумал Ваня. — Родил тему однобоко. Лодка, но без вёсел! Подсознанка, по ходу суживает наполовину…» Пятую лодку он заметил поздно. Зад её выторачивался из под края площадки и поэтому та не сразу попала в поле зрения. Сейчас её бочину разворачивала волна и… И там КТО-ТО сидел.
Сердце ёкнуло в преддверие новой сюжетной линии. Человек — это знакомство. Выход на определённое откровение. Особенно, если учесть, зачем Климов здесь… Незнакомец в лодке сидел за вёслами, с этим у него
не было недобора. Сидел к Климову в профиль и тот как не старался его разглядеть, никак не мог. Человек сидел в серой ветровке, к тому же лицо его скрывал плотный капюшон и сам он, в общем-то, не спешил явить глаза для контакта. Лодка крутанулась дальше. Незнакомца вывернуло спиной…— Товарищ… — Осмелился обратиться Ваня и внутренне покривился. (Ну, молодец, из всех вариантов обращений выбрал самое противное «таварищ-щь») — Не знаю вашего имени-отчества…
— Залазь! — Голос незнакомца был негромок, но самодостаточно ярок. Была ли в нём хрипотца, а может он просто был простужен, Климов озадачился этим ненадолго. Убило иное. Незнакомец обращался к нему, Ване, и при этом не удосужился повернуться к собеседнику должным образом. Хотя бы в треть поворота. Обратился спиной. Или из-за спины… Ваня собрался было отпустить едкое замечание, но субъект опередил его:
— Не бери в голову! Садись… Поплаваем.
Сказано было ровно. В том смысле, что Ваня не уловил в интонации сидевшего, к нему спиной, человека командных приказных ноток. Сказано было просто, без выкидонов и понтов, словно Ваньша был, ни дать ни взять, приятель, дружбан, кореш… Простота и непритязательность подкупила, и Ваня, который сам въезжал в любой разговор без затей и сложностей, повёлся…
Ноги, перекинутые через парапет, оттолкнулись от мостика и коснулись носовой части лодки. Посудина качнулась, и Ваня, чтоб сохранить равновесие, согнулся в приседе, включая в опору и руки.
— Оп-па… — Он выпрямился и поглядел на лодочника. Отчего-то показалось, что он задел того ногой. Но незнакомец так и не шелохнулся, что ж… Климов прошёл в заднюю часть лодки, чтобы сесть лицом к гребцу. Пора было заканчивать эти прятки. Капюшон последнего скрывал большую часть лица, зато хорошо проступала переносица и надбровные дуги. Глаза… Глаз вино не было. Похоже, веки его были опущены. Как и подбородок…
Внезапно незнакомец сам резко откинул капюшон и поднял взгляд.
— Давид. — Он протянул руку.
Прежде чем разглядеть лицо, Иван пожал протянутую ладонь, и она ему показалась ощутимо крепкой в условиях иллюзорного мира.
— Ваня.
Высокий лоб, ветхий стриженый волос и отсутствие бровей несколько старили молодое лицо, теперь уже знакомца. Желтушный цвет лица был, несомненно, признаком какой-то болезни, и ещё глаза… Они отдавали нездоровым блеском. «Гепатит? — Подумал Ваня, между тем как Давид тронул вёсла. — Отчего мне кажется, что я его где-то видел?»
Видеть этого человека Климов мог по жизни где угодно: в троллейбусе, парке, на подъездной скамейке и, конечно, не обязательно, что он его знал достаточно широко. У Вани была совершенная зрительная память на лица и почему б подсознанию не выбрать именно этот образ?
— Ты мог видеть меня в доме моего отца: Роберта Шелеха. И не столько меня в очию, сколько моё фото. Не самое лучшее, кстати…
Голос Давида, вернее, тон-характер голоса, был объясняющее спокоен, убедительно лёгок, что Ваня (во, чёрт…) не сразу понял, что тот отвечает на его мысли.
«Давид… Сын Шелеха. Умер в июне этого года. От рака крови. Точно!!! Но почему он? Потрясение? Въелось?»
— Не то, чтобы потрясение, хотя… Можно и так обозвать. — Давид мерно налегал на вёсла, почти бесшумно разрезая волну. — Человеческое восприятие склонно впитывать шок и стресс гораздо глубже, чем какие-либо позитивные моменты. Скажем, показали тебе три скульптуры подряд: девы Марии с младенцем, девушки с веслом и горбуна Квазимодо. Будь уверен: подсознание выберет третье! Хотя разумом ты отдашь предпочтение первому.
Только сейчас Ваню проняло.
— Ты умеешь читать мысли?
Давид прищурил в улыбке глаза.
— Ну, если я читаю, то и ты это умеешь. Поскольку рот мой сомкнут. А голос… Такая же иллюзия, как и всё остальное.
«Ну и ну! — Подумал или сказал Ваня. Он лихорадочно заметался, пытаясь выставить цензуру тому разброду в голове, что обычно не контролируется. «Вот ведь дудка! А вдруг полезет в башку всякая шняга?!»
Давид, похоже, догадывался о его внутреннем борении, однако, счёл дипломатичным не высказываться (или не думать?) на сей счёт. А подумал он чуть спустя следующее. Голос его застучал в Ваниной голове чёткими ровными фразами: