Мой первый встречный: случайная жена зельевара

***

На большой перемене мы отправились в больничное крыло. Возле белых дверей уже толпились девушки с цветами и фруктами, и доктор Даблгласс выглянул в коридор и сердито сказал:

– Куда вы с цветами, барышни? Рано, он еще не умер!

Девушки смущенно опустили свои букетики, а Кассиан заметил:

– Ну и юмор у вас, доктор. Прямо мороз по коже.

– Какие все нежные, словами не передать, – буркнул доктор и приказал: – Все подарки кладем вон туда, в корзину. Я все передам. И топтаться здесь незачем, лихорадка гван передается воздушно-капельным путем!

Поклонниц Пинкипейна как ветром сдуло. Мы вошли в больничное крыло, и доктор сказал:

– Вообще она передается через укус комара гван. Но очень уж мне их девичьи писки-визги под дверью надоели.

Пинкипейн лежал на койке и, казалось, спал, но открыл глаза, услышав наши шаги, и на его губах появилась слабая улыбка. Кассиан присел на стул, ободряюще похлопал друга по руке.

– Как самочувствие? – спросил он.

– Лучше, чем было, но хуже, чем будет, – философски произнес Пинкипейн, и я обрадовалась: если у человека есть силы на юмор и философию, значит, он обязательно пойдет на поправку. – Летом я был на островах Шайзин… наверно, там ко мне и прицепилась эта дрянь.

Лицо его было бледным, черты заострились, троллийская зелень в глазах сияла болезненно и ярко. У меня сердце сжалось от печали и сочувствия.

– Ничего, поправишься, – спокойно и уверенно пообещал Кассиан. – Я сварю тебе хорошее зелье, через неделю приема уже будешь читать лекции и улыбаться барышням.

– Ну если только ради барышень, – откликнулся Пинкипейн, и в это время дверь в больничное крыло распахнулась с таким грохотом, словно ей дали пинка.

Абернати ворвался внутрь с неотвратимостью идущего шторма. Громилы, которые защищали его в день отставки ректора Эндрю, топали сзади, и Кассиан встал так, словно хотел закрыть собой друга.

– Ну конечно! – пророкотал Абернати, останавливаясь в благоразумном отдалении. – Троллийская дрянь тут еще и с заразой! Ребята, берите его и выкидывайте из академии. У меня тут и так полно проблем, еще и троллей с их чумой недоставало.

Услышав о том, что его пациента выбрасывают на улицу, доктор Даблгласс встал перед Абернати с таким видом, словно собирался выбросить его и не обращал внимания на помехи.

– Вы в уме? – спросил доктор. – Это мой пациент! Это ваш преподаватель! Я не позволю!

– Это моя академия! – напомнил Абернати. – И я здесь распоряжаюсь. Троллийской мрази тут не будет.

– Где ж ему лечиться? – возмутился Кассиан. Абернати обернулся к нему и выплюнул:

– Да мне насрать. В больнице для нищих. В канаве. Чумных троллей тут не будет. Я отвечаю за академию и студентов и не могу подвергнуть их…

– Он не заразен! – воскликнул доктор. – Лихорадка гван передается только через комариный укус! Вы! – он обернулся к громилам, которые шагнули было к койке Пинкипейна. – Не трогайте его! Я запрещаю!

Громилы замерли, настолько решительно и властно говорил доктор, но Абернати этим было не пронять. Он хотел избавиться от Пинкипейна с самого начала и не собирался упускать случай.

– Что ты тут можешь запрещать, докторишка? – процедил он. – Хочешь сам вылететь вместе с ним? Изволь, я это устрою. Подберу нового академического врача, за забором очередь таких, как ты!

Доктор Даблгласс вздохнул. Снял перчатки, небрежно бросил их на пол.

– Извольте. Я подаю в отставку и немедленно пишу письмо в министерства. Вы отказываете тяжело больному сотруднику в медицинской помощи, и я вас засужу!

Ноздри Абернати дрогнули, словно он не ожидал отпора и сейчас был потрясен до глубины души.

– Я тоже подаю в отставку, – поддержал доктора Кассиан. – Наверняка за забором у вас очередь зельеваров, которые так и бегут с вами поработать.

– И я тоже, – послышался голос госпожи Анвен: мы и не заметили, как она вошла в больничное крыло. Сейчас она стояла прямая, как туго натянутая тетива, скрестив руки на груди и глядя на Абернати с нескрываемым презрением. – И не сомневаюсь, что остальной коллектив нас поддержит. А полное увольнение педагогического и руководящего состава академии – это повод министерства обвинить ректора в утрате доверия и навсегда запретить занимать эту должность.

Отчеканив это, госпожа Анвен уставилась на Абернати с таким довольным видом, словно сегодня было Рождество, и она получила самый желанный подарок.

Некоторое время Абернати смотрел на нас с такой яростью, будто хотел исторгнуть драконье пламя и обратить всех в пепел. Потом он как-то вздрогнул и обмяк, словно из него вытащили стержень и лишили опоры. Ректор махнул рукой и бросил:

– Ладно, хрен с вами. Пусть лечится.

Развернувшись, он пошел к выходу и только тогда, когда Абернати со своими громилами покинул больничное крыло, мы все поняли, что сумели его победить и отстояли коллегу и друга. Госпожа Анвен радостно вздохнула и вдруг воскликнула с девической энергией и задором:

– Так тебе, драконище лысый! Не на тех напал!

И мы рассмеялись так заливисто и звонко, что от той злобы и тьмы, которая пришла сюда с Абернати, не осталось и следа.

***

– Нет, ну если он действительно думал, что мы позволим вот так взять и изгнать нашего коллегу, товарища, то он, простите, набитый дурак! А как говорила моя прабабушка, дурака и в церкви бьют!

Мы с Кассианом кивнули, соглашаясь, и госпожа Анвен широко улыбнулась. Не думала я, что она такая бунтарка – и как же это хорошо для академии! После того, как Абернати выбежал из больничного крыла, она написала письмо в министерство обо всем, что случилось. Я понимала, что это, конечно, не избавит нас от Абернати – но капля камень точит. Когда таких писем будет десять, на него посмотрят совсем другими глазами.

– Так что я надеюсь, он поутихнет. И больше не станет кричать об увольнении настоящего профессионала, – госпожа Анвен церемонно подняла бокал с яблочным соком. – Да, у Пинкипейна троллийские корни, но мы давно привыкли оценивать людей по их делам. А дела его самые достойные.

Мы согласились. Сейчас за ужином, когда мы отвоевали коллегу и друга у дракона, стало будто бы даже легче дышать. Мы все были не просто винтиками в механизме, который крутят чужие руки – и хорошо, что Абернати это тоже понял.

– Он продолжит искать лунных лис, – негромко произнес Кассиан, разглядывая студентов за столами. Сегодня на ужин был пастуший пирог из картофеля и мяса и овощной салат – все сытное, вкусное, ребята ели за обе щеки, только приюжанка, влюбленная в несчастного Шеймуса, так и не притронулась к содержимому своей тарелки.

– Увы, – вздохнул Аликан, поддевая вилкой кусочек пирога. – В анализ крови он не поверил. Да, это сбило его с толку, но… Посмотрим, что там найдется в Королевском архиве.