Мой невозможный дракон

Лакомка кивает, в голосе облегчение:

— Значит, тебя спровоцировали? Фух. Правда же, дядя, проще говорить начистоту, а не грубить? Сейчас подойдёт наш телепат, и ты передашь ему воспоминание.

Феанор снова хмыкает, но не торопится возражать. Наигранное безразличие — альвы в этом хороши.

Лакомка открывает дверь, и в комнату входит Витя Смородин. Он оглядывается на Воителя боязно.

— Дядя, прошу, — ровно говорит Лакомка, жестом приглашая Воителя исполнить просьбу.

Витя встречается взглядом с Феанором — вежливо, но с внутренней настороженностью.

— Сударь, подумайте о том, что видели, — произносит он спокойно.

Феанор на миг задерживает взгляд на нём, в воздухе пробегает тонкая искра напряжения. Но в итоге он нехотя подчиняется, и через мгновение Витя перехватывает воспоминание. А затем делится с Лакомкой.

Я, всё ещё находясь в теле жены, мгновенно подхватываю переданный образ.

Перед глазами вспыхивает сцена. Семён Воробьёв с кривой ухмылкой бросает колкость, нелестно отзываясь об ушах Воителя. Мгновение — и Феанор выходит из себя. Вспышка гнева, движение быстрее мысли, мгновенный удар. Рука Воробьёва ещё в воздухе… но вот она уже на полу.

Я моргаю, возвращаясь в реальность. Ну и дурак же этот Воробьёв. Можно было бы подумать…

Вывод напрашивается само собой: всё это было подстроено. Семибоярщина не просто так выбрала Феанора — они знали его несдержанность, намеренно надавили на больное, рассчитывая, что он не выдержит. И не прогадали.

Зря я вообще взял Воителя в Кремль — он там не сдержался, и бояре тут же увидели его характер. Хотя, пофиг. Если бы не он, они нашли бы другого, кто сорвётся. Дело не в личности, а в самом факте — им нужен был повод.

Но дразнить Грандмастера? Ну, умельцы. Воробьёв, наверное, думал, что в худшем случае отделается сломанными костями, успеет накинуть доспех или хотя бы сбежит, пока кровь не хлынет фонтаном. Но не сложилось. Феанор — не тот, кто делает предупреждения.

Лакомка тоже понимает, насколько всё это было нарочно.

— Лакомка, сделай внушение, плиз, своему родственнику. Чтобы он больше не отсвечивал.

Она тут же ловит мою реакцию внутри своего сознания, и, не моргнув, выдаёт ровным, спокойным голосом:

— Мой муж требует, чтобы ты, дядя, впредь вёл себя сдержанно. Сегодня ты сильно подставил наш род. Если это повторится, он больше не простит тебе такую выходку.

Феанор с недовольством бросает:

— Я всегда буду отвечать на наглость ударом клинка, племянница.

Лакомка тяжело выдыхает:

— Можешь отвечать так, как привык, но думай о последствиях. Ты не один. Здесь важны не только твои принципы, но и наша безопасность. В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем рубить боярам руки.

Она разворачивается и выходит из комнаты, оставляя Воителя стоять у окна. Я отпускаю контроль, возвращаясь в своё тело.

Сижу в машине. За окном медленно плывут огни улиц, но я их почти не замечаю.

Семибоярщина продолжает раскачивать ситуацию. Они не ожидали, что Феанор зайдёт так далеко, но их цель была ясна — спровоцировать. И им это удалось. Теперь главное сделать так, чтобы последствия этого удара легли не на мою семью, а на Семибоярщину.

Картина становится ясной, куски пазла встают на места.

Допустим, версия с подставой верна. Что хотели получить Воробьёвы?

Скандал. Но не просто скандал, а повод для официального разбирательства. Их план был прост: Семён провоцирует Феанора, тот не выдерживает, теряет самообладание и калечит его. Но Семен должен был унести ноги — это ключевой момент.

Дальше Воробьёв возвращается домой, где ему аккуратно чистят память: стирают фразу про «ослиные уши», оставляя только ту часть, где страшный и злобный альв, без причины и предупреждения, бьет ему по роже.

Все провокации — стерты.

А дальше начнется вой Воробьевых. Жалобы в Охранку, в Совет, в Кремль.Дескать: «Вещий-Филинов привез в столицу иномирянина, который калечит боярских отпрысков! Он не контролирует этого мясника, но раз притащил — то несёт за него ответственность!»

Феанор, конечно, помнил бы правду, но и тут у Воробьёвых была лазейка: заявить, что альвийская магия вмешалась и подделала его воспоминания.

Любой телепат-следователь легко определил бы их подлинность. Но попробуй это докажи, когда речь идёт об иномирянах. Скажут: «Откуда нам знать, что магия остроухих не способна искривлять их воспоминания!»

Слухи работают на того, кто их запускает.

А дальше бюрократия: расследования, допросы, заседания. Они могли тянуть это неделями а то и месяцами. Пока идёт следствие, я бы никуда не уехал, не смог бы зачистить гулей в Междуречье. Просто потому что у меня полно иномирян в гвардии, и если один типа мясник, то и другие могут быть тоже, а значит нельзя им давать свободу перемещения по Царству.

Они не ожидали, что Феанор зайдёт так далеко, и Семен Воробьев ляжет пластом. Что ж. Теперь главное — сделать так, чтобы последствия легли на их плечи, а не на мою семью.

Теперь Семён Воробьёв лежит в моём доме. Его память не зачищена, никто не правил его воспоминания, никто не стер фразу про «ослиные уши», никто не заставил забыть собственный наезд. Всё, что он сказал, надёжно сидит у него в голове, как заноза под кожей.

И это сильно меняет ситуацию.

Бояре явно рассчитывали на другое. По их плану золотой мальчик должен был унести ноги, вернуться к своим, где заботливые маги подрихтуют его память, оставив в ней только нужные фрагменты:

«Злобный иномирянин напал без причины, отрубил руку, а несчастный Семён просто не успел защититься.»

Провокации? Их как не бывало.

Но что-то пошло не так.

Вместо отчего дома он оказался в моей резиденции, в отдельной комнате, с антимагическими браслетами на запястьях, под присмотром телепатов, которые отправили его в глубокий сон. Обычная предосторожность: вдруг решит изобразить мученика или начнёт буянить. Хотя, судя по его состоянию, ему сейчас вообще не до скандалов.

Я наконец приезжаю домой. Первым делом проведываю пленника.

Воробьёв спит, как сурок — дыхание ровное, лицо бледное, антимагические браслеты плотно застегнуты.