Мой палач
Шрифт:
Он сильнее сдавливает мои бедра. И до упора насаживает на себя.
Вскрикиваю.
Он замирает во мне, смотрит в глаза.
Сижу сверху, на нем, он внутри, ближе некуда. Дрожу от этой мысли, трясусь как от холода, но мне жарко, и страшно, и весело, и на лбу испарина.
В тишине слышу его дыхание, и как часы на тумбочке тикают, слабый шум в коридоре за дверью, и отголоски смеха из открытого окна.
А мы здесь, вдвоем, во вселенной одни.
Мягкий свет ночника черты его лица смазывает, меняет, плавно очерчивает губы, вырезает неровные скулы, подсвечивает небрежно
Он молча изучает меня в ответ.
И когда я уже на грани терпения нахожусь - начинает двигаться. За бедра приподнимает меня, и я скольжу по нему выше, туго, тесно, плотно, так медленно поднимаюсь, его рукам подчиняюсь, и стекаю обратно вниз.
– Одежда, - одними губами требует Кирилл и скатывает ткань.
Торопливо высвобождаю руки, волосы лезут в лицо и путаются, через голову стягиваю платье и дрожащими пальцами царапаю спину, с трудом справляюсь с застежкой бюстгальтера.
Бретельки падают с плеч, и белье летит на пол, к платью.
Сижу в трусиках, сдвинутых в сторону и покрываюсь мурашками. Завожу руки назад и упираюсь ладонями в его ноги. Выгибаюсь в спине.
И шумно дышу, с каждым глубоким толчком во мне, с каждым движением члена все ближе к краю оказываюсь, никак не могу распробовать, что это такое, почему меня так потряхивает, и жаром обдает лицо.
В груди тянет что-то томительное.
Громко вскрикиваю, когда он губами обхватывает сосок и втягивает в рот. Прикусывает его, по коже запуская волны удовольствия, нежусь в них, теряюсь и тону, и не сразу замечаю, что тиски на бедрах становятся жестче.
Он словно фиксирует меня на месте, и двигается, быстрее и быстрее внутри моего тела, проталкивается в меня и выходит, и с силой врезается снова.
Удержаться не могу и со стонами наваливаюсь на него, подскакиваю и падаю, со звонкими шелпками с ним сталкиваюсь и просто изнемогаю, и не понимаю ничего.
Это уже второй раз.
А я в изумлении сжимаюсь от яркой вспышки внутри, с которой лопается во мне что-то, и сотни иголочек врезаеются в кожу.
Глава 28
Отжимаю волосы в полотенце.
Стою перед зеркалом и оглядываю себя со всех сторон.
Платье за день пропахло пылью, а потом и ароматами клуба, натягивать его на чистую кожу не хочется.
Белье тоже.
На трусиках несколько мазков крови - доказательство, что я до двадцати лет как спящая красавица не жила, а где-то в башне была заперта.
Под краном быстро застирываю ткань. То и дело бросаю взгляды на свое отражение.
Мокрые волосы разбросаны по голым плечам. На груди аллеют свежие засосы. Живот впалый, урчит, я все таки очень голодная, особенно после того, что чем мы занимались с Кириллом.
И уже два раза.
Стою и краснею. Мыльными пальцами трогаю лоб.
Температуры нет. А мне так жарко, словно я у плиты с самого утра кручусь в толстом свитере.
Не могу просто.
Развешиваю трусики на сушилке для полотенец и переступаю на месте босыми ногами.
Закусываю губу.
И ощупываю целлофановую упаковку с белым махровым халатом.
Он
мягкий, теплый и наверняка безразмерный, я утону в нем.Кошусь на крючок, на котором болтается рубашка Кирилла.
И решительно сдергиваю ее.
Перед зеркалом надеваю.
Она тоже несвежая, слегка пахнет машиной, бензином, и его парфюмом. Кедр и сандал, немного трав.
С удовольствием вдыхаю этот запах и застегиваю пуговки.
Со всех сторон смотрю на себя.
Края рубашки доходят до середины бедра, а если руки поднять, то задираются...очень неприлично. Чувствую себя, как в фильмах, после бурной ночи, возле сковородки с ароматными блинчиками ему на завтрак.
Не знаю даже, любит ли он блинчики.
Я их и готовить не умею, у папы дома на кухню заходить можно только за фруктами для перекуса, в остальное время там повар хозяйничает.
Да и вообще. Сейчас не утро.
Еще не кончилась ночь.
Тихонько приоткрываю дверь и выглядываю в комнату.
Он уже вернулся. Сидит на кровати. На сервировочном столике расставляет тарелки.
Горят свечи в розовых подсвечниках.
И это не похоже на романтику, кажется, он просто свет включать не хочет, свет все испортит.
Он поднимает голову.
Смотрит на меня долго, пристально, с ног до головы изучает мою фигуру в своей рубашке.
И неясно по нему, нравится ли, то что он видит. Может, он злится.
Он же такой брезгливый.
А тут я выперлась в его рубашке.
Он рывком поднимается.
И подходит, шире распахивает дверь, приглашая меня в номер. Наклоняется, заглядывает в лицо.
– Как ты, маленькая?
– в его голосе звучат нежные нотки.
– В первый раз нельзя увлекаться. Ничего не болит?
– Нет, - вру и отвожу взгляд. Семеню к кровати. Не болит, но что-то такое тянет между ног, и началось это, когда кровь на трусиках увидела, до этого и подумать некогда было, что со мной произошло.
А сейчас прохладный душ чуть остудил мысли.
И между ног появился дискомфорт.
Там два раза орудовало нечто большое и чужеродное.
И тело теперь не дает мне об этом забыть.
– И мартини заказал?
– замечаю бутылку на тумбочке. Заползаю в кровать, под одеяло.
– Один бокал полезно. Чтобы спалось крепче.
Хмурюсь.
Снова подозревать его начинаю, что когда я спать лягу он уйдет сразу.
– Но сначала поешь, - он садится на кровать, взглядом окидывает тарелки.
– У них на кухне с плитой что-то. Заказы пока не принимают. Взял то, что было. Ну, вареники с вишней ты любишь, - он кладет передо мной вилку.
– Сметана вот.
Завороженно киваю.
– Ты не спрашиваешь, ты уверен, что люблю, - беру предложенную вилку.
– Конечно.
– А еще что знаешь?
– Все знаю, Аня, - он скручивает крышку на бутылке с зеленоватой жидкостью.
Тычу вилкой в вареники.
Хочется допрос устроить. Но страшно, что он, такой уверенный и спокойный, не угадает. И если угадает - тоже страшно, ведь когда тебя так снизу доверху знают - это...очень странно.
Я понятия не имею, какой любимый художник у Марка. Но все эти годы мне казалось, что я влюблена.