Мой необычный друг

Дерзкий ветер треплет хвост, щиплет глаза, выдавливая слёзы. Четыре белых копыта выбивают ритм сердца. Взрывая землю, скачешь. Куда? Только вперёд. Там свобода.

Овраг. Узкой линией перечёркивает гладь простора. Раз. Два. Три. Отталкиваешься – летишь. Понимаешь: другой край исчез. Не долететь. Даже руки-крылья не помогут. Осознание холодом вонзается под сердце.

Падаешь в пропасть, а края смыкаются над тобой.

Проснувшись, долго не можешь понять, где находишься. Всё незнакомо: звук, запах, темнота и тени. Ты явственно ощущаешь чужое присутствие. Сердце бьётся птицей, дыханье сбито.

Кое-как с трудом вспоминаешь: лес, капкан… и человека, от которого пахнет теплом и травами. Пошевелив ногой, чувствуешь, что боль утихла. Немного тянет, вполне терпимо.

За окном темно, видно звезды и краешек молодого месяца. Дольф ворочается и бормочет во сне. Спокойствие теплом растекается по телу.

До утра не спишь. Размышляешь. С первыми петухами просыпается Дольф. Потягиваясь, он улыбается. И первым делом осматривает твою ногу.

– Болит? А здесь? – надавливает на вспухшую пясть. Ты не успеваешь кивать – морщишься, и это лучший ответ.

Пока он готовит новую порцию мази, ты любуешься безупречной ловкостью пальцев. Готовка завтрака проста до невозможности: куски ржаного хлеба, сыр и простокваша:

– Еда более чем скромная.

Когда ты набрасываешься на завтрак, Дольф кивает:

– Неплохо, – улыбается и треплет тебя по волосам.

А ты давишься, простокваша проливается на грудь. Лёгкое прикосновение, а тебя передёргивает. Он не замечает.

– Болит? – спрашивает вечером Дольф, когда меняет повязки и наносит мазь.

– Нет, – удивлённо отвечаешь. Отсутствие боли для тебя неожиданно, а для него – хороший знак.

Нога действительно долго не болит. Почти неделю. А потом накатывает гроза. Ты воешь от сильной тянущей боли. Дольф не может облегчить мучения. Мази, питье, компрессы – ничего не помогает. Вымотавшись, забываешься в тревожной дрёме. Сквозь сон чувствуешь, как он прикладывает прохладный компресс ко лбу, гладит по волосам. Совсем как мать в детстве. Страха нет. Возможно, где-то глубоко… А здесь и сейчас… Аромат трав и солнца успокаивает.

Согретый теплом печи и толстым одеялом, засыпаешь, погружаясь в сон, словно в парное молоко.

Месяц успел родиться и умереть, пока ты лежал на соломе у печи. На второе полнолуние ты смог подняться и нетвёрдо, но опереться на сломанную ногу.

– Скоро сбежишь от меня, – хихикает Дольф и распахивает дверь перед тобой.

Жаркое солнце встречает тебя, как старого друга. Свежий ветер с полей прикасается к щеке. Стоишь на пороге ошеломлённый. Живой, практически здоровый. Сердце рвётся на части – бежать, быстро и далеко. Прочь! Прочь от людей! Найти родной табун, забыть ужас, забыть боль. Ты уверен, что пройдёт много времени, прежде чем тебе удастся забыть колдуна Дольфа.

Перешагиваешь через первый порыв – прыгнуть, опробовать крепость ног. Осторожно переступаешь порог, жмуришься, закрываешь глаза от солнца ладонью. Осень…

Жёсткой соломой, скрученной в тугой жгут, Дольф чистит твою шерсть. Он интуитивно чувствует, где сильнее почесать шкуру или нежно погладить.

– Ты как кошка, – смеётся Дольф, глядя на то, как ты подставляешься ласкам.

– Но это же приятно! – пробуешь возразить, но он сильнее заходится смехом, уже согнувшись пополам. Соломенный жгут падает из его рук. Он смеётся заразительно, ты поддаёшься веселью. Расслабляешься и заваливаешься на бок, блаженно вытянув ноги.

– С тобою так легко, – смущаясь, говорит Дольф. – Намного лучше, чем с людьми.

Жмурясь от ослепительного солнца, ты нежишься в тепле, вдыхаешь аромат свежести. Тепло и пахнет травами.

Лишь на мгновение прикрываешь глаза…

– Колдун! Колдун! Колдун! – сломя голову мальчишки и девчонки несутся в деревню.

– Они тебя видели! – рычит Дольф, вскочив на ноги.

– Это же дети.

Дольф мрачнеет.

– Да. Я колдун, а ты кентавр. Прости, я не знаю, что будет. Может, им не поверят, люди предпочитают меня не трогать. Так что… В любом случае я постараюсь тебя защитить.

Дольф раздумывает, рассеянно теребя соломенный жгут.

– Нужно уходить, – тихо произносит он, встаёт и торопливо исчезает за дверью, чтобы вернуться с набитой сумой.

Вновь ты ковыляешь по жёлтой пыльной дороге, опираясь на его плечо и поджимая ногу. Дольф просит не наступать на неё некоторое время. Он торопит и боится.

В сумерках вы сворачиваете с дороги в лес. Дольф беспокойно оглядывается, уверяет, что никто не преследует, но ты слышишь: крики неумолимо становятся громче. С наступлением темноты совсем близко вспыхивают факелы.

Вы торопитесь, но не успеваете…

Сельчане набрасываются на Дольфа. Он исчезает в море озлобленных людей.

Тебя окружают.

– Демоново отродье! – кричат мужики, угрожая вилами и факелами.

Ты вертишься. Отбиваешься, отступаешь и, надрываясь, зовёшь Дольфа. В панике не понимаешь, что творишь. Взмываешь в дыбы, надеясь увидеть Дольфа. Кто-то ловко кидает петлю, которая тут же затягивается на едва зажившем переломе. Резкий рывок – ты падаешь, расшибив плечо. Мужичьё тут же набрасывается с верёвками, стягивают, лишая малейшей возможности пошевелиться. Плачешь. Отчаянно зовёшь Дольфа. Страшно. Страшно и очень-очень больно. Кажется, что ногу вновь сломали. Крики и слёзы никого не трогают.

Дольф! Где же ты?!

– Не трогайте его! – пробивается над бурей его голос. – Он всего лишь ребёнок!

– Убить! – орут мужики, оглохнув от злости.

– Нельзя, – взывает голос. – Это накликает беду на деревню.

Опираясь о сухую палку скрюченными и иссушенными временем руками, вперёд выходит древний старец. Снизу вверх взираешь на высушенное долгой жизнью лицо. Старик наклоняется, протягивает руку к твоему лицу. Бьёшься в путах, пытаясь отодвинуться от страшных скрюченных пальцев. Он касается горячей и влажной от слез щеки.

– Смерть юной твари только разгневает демонов. Мне надо посоветоваться со священником. Заприте его. А колдуна, за то, что привёл тварь к деревне, казнить.

Захлёбываясь слезами, ты сжимаешься от страха, дрожишь от ужаса, от боли… от непонимания.

На голову набрасывают мешок, на шею – удавку. Чуть дёрнувшись, душишь себя. Шагаешь медленно, шатаясь, словно в дурмане. Несколько раз падаешь. Нога болит сильнее. Под конец становится невыносимо на неё опираться. Ткань на глазах насквозь мокра от слез. Слышишь, как мужики переругивались, проклинают тебя и «того колдуна». Дольфа.