Мой невозможный дракон

Пару секунд меримся взглядами. Наконец Воробьёв выдыхает, тяжело, через стиснутые зубы:

— Хорошо. Вы всё это получите.

Я киваю беспечно:

— Отлично. Только не забудьте ещё ПТРК «Шершень» — сто мобильных комплексов. Переносные ракеты не помешают.

Небрежно провожу взглядом по бумаге, словно проверяя список покупок.

— Кажется, я всё вооружение назвал, что есть у вас в Междуречье?

Воробьёв красный, как варёный рак, глаза сверкают бешенством, дыхание сбито, но он выдавливает сквозь зубы:

— Да! Всё!!! Больше ничего нет! Вы всё назвали!!!

Я медленно киваю, делая вид, что доволен его ответом.

— Прекрасно, Артём Кириллович. Теперь о процессе передачи… Как только мы подписываем бумаги о безвозмездной передаче всего этого вооружения мне — я отдаю вам вашего сына. Лучше не тянуть и сделать это сегодня.

— Постараюсь… — тянет боярин.

— Уж постарайтесь. Мне нужно как можно скорее ехать в Междуречье зачищать тварей. А если из-за задержек я не смогу этого сделать, то и сделка с вами теряет смысл. Ну а Семёну Артёмовичу тогда прямая дорога в Охранку.

Боярин с усилием пытается взять себя в руки.

— Так просто отдадите мне Семена? А риски? Когда я верну сына, я ведь могу и провернуть свой изначальный план.

Я ухмыляюсь, качаю головой, словно объясняю очевидное.

— Нет, не можете. Потому что лучшее доказательство того, что вы затевали недоброе против меня, будет наше подписанное соглашение.

Медленно поднимаю палец и стучу себя по виску.

— А также мой разум.

Воробьёв хмурится, пытаясь понять, к чему я клоню.

— Не понимаю вас, — признается.

Спокойно поясняю:

— Я имею в виду воспоминание о нашем разговоре. О том, что вы прямо сейчас признаёте свою вину и оглашаете весь свой план.

Воробьёв округляет глаза, дыхание сбивается.

— То есть вы хотите…

— Услышать от вас признание, — киваю, делая паузу, позволяя ему прочувствовать неизбежность. — Это воспоминание станет моей подстраховкой на случай, если вы снова решите меня подставить.

Воробьев молчит, лицо мрачное, словно пытается переварить собственную ошибку.

Но я не собираюсь давать ему время на раздумья.

— Теперь я жду, что вы официально это подтвердите. Давайте же, иначе всё сворачиваем, и Семён Артёмович отправляется на «Лубянку».

Воробьёв сжимает зубы, щёки напряглись, видно, как он борется сам с собой.

Наконец, с огромным усилием, сквозь зубы выдавливает:

— Да. Мы… затеяли заговор против вас. Семибоярщина виновата. Мы хотели спровоцировать нападение вашего остроухого слуги на моего сына, а потом выставить это так, будто вы не контролируете своих иномирян.

Я одобрительно произношу:

— Благодарю за честность, Артём Кириллович.

* * *

Усадьба Воробьевых, Москва

Кабинет тонет в полумраке. Тяжёлый воздух, пропитанный табаком и старым деревом, давит на виски, густым, липким одеялом оседает на плечах. В камине догорают последние угли, едва бросая слабый свет на массивный дубовый стол, заваленный бесполезными теперь бумагами.

Артём Кириллович Воробьёв не может усидеть на месте. Выходит в сад. Здесь это и случилось. Здесь Филинов сегодня и отобрал у него Междуречье.

Морозный воздух обжигает лёгкие, но не приносит облегчения. Шаги гулко хрустят по снегу, оставляя глубокие следы. Тяжёлый меховой тулуп защищает от холода, но не от сжигающего изнутри гнева.

Всё подписано. Бронетехника в Междуречье теперь не его. Само Междуречье тоже больше не его. Воробьевы вылетели из гонки. Огромные военные ресурсы ушли. И всё это из-за одного, млять, неверного хода. Филинов просто взял и выкинул его из его же земель. Сотни машин, тысячи боеприпасов, склады, форпосты. Всё, что его люди выстраивали годами, всё, что служило опорой их власти в регионе, теперь принадлежит другому.

И он ничего не может сделать. Сжимает виски, чувствуя пульсирующую боль, пытается осмыслить произошедшее. Сердце бешено стучит, пальцы ломит от напряжения. Он просчитался.

Да, сына вернут. Но чего он лишился взамен? Своих трофеев в гражданской войне, тех самых земель, которыми гордился. Он сам их присваивал, сам доказал перед Царём своё право на них. Столько договоренностей, интриг… А теперь мальчишка, этот Филинов, просто взял и вернул их назад.

Артем Кириллович вздыхает, силясь успокоить бешеную ярость, но тут в кармане завибрирует телефон. Хлестаков. Опять Семибоярщина. Им бы договариваться, строить новую линию обороны, но Артёму плевать. Даже не смотрит на экран, просто подняв мобильник, с силой швыряет её в ближайшую скульптуру собаки без уха.

Глухой удар. Пластик трескается, экран разлетается, кнопки сыплются в снег. Тишина. Тупо. Всё это тупо.

Глядя в пустоту, Артем Кириллович мрачно бросает:

— Сами разбирайтесь дальше.

Теперь это уже не его война. Воробьевы проиграли.

* * *

«Лубянка», Москва

Владислав Владимирович сидит за массивным столом, медленно перелистывает бумаги. Доклад по родовым делам. Тонкие перчатки скользят по шершавым страницам, в камине потрескивает огонь, отбрасывая на стены длинные тени.

Рядом, с привычной чопорностью, стоит старший экспедитор, держа в руках ещё один листок.

— Это может вас заинтересовать, Ваше Высочество, — замечает он, протягивая бумагу.

Владислав лениво приподнимает бровь, не спеша берёт листок.

— Коротко.

Экспедитор глухо откашливается.

— Воробьёвы передают свою технику Вещему-Филинову. Всё, что у них было в Междуречье.

Тишина.

Владислав на секунду замирает, затем тихо фыркает и, откинувшись в кресле, усмехается, запрокидывая голову назад.

— Значит, Данила выбил Воробьёвых из гонки. Да еще и вооружением обзавелся.

Он хмыкает.

— Что ж… Это сильно облегчает ему задачу. Теперь у него меньше конкурентов. Будет проще выиграть.

Пальцы лениво постукивают по столу.

Интересно… Воробьёвы явно облажались, раз добровольно сдали всю технику. Значит, Данила их прижал. Наверняка шантажировал раскрытием какой-то щепетильной информации. А это уже повод прощупать бояр и разобраться, в чём тут дело.

Владислав задумчиво качает головой, глядя на пламя в камине.