Мой первый встречный: случайная жена зельевара

– Не понимаю, о чем ты, – прошептала я. – Какое переливание?

Пинкипейн кивнул в сторону своей установки, и красноватая жидкость в колбах забурлила с утроенной силой.

– Крови лунной лисы, – дружелюбно объяснил он. – Если наполнить ею вены, она сможет изменить суть живого существа.

Я прижала пальцы к губам. Глаза жгло – казалось, я никогда не смогу их закрыть. Пинкипейн смотрел так, словно я была его лучшим другом и просто не могла оставить его в беде.

– Не понимаю, о чем ты, – повторила я. Пинкипейн вздохнул. Снисходительно посмотрел на меня.

– Во время одной из поездок я нашел даже не документ, обрывок документа. Рассказ о принцессе, которую поразило проклятие: девушка превратилась в немыслимое чудовище, король-отец погрузился в горе и траур, но тут пришел на помощь местный чародей. Он сказал, что если кровь лунной лисы наполнит жилы девушки, то она снова станет человеком.

Он осторожно пощелкал по одной из колб. Улыбнулся.

– И тогда я подумал: вот оно! Вот то, что сделает меня человеком. Изгонит навсегда мою троллийскую суть. Это был шанс, дорогая Флер, и я не собирался его упускать.

Я смотрела на Пинкипейна, и в голове крутилось только одно: он безумен, безумен. Это какой-то бред, он болен, он не может на самом деле думать вот так!

– И это ты обескровил Кайлу, – прошептала я.

Ну скажи, скажи, что это не так! Пусть все это окажется страшным сном – я проснусь в объятиях Кассиана и вздохну с облегчением. Но Пинкипейн мягко усмехнулся и кивнул.

– Да. Обескровил, просидел всю ночь с установкой, но крови одной лисы оказалось мало. С заклинанием Конверсо я тогда вас обманул, признаю. Его не существует.

– И ты убил Шеймуса, – пробормотала я. Пинкипейн кивнул с нескрываемой горечью.

– Верно. И вроде бы все получилось, но вмешался этот дурацкий забор крови, который оживил лихорадку! Я так и не смог ее изгнать, она сидит намного глубже, но с ней можно жить.

– С троллийской кровью тоже можно, – сказала я. – Ты ведь хороший человек. Тебя уважают.

Пинкипейн устало усмехнулся.

– И плюнут мне вслед, как только ветер переменится. И от уважения не останется и следа. Я слишком давно это понял, Флер. И устал так жить. Мне хочется наконец-то стать человеком, а не троллем. Просто обычным человеком. Осталось совсем немного. Кровь всего одной лунной лисички – и конец. Понимаешь, о чем я говорю?

***

Нет, я не понимала. Душа отказывалась это принимать.

– Ты не можешь быть убийцей, – сказала я, с отчаянной горечью понимая, насколько глупо и наивно сейчас звучат мои слова, но все-таки повторила: – Ты ведь хороший человек.

Ну конечно. Все убийцы такими и выглядят – хорошими людьми, которым можно доверять. И только потом, когда нож вонзается в спину, ты понимаешь, насколько ошибался.

– Да, – кивнул Пинкипейн. – Я и хочу быть хорошим человеком. Человеком, а не чудовищем. Не бойся, Флер, больно не будет. Я не хочу никого мучить.

Мысль о том, что я сейчас умру, заслонила даже жуткое открытие: я лунная лиса. Таинственное и редкое существо, за которым ведется охота. Я не человек, я диковинное порождение магического мира – и скоро все будет кончено.

– Как ты узнал? – спросила я. – У тебя есть такой же лорнет, как у Оливии?

Пинкипейн усмехнулся. Выразительно дотронулся кончиком пальца до правого века.

– У меня есть мои глаза. Тролли порождение предвечной тьмы, и даже если в тебе хоть капля их крови, ты сможешь видеть чужие тайны. Над головой лунной лисы я вижу маленькое серебристое облачко. У тебя оно есть. А лорнет Оливии… да, он напичкан артефактами, но я просто подбросил его вам, чтобы как можно дольше отвлекать от себя.

– И как же ты меня выманил из комнаты?

Усмешка Пинкипейна стала мягче.

– Есть несколько заклинаний для подчинения, – ответил он. – Кассиан спит… а когда проснется, его ждет горький сюрприз.

– Не надо, – прошептала я, понимая, что умолять бесполезно. Пинкипейн одержим. Он на все пойдет, чтобы добиться своей цели. Если моей крови окажется мало, он убьет другую лунную лису – но никто и никогда больше не назовет его троллем.

Он хотел жить нормально. Не ждать, когда очередной ректор выкинет его из академии. Не бояться.

– Прости, Флер, – произнес Пинкипейн с искренним сочувствием и печалью. – Но у меня нет другого выхода.

Не знаю, чего он ждал, но я не собиралась стоять возле этой жуткой установки, как жертвенная овца. Когда он молниеносным движением выхватил из крепления один из скальпелей, я рванула к выходу – дверь была приоткрыта, я бросилась туда, к черному провалу, и шею вдруг обожгло чем-то горячим, словно ее оплел один из хвостов невидимой плети.

Меня дернуло назад, и рот наполнился кровью. Нет, нет, нет, повторяла я, вцепившись в шею и пытаясь ослабить захват, но пальцы лишь скользили по коже. Боль нарастала, помрачая разум. Мелькнула картинка – вот Кассиан входит в кабинет и замирает на пороге, глядя на меня. Его глаза расширяются, лицо сминается гримасой боли и скорби…

Ноги подкосились. Колени уткнулись в пол, все поплыло перед глазами, а в ушах поднялся шум. Вот и все. Вот и…

– Какого хрена?

Этот рык я узнала бы из тысячи – но что здесь делает Абернати?!

Захват ослаб – я рухнула на пол, поползла вперед, жадно хватая ртом воздух и не в силах надышаться им. Мир еще раз качнулся и обрел равновесие; Абернати грубо подхватил меня под руку, поставил на ноги и оттолкнул в сторону. Я привалилась к стене и сползла по ней на пол.

Надо было бежать отсюда. Звать на помощь. Но я и дышала-то сейчас с трудом.

– Ты что творишь, падаль троллийская? – растерянно произнес он, но эта растерянность не помешала ему тряхнуть руками, оживляя боевое заклинание. Руки ректора окутали потоки пламени, сгущаясь в огненные шары, и Пинкипейн сокрушенно покачал головой.

– Ну как же вы некстати, – вздохнул он. – Вами я хотел заняться позже.

– Чего? – не понял Абернати. Шагнул было к Пинкипейну, но тот небрежно провел пальцами по воздуху, и пылающие шары съежились, уменьшаясь в несколько раз.

– Того, – улыбнулся Пинкипейн. – Ты тоже…

Он не успел договорить – Абернати бросил один из своих шаров. Пинкипейн успел увернуться, но шар все-таки прокатился по его плечу. Ректор тотчас же швырнул второй – не просто, а по-особому, с вывертом. Шар с гудением полетел к Пинкипейну, тот увернулся снова, и шар угодил в установку.

Хлопнуло! Треснуло! Посыпались колбы, расплескивая содержимое, и в кабинете повис густой запах бойни.

Пинкипейн замер, словно это ударили в него. Протянул дрожащую руку, дотронулся до одного из безжизненно обвисших держателей – и перевел взгляд на ректора. В его глазах сейчас плескалась такая ярость, что перед ней и дракон отступил бы.