Мой чужой дом
Шрифт:
– Надежное место! – заверяет Флинн.
– Среди парковочных талонов, монет, компакт-дисков, которые ты не слушаешь, и дорожных карт, которые ты, непонятно зачем, так бережешь.
– Верно. – Теперь он поднимает мою руку, изучая безымянный палец. – А твое где?
– В шкатулке с драгоценностями.
– Надеваешь?
Я отрицательно мотаю головой.
– А ты?
– Иногда.
Мой палец скользит по пальцу Флинна – грустный, трогательный жест. Я непроизвольно поднимаю его ладонь к губам и целую пустой безымянный палец, на который недавно надевала обручальное кольцо.
Взгляд
Острое, забытое чувство! Горячий поцелуй с соленым привкусом слез, царапающаяся, колючая щетина, широкие ладони на моем затылке, на шее…
Мы тонем друг в друге, уносимся в параллельный мир, столь прекрасный и знакомый, что даже непонятно, почему мы оттуда ушли.
Просыпаюсь я в кровати одна. Час довольно ранний. Впервые за последние несколько недель спала как убитая.
Флинн, похоже, внизу – на кухне скрипят дверцы буфета, звенят чашки, течет вода.
Я неподвижно лежу, прислушиваясь к разносящимся по этажам звукам. На переделку и обустройство дома ушли долгие месяцы, но Флинн не прожил здесь ни дня. Как же так вышло? На стадии планирования – когда еще не звучали слова «отдельно», «развод», «непримиримые разногласия», явно предназначенные не для нас, а для других пар, которые давно не занимаются любовью, ссорятся и копят недовольство, – я пыталась представить, как мы с Флинном будем тут жить. На рассвете – прогулки босиком по каменным, влажным от росы ступеням на пляж, чтобы поплавать в бухте. У входной двери – крохотные сапожки, а на половицах – цепочка песчаных следов. И яркие коврики в детской. И большой шкаф под лестницей – в самый раз для коляски. А летом пикники на лужайке и жареное мясо на ужин в зимние вечера. Друзья, семья, смех, веселье – все в нашем доме! И мой кабинет под крышей – тихий уголок для созерцания и размышлений.
Сбросив одеяло, я вылезаю из кровати, накидываю халат, спускаюсь вниз – и замираю на пороге в кухню.
Флинн стоит ко мне спиной, поддерживая одной рукой тяжелую дверцу шкафчика, а другой прикручивая разболтавшуюся петлю. Вены на предплечьях вздуты от напряжения.
– Отрегулировал дверцу, – говорит он, не поворачивая головы.
На самом деле я собиралась закрепить петлю сама по обучающему видео на ютьюбе – Фиона с Биллом подарили мне на день рождения целый чемодан инструментов. Однако приятно, что с этой мелочью разобрался Флинн.
Я подхожу сбоку.
– Как ты?
Он набирает в грудь воздуха, будто намереваясь ответить, однако не произносит ни слова. Пожалуй, вопрос и правда… слишком общий.
Флинн проверяет дверцу, мягко открывает ее, закрывает и оборачивается ко мне.
Я непроизвольно обвиваю его руками.
– Эль, – тихо говорит он в волосы. – Мы напрасно поддались ночью порыву…
Слова бьют наотмашь. Отстранившись, я делаю вид, что изучаю прикрученную петлю.
– Как скажешь.
– У меня каша в голове. Нельзя все усложнять еще больше…
– Разумеется.
Какое-то время мы молчим. Я завариваю свежий кофе и разогреваю в духовке замороженные рулетики.
Усевшись за барную стойку перед окном с изумительными видами, мы
задумчиво пьем кофе.– Отличный дом, – неожиданно говорит Флинн. – Ты проделала адскую работу.
– Не только… – пытаюсь я возразить, но он меня перебивает:
– Именно ты. Ты была моторчиком предприятия. У тебя сразу сложился замысел. Я бы до такого не додумался. Даже сомневался, нужен ли мне этот дом…
Скорее, нужна ли я.
– В общем, я просто хотел сказать – ты молодец!
– Спасибо. – Я задумываюсь. – Смешно… Вот так мечтаешь о чем-то, воплощаешь мечту – а все не так, как ты себе представлял…
Флинн бросает на меня вопросительный взгляд.
– Я до сих пор не дописала второй роман. А мне его надо сдать до конца месяца.
– Не укладываешься в сроки? – уточняет он.
Я в отчаянии мотаю головой.
– Наверное, моей музой был ты.
Он не смеется шутке.
– Эль…
– Нет, со мной все в порядке, правда. Все будет хорошо. У тебя сейчас более серьезные заботы.
Флинн глубоко вздыхает.
– Думаю, мне пора. Надо заняться организацией похорон. Ты ведь придешь?
Мы вместе выходим в прихожую. Флинн надевает пальто, которое я подарила ему на Рождество два года назад. На рукаве есть прореха – зацепил сломанную доску, когда чинил матери забор. Вспомнит ли он об этом, если посмотрит на рукав? Пробудит ли вид латки, как и тысячи других мелочей, тоску об ушедшей матери?
Флинн оборачивается ко мне.
– Спасибо за поддержку.
Мы обнимаемся, под пальцами скользит плотная ткань пальто. Флинн подается назад, а мне до боли в сердце не хочется размыкать руки.
– Не за что.
– Только не кидайся на меня с ножом в следующий раз.
Я начинаю смеяться. Шутка немного разряжает обстановку, обоим становится легче.
– Флинн, у меня вопросик… Только не удивляйся… – смущенно говорю я, решив кое-что проверить напоследок. – Ты ничего не писал на окне на лестничной площадке?
– В смысле – писал?
– На запотевшем стекле, на конденсате.
– А зачем на окне что-то писать? – недоумевает он.
– Там была надпись. Увидела ночью на свету. Возможно, ей уже сто лет.
– И что пишут?
Я неуверенно мнусь, представляя, как глупо это звучит.
– Я у тебя дома.
Флинн настороженно прищуривается.
– На каком окне, говоришь? Покажи!
– Я уже стерла.
– Наверное, гости пошутили, – предполагает он.
Я молча киваю, хотя, кроме книжного клуба, ко мне за последний месяц никто не заглядывал. Если только надпись не со времени пребывания здесь арендаторов.
За спиной раздается металлическое звяканье – в почтовый ящик заталкивают корреспонденцию. Флинн подбирает с пола пачку писем, отдает мне и выходит на улицу.
Солнце уже поднялось: видимо, денек предстоит погожий. Вот и прекрасно. Хоть с погодой повезет на обратном пути. Я рассматриваю ярко озаренное лицо Флинна: в глубоких бороздах на лбу и в солнечных лучиках морщин вокруг глаз печать времени…
Его взгляд упирается в пачку писем в моих руках. Что там не так? На верхнем коричневом конверте красуется большой красный штамп с заглавными буквами: «Последнее напоминание».