Мой встречный ветер

И еще было бы неплохо придумать местечко для людей, где они могли бы скрываться от всяких тяжелых разговоров.

— Мы можем остаться друзьями, — сказал он тихо. И вновь сдвинулся с места, только пошел в три раза быстрее обычного. Я и не знала, что Пашка может развивать такую скорость.

А я помчалась следом, выкрикивая ему в спину:

— Я тебя обидела?

Пашка затормозил:

— Нет, ты была честна.

— Но я ведь ничего не сказала. Мне нужно подумать над этим.

— Если бы тебе было, что сказать, ты бы сказала сразу.

Он вернулся к типичному сегодняшнему себе. Вновь не смотрел в мою сторону. И, кажется, собирался молчать до самого конца прогулки, но я все никак не могла завершить этот разговор.

— Нет, ты не прав. Мне нужно время, чтобы… подобрать слова, что ли?

— Подбирать слова — это профессия. А я хотел услышать искренние. Я знал, что каким-то таким, скорее всего, твой ответ и будет, но не мог не рискнуть, верно?

Мы ведь уже разговариваю об этом. И сошлись на противоположных мнениях.

— Хорошо, — сказала я.

А что хорошего — и сама не поняла.

Мы вышли из парка, осталось пять минут до тех институтских колонн, возле которых мы встретились. И тут Пашка начал, как ни в чем не бывало:

— Когда в последний раз на дачу ездили, птичку видел забавную. На дрозда похожа, только брюшко белое, а грудка рыжая…

Будто наш предыдущий разговором оказался паззлом, случайно вставленным не в то место. А тут эту нелепую ошибку обнаружили, и паззл скинули в общую коробку до более подходящего случая.

Обсуждать птичек оказалось куда приятнее.

Вот так, на правах людей, взаимно романтичных к природе и невзаимно — друг к другу, мы и дошли до колонн. Пашка хотел меня проводить, а я отказалась. Вдруг опять дождь? Как он тогда домой побежит? И все в таком духе. Тогда Пашка предложил:

— Погуляем еще?

— Наверное…

Романтичность (к природе) испарилась мигом. А неловкость (друг к другу) осталась.

Мне показалось, что Пашка потянулся к моей ладони, но быстро остановил сам себя.

— Ты ведь избегала меня, потому что боялась это услышать?

Я помотала головой из стороны в сторону, но как-то совсем неубедительно.

— Ты тогда намекал. Когда красили голову.

— Да, — он слабо улыбнулся. — Это был намёк. Можно обнять тебя на прощание?

— Можно, — я пожала плечами. — Вроде как мы еще до этого решили, что можно.

Пашка резко шагнул вперед и прижал меня к себе — куда крепче, чем в прошлый раз. Носом уткнулся в волосы, и кожей головы я почувствовала его дыхание.

Эксперимент. Я хотела попробовать. Трепетания не было.

И почему я не утопаю в этом объятии? Почему по коже не бегут искорки, не мерцают, как лампочки на гирляндах? И, что тоже немного интересно, — тонет ли Пашка, сияет ли он? Впрочем, если бы он сейчас решил ответить на эти вопросы, я бы не стала слушать.

— Останемся друзьями, — сказал он не то для меня, не то для себя. И шагнул назад.

— Получится? — Я поправила прядь волос, упавшую ему на лоб. Он перехватил мою ладонь, плавно опустил — и отпустил.

— Получится.

А я подумала… все-таки вот где она — та черта, которая отдалит нас друг от друга.

С дождями, кажется, на сегодня все-таки было покончено. Когда я вернулась домой, уже смеркалось, но небо было до того чистое-невинное, что прошедший ливень выдавали только лужи.

Мама была на занятии — знаю, поскольку сама занималась ее расписанием. А папа, впервые за долгое время вернувшись с работы вовремя, сразу после ужина ушел в гараж. Об этом мне сообщил Илья. Он сидел на кухне с кружкой чая, оттопырив мизинец, как какой-нибудь аристократ. Вообще, удивительно было видеть его за кухонным столом, а не за рабочим.

— А ты чего тут расселся? — спросила сразу же после того, как Илья сдал папу.

— Ну вообще — жду тебя.

— Опять что-то должна?

— Вот иногда думаю, Ника… — братец очень тяжело вздохнул. — В кого же ты такая злая? Кто тебя так сильно обидел, что ты теперь вымещаешь всю злость на мне, ни в чем не виноватом…

— Нормальная я, — буркнула. Но все равно — стало немного стыдно. — Так зачем ждешь?

— Просто. Погода нелетная. А у тебя прогулки.

— Волновался, что ли?

Илья ничего не ответил. Только наградил меня тяжелым взглядом. Затем поднялся — и я заметила, что левое запястье у него обмотано эластичным бинтом. Он достал кружку, бросил в нее случайный пакетик чая из моей коллекции, залил водой, уже, вероятно, остывшей. Поставил на то место, которое я обычно занимаю я.

— Присаживайся, рассказывай, как погуляла. Должна рассказать, не мог же ждать зря?

Спорить перехотелось, и я покорно плюхнулась на стул.

— У тебя рука болит?

— Немного, — Илья пожал плечами, — видимо, из-за компьютера.

— Может, к врачу?

Мой Илья — балбес, он может до последнего терпеть, но не обращаться за помощью. А вдруг там что-то серьезное?

— Ну и что он мне скажет? Посоветует мазь. Или сменить профессию. Ника, давай-давай. Я жду, опять.

Он вернулся на свой стул и даже мизинчик вновь оттопырил.

В кухне царил сумрак, тенями гнездился на лице, прятал детали того, что происходит по сторонам. Видно было лишь, что творится прямо перед тобой — мы, наверное, постоянно находимся в состоянии сумрака, раз не привыкли (не хотим или не можем) замечать вещи, происходящие вне нашего поля зрения.

Прямо перед были глаза Ильи.

Уставшие, что ли, будто он самолично только что бегал под дождем. Тоже нашел бы себе подружку, чтобы она о нем заботилась и вселяла немного живости. Главное… главное, не такую, как я, которая отвергает чуть что.

— Мне одногруппник в симпатии признался.

Сказала — и сама не поверила, что это совсем недавно произошло именно со мной. Приснилось — пожалуйста, или придумалось в порыве мысленного полета. Не могло это всё быть в реальности.

— Типа в любви? — Илья совсем не выглядел ошарашенным.