Мой палач

Неужели в этом все дело, в мелочах, которые тебе о другом человеке известны?

– Что теперь будет?
– не притронувшись к еде, отодвигаю столик. Требовательно смотрю на него.

Кирилл наполняет треугольные бокалы мартини. Мой разбавляет Спрайтом, как я и просила. Не отвечает, подносит бокал ко рту и отпивает.

– Кирилл, - вилкой брякаю по тарелке.

– Что, Аня?
– он поворачивается. Придвигается ближе.
– Ты очень капризная девочка. 

– Нет.

– Да.

– Меня бесит, когда со мной так разговаривают.

– Как?
– он улыбается уголком рта. Пьет. Поверх бокала смотрит на меня.

А я опять...распаляюсь.

Никак привыкнуть не могу к этим откровенным, говорящим взглядам, зато уже привыкла к нему. Хочется, чтобы навалился, подмял под себя, и начал ласкать.

Обниматься хочется, и чтобы так же сладко было, как оба раза до этого.

В тишине тренькает мой телефон.

Мелодия громче становится, по нарастающей, заполняет воздух, провисает в нем натянутой струной. Мне звонят, настойчиво, отсчитывая гудки.

Боюсь думать, кто там.

Кирилл поднимается.

Смотрит на тумбочку, на светящийся экран телефона.

Пальцем давит сенсор и прикладывает трубку к уху.

– Слушаю тебя.

По спине ползут противные мурашки.

Он так просто снял трубку. Но нельзя, это же мой телефон.

Кручу перстень на пальце и взгляда не отвожу от его лица.

Оно бесстрастно. Из динамика долетает неразборчивое бормотание, не понимаю даже, кто на том конце, мужчина или женщина.

Кирилл отпивает мартини, осторожно ставит стакан на тубмочку. Кивает, словно его видят:

– Да. Все так. И не звони сюда больше.

Он отключается.

– Кто это был?
– тут же спрашиваю.

– Марк.

– Что ты ему сказал?
– в волнении мну одеяло.

– Ты же слышала, - он усмехается, садится на кровать.
– Вообще, - ловит на вилку помидорку-черри, подносит к моему рту.
– Марк губу раскатал, - улыбается, когда я зубами подхватываю помидорку.
– Не сразу понял он, что я тебя никому не отдам. Но я объясню. Если до него не дойдет. 

Сажусь в машину и кошусь на окна гостиницы.

Аня еще спит, еще очень рано. 

Будить ее было жаль. Да и ехать некуда пока, не домой же ее вести, где ждет скандал.

Лиза телефон оборвала, до утра названивала. И Марк ночью, когда звонил, сказал. Что торопится к Лизе с новостями. И что понял теперь от кого Аня беременна.

Ерунда какая-то, как можно было поверить в это. Что она, домашняя такая, постоянно в рамках, вечно под надзором - и ребенка ждет.

Нет пока.

Выруливаю с парковки. 

Солнце заливает улицу, время только восемь, а уже ясно - будет жара.

Из бардачка достаю солнечные очки. Бросаю взгляд на мигающий экран телефона. И включаю громкую связь.

– Еду, - говорю кратко, вместо приветствия.

– Едешь?
– на том конце возмущается Лиза.
– Все, что ты сказать можешь? Я всю ночь звонила!

– Зачем?
– резонно интересуюсь.

– То есть как это?
– переспрашивает она. На фоне шумит вода, брякают чашки.
– Я с Марком виделась, - заходит она издалека.
– И очень надеюсь, что это просто несмешная шутка.

Смотрю на дорогу, молчу.

Давно нужно было это прекращать. Но сначала я сам ошибку допустил. 

А потом уже привык, к тому, что женат.

– Я еду, - перебиваю поток ее претензий.
– Дождись, - сбрасываю вызов.

И кошусь на новый конвертик сообщения. Еще не открывая знаю, кто проснулся.

И одним глазом проверяю послание.

"Открыла глаза - и никого нет".

Представляю тонкую фигурку в огромной кровати, среди подушек и одеял. Хочется обратно повернуть, к ней, у меня год в голове каждое утро ее тело появлялось, теплое после сна, и как я ее, голую, к себе прижимаю, и долго желаю доброго утра.

И словами, и языком.

Может, уже с завтрашнего дня так будет.

На светофоре торможу и набираю сообщение:

"Записку прочитала?"

Там, на тумбочке, я просьбу оставил. Чтобы поесть заказала, и к обеду меня дождалась.

Я успею вещи ее взять. И на работе взять отгул.

Зеваю, не спал почти.

Рулю по проспекту, проверяю телефон.

Сообщений нет.

Она себе что-то надумала.

"Маленькая, дождись меня. Это важно".

Отправляю и заезжаю во двор.

Поднимаю глаза к окнам.

Балкон открыт, там торчит Лиза.

С самого утра с прической, в голубой блузке. Видит меня, и задирает подбородок, дергает шторку, и скрывается в квартире.

Хлопаю дверью, шагаю к подъезду.

Я не обязан ей ничего объяснять. 

И стыдить меня не за что.

Только истерику бы ее сейчас пережить.

Игнорирую лифт, по ступенькам взбегаю наверх.

Дверь нараспашку, она топчется в проходе.

– В туфлях по квартире ходила?
– киваю вниз, на обувь, и за локоть сдвигаю Лизу в сторону.

– Это единственное, что тебя заботит?
– каблуки цокают за мной.
– Ничего больше мне не скажешь? Например, когда ты глаз на мою дочь положил? Как давно? Когда мы с тобой познакомились, сразу ее захотел? 

– Лиза, думай, что несешь, - отвечаю со скукой. Захожу в комнату Ани и распахиваю шкаф.
– Слушать противно.

– Противно тебе? А мне противно, что ты у меня под носом к дочери моей полез! 

Вытягиваю спортивную сумку. Ворошу плечики, снимаю платья.

Она постоянно носит платья.

Раньше, пока в пансионе училась, там ее под мальчика стригли, и она встрепанная приезжала, как воробей, хмурая, и меня напрягала.

Взрослая дочь у жены - никому такого подарка не хочется. Чужой человек в моей квартире, когда здесь и так постоянно живет Антон.

Но он парень хотя бы, а не противная девица.

Но потом, когда ее из той казармы отпустили, наконец, она на зимние каникулы явилась.

Полтора года назад. Слегка отрастила волосы, начала бросать на столике в прихожей помады, надувать пузыри из жвачки, когда с ней разговаривают, и постоянно огрызаться.