Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Когда… проговорилась?

— Тогда же. Утром. Она сказала, что Оленька что-то видела, или слышала, или ей показалось.

— Да, — согласилась Марина, — сказала.

— Что имелось в виду? Что ей могло показаться? Она знала покойного или все это выдумки ее мамаши? Почему Элеонора так перепугалась? С кем ссорилась Вероника на балконе? Кого боится Вадим? Кто эта «она»? Между прочим, если ты уверена, что Вероника ссорилась с мужчиной…

— С мужчиной.

— Значит, есть еще какая-то женщина. Вадим ее боится. Что это за женщина?

— И еще Юля с Сережей, помнишь,

на дорожке? И Вероника вчера ночью. С кем она говорила?

Федор Тучков покрутил головой.

— Получается так, что каждый что-то скрывает, и нам нужно выяснить, что именно и имеет ли это отношение к… убийству.

Ах, какие прекрасные, «детективные» слова! Кажется, где-то неподалеку бродит загорелый полицейский капитан с пушкой, засунутой за ремень выцветших и потертых джинсов, и еще кажется, прошелестела юбка горничной — уж не сжимает ли она в кармашке своего кружевного фартука пузырек темного стекла с надписью «Яд»?!

По Марининому лицу как-то сама собой растеклась счастливая и сосредоточенная улыбка.

— Поговори с Вероникой. — попросил Федор. — Если сможешь, поговори еще с Элеонорой, а лучше с Оленькой. Самое лучшее — с обеими. Выясни, что имела в виду мамаша, когда сказала, что Оленька встретилась с покойным в магазине и после этого расстроилась. С Галей тоже можно попробовать поговорить. Выяснить, что это такое с ней… приключилось.

— Она не станет разговаривать.

— Почему?

Марина пожала плечами.

— Все ясно, — сказал Федор задумчиво. — Страсть ее скрутила своей мозолистой рукой. Вся в слезах и в губной помаде.

Тут Марина обозлилась:

— Вы что, никогда не были так влюблены, чтобы… как она… чтобы… до слез…

— А вы что? Были?

— Почему вы говорите это таким тоном? Или влюбиться, по-вашему, стыдно?!

— Боже сохрани, — перепугался Федор Тучков, — наоборот, почетно.

Марина посмотрела на него, а он на нее.

— Вы странный человек, Федор Федорович.

— Я не одобряю истерик, — жестко сказал он. — Ни на каком уровне. Ни по какому поводу. Если человек в истерике, значит, с ним не все в порядке. Значит, его нужно подлечить. Моя мать врач. Знаете, как называется состояние, в котором пребывает наша Галя?

— Как?

— Неконтролируемая истероидная реакция.

Марина моргнула. Он усмехнулся.

— Просто у вас сформированы устойчивые стереотипы. Раз она в такой истерике, значит, у нее такая сильная любовь. Или у него. Это… не правильные стереотипы. Любовь и истерика никак между собой не связаны. — Он немного подумал. — Вернее, не совсем так. Очень часто под влиянием данных стереотипов мы как раз и принимаем истерику за любовь, а на самом деле…

— Федор, — перебила его Марина, — ты что? Психиатр?

— Моя мать врач, — повторил он терпеливо, — очень хороший. Кстати, она преподавала на курсе, где училась Лена Малышева.

— Кто?!

— Лена Малышева. Она теперь ведет программу «Здоровье». Мама всегда про нее говорила — талантливая девочка.

— Малышева?!

— Ну да. Мы, между прочим, дружили. Я даже в нее влюблен был. Но она выбрала… не меня.

— Какие у тебя… знакомства! — сказала

Марина небрежно.

Упоминание о том, что он был влюблен, да еще в телевизионную звезду, ее расстроило.

Елена Малышева! Подумать только! Бабушка только и делала, что рассказывала, что «рекомендовала», а чего «не рекомендовала» Малышева в очередной программе.

И еще Марину раздражало, что он так все разложил по полочкам — вот это любовь, вот это «истероидная реакция», страсть скрутила мозолистой рукой!

Еще три дня назад он стоял перед ней, слегка согнувшись в пояснице, и предлагал пластмассовую зажигалку, а она была как снежная королева — недоступная, отстраненная, холодная, в шляпе из итальянской соломки и платье а-ля «рюсс пейзан».

Мама права — ни в коем случае никого нельзя «допускать до себя». «Допущенные» немедленно наглеют и садятся на шею.

— Мне нужно вернуться в номер, — холодно сказала она.

— Как угодно, — тут же отозвался Тучков Четвертый. — Может быть, пройдем… над рекой?

Над рекой так над рекой, шут с ним.

И все, все! Больше ни за что она не станет с ним любезничать и вообще разговаривать не станет, не то что целоваться, пусть идет к своей Малышевой и…

— Смотри!

Марина схватила Федора за руку.

Над обрывом, по самому краю, степенно вышагивали лошади, выступив из-за деревьев. На спинах у них покачивались отдыхающие. Некоторые сидели, судорожно вцепившись в поводья, другие, наоборот, расслабленно и свободно. Какой-то мальчишка — маленький совсем! — сидел в седле впереди отца, и они держали поводья вместе. Большие руки, а сверху маленькие замурзанные ручки. Мальчишка подпрыгивал от счастья и все время оглядывался и верещал, а отец наклонялся, причем видно было, что наклоняться ему неудобно, и что-то говорил ему в макушку. Третьим от конца был Вадим.

— Она рыдает, — задумчиво проговорил Федор Федорович, — а он катается. Занятно.

Марина рассматривала лошадей, и ей было все равно, что именно он говорит.

— Федор, а мы можем покататься?

— Ну, конечно.

— Ты уверен?

— Ну, конечно.

— А это… трудно?

— Нет. Они же шагом идут.

Лошади прядали ушами, встряхивали гривами. Марина не могла оторвать от них глаз. Почему-то никогда раньше ей не приходило в голову, что лошади — это так красиво!

Самая первая черная — или как надо говорить? Вороная? — которую вел в поводу хрупкий юноша в джинсах и кепочке, стала поворачивать обратно к лесу. Все остальные двинулись за ним.

— Так не слишком интересно кататься, — констатировал Федор Федорович. — Но для первого раза, конечно, можно. Впрочем, для первого можно и на плацу.

В следующую секунду что-то случилось.

Лошадь Вадима вдруг взвилась на дыбы. Марина ахнула. Закричал мальчишка, который сидел впереди отца. Юноша в кепочке еще только поворачивался, бросив поводья, а лошадь Вадима все сильнее молотила в воздухе передними ногами и злобно и коротко ржала.

— Ах ты! — закричал на нее юноша и побежал, доставая из-за голенища слабый кнутик. Остальные лошади вдруг забеспокоились и затанцевали над обрывом.

Поделиться с друзьями: