Мой учитель светится в темноте

–  Что я здесь делаю?
– прошептал мужчина, всаживая иглу шприца в руку, состоявшую больше из кости, чем из плоти- Я не обязан быть здесь. Почему я это делаю?

–  Ты можешь уехать домой в любое время,- тихо ответила женщина.

Мужчина покачал головой.

–  Там я буду думать только об этом.

–  Я знаю,- отозвалась женщина.

Они вернулись к своей работе. Возле дальнего конца палатки я увидел молодую женщину, сидевшую под высохшим деревом. Женщина держала младенца возле груди, плоской и морщинистой, как смятый бумажный пакет. У нее не было молока. Я долго смотрел на нее.

Через некоторое время она опустила ребенка на колени и закрыла глаза. Ее плечи начали вздрагивать. Тогда я понял, что ребенок умер.

Я повернулся и побежал.

–  Почему вы взяли нас сюда?
– снова спросила Сьюзен, когда мы вернулись на корабль. Ее лицо побледнело, по щекам текли слезы. Мне еще не приходилось видеть ее такой сердитой.

–  Потому что мы хотим, чтобы вы объяснили нам то, что вы видели,- ответил Броксхольм.

–  Забудьте об объяснениях!
– отрезала Сьюзен,- Почему вы не можете ничего сделать?

Оранжевые глаза Броксхольма изумленно блеснули.

–  Что ты имеешь в виду?

–  Остановите это! Вы можете накормить этих людей, разве не так?

–  Но почему мы должны это делать?
– с искренним удивлением спросил Броксхольм.

–  Потому что это ужасно!

–  Да, но почему мы должны накормить их, если вы можете сделать это сами?

–  Но мы не можем! У нас не хватает еды на всех…- Сьюзен осеклась.- Или нет?

Криблим взглянула на Броксхольма. Он кивнул, и она подняла летающую тарелку в воздух. Вскоре мы зависли над огромным зданием неподалеку от того места, где находились голодающие люди. Криблим что-то покрутила на приборной панели и сказала:

–  Посмотрите вниз.

На полу возник голографический образ - трехмерная картина склада продуктов, находившегося под нами.

–  Смотрите,- сказал Броксхольм. Криблим снова что-то покрутила. Картинка переместилась: стены здания исчезли, открывая внутренние помещения.

Там была еда. Огромное количество еды. Инопланетяне целый час перемещали нас по всему свету, показывая нам место за местом, где хранились огромные запасы пищи. Мы видели горы неиспользуемой еды - достаточно, чтобы накормить любого голодного человека на планете.

–  Ну хорошо, я верю вам,- наконец сказала Сьюзен.

–  Ты в самом деле не знала?
– спросил Броксхольм.

–  Я знал,- вдруг заявил Дункан.

Я удивленно посмотрел на него. Он уже давно не раскрывал рта.

–  Я знаю много вещей,- сказал он,- Я пытался обратиться к правительству, но меня не захотели слушать. Сперва я думал, что они просто не понимают, но теперь я в это не верю. По какой-то причине они убеждены в том, что положение никак не исправишь. Но я не могу понять, почему.- Он обхватил голову руками.- На короткое время я стал одним из самых умных людей на Земле; возможно, самым умным. И однако я не могу постичь смысл того, что здесь происходит.

Криблим помахала носом из стороны в сторону.

–  Мы тоже зашли в тупик,- призналась она.- Но это должно быть связано с общей ситуацией. Должна существовать причина, по которой вы позволяете людям голодать, когда вокруг достаточно еды.

–  Но ведь голодают немногие?
– с отчаянием в голосе спросила Сьюзен.

Я понимал: ей ужасно хочется поверить в то, что мы видели какую-то ошибку, странное отклонение от нормы.

–  Сорок тысяч,- произнес Дункан. Его глаза были закрыты, как будто он читал страницу книги у себя в голове.

–  Что?
– непонимающе спросила Сьюзен.

–  Сорок тысяч,- повторил он.- Столько детей умирает каждый день от войн, болезней и голода.

Я со свистом втянул в себя воздух. Сорок тысяч! Это вдвое больше, чем все население Кентукки-Фоллс!

–  Сорок тысяч в день,- бесстрастно подтвердил Дункан.- Это четверть миллиона в неделю, больше миллиона в месяц. Почти пятнадцать миллионов в год. Они умирают оттого, что не получают прививок, которые стоят меньше доллара штука. Они умирают от грязной воды и недостатка пищи. Они умирают оттого, что другим людям нет до них дела.

Дункан сидел неподвижно, словно в трансе. Слезы струились из-под его опущенных век, пролагая дорожки в пыли, покрывшей его щеки в лагере беженцев. Его голос был словно голос Бога, перечисляющего наши грехи.

–  В прошлом году четырнадцать миллионов детей умерло потому, что мы, земляне, решили потратить свои деньги на другие цели. В позапрошлом году было то же самое. И в этом году, наверное, тоже.

Внезапно он открыл глаза и посмотрел прямо на меня.

–  Питер, за последние несколько недель я узнал очень многое. Я прочел больше книг, чем ты можешь представить. Я вобрал в себя миллионы фактов и пытаюсь связать их между собой. Я не понимаю, что все это означает, но мне известны цифры. Мне известно, что деньги, потраченные на вооружение и содержание армий за один день, могли бы спасти пятьдесят миллионов детей в следующие десять лет.

Пока Дункан говорил, перед моими глазами возникло видение, мечта о том, что люди Земли - не президенты, не правительства, а просто люди - внезапно обрели способность говорить одним голосом. И они сказали: «Достаточно. Мы не хотим,- чтобы так продолжалось и дальше. Пусть все будет правильно!»

Но мы не могли говорить одним голосом. Мы почему-то были бессловесны перед лицом надвигающейся катастрофы. Мы делали вид, что ее не существует.

Мне было нехорошо от стыда и гнева. Я знал, что после сегодняшнего вечера я уже никогда не буду таким же, как раньше.

Я был свидетелем преступления. Теперь я буду говорить о том, что я видел, ибо молчание - это тоже преступление.

Глава девятая СИГНАЛИЗАТОРЫ И АМОРТИЗАТОРЫ

К концу нашего первого полета мы совсем выбились из сил, и не только потому, что провели без сна большую часть ночи. Сильнее всего мы устали от вещей, которые нам пришлось увидеть, и от чувств, которые они в нас вызвали. Даже сейчас я не помню, как вышел из летающей тарелки и лег в постель. Должно быть, мне все же как-то удалось это сделать, поскольку, когда я проснулся, солнце ярко светило мне в лицо, а моя голова лежала на подушке.

Интересно, не Броксхольм ли отнес меня наверх? Я помнил, как отец однажды носил меня на руках, когда я был еще совсем маленьким.

Некоторое время я просто лежал, глядя в потолок и размышляя о пережитом. Мои мысли то и дело возвращались к двум врачам из Эфиопии и к человеку, пожертвовавшему своей жизнью ради спасения мальчика с поля битвы в Азии. Никто не принуждал тех врачей оставаться в лагере беженцев. Никто не принуждал того человека рискнуть своей жизнью ради ребенка.

Криблим сказала, что мы ищем надежду. Даже в худшем из возможных мест нам удалось обнаружить немного надежды. Может быть, положение все-таки не совсем безнадежно?