Мой встречный ветер

«я ведь тогда не пересдал. помнишь? физику»

Что-то такое он и вправду говорил на нашей первой встрече. Однако, окрыленная собственным успехом пересдачи, я даже и не спросила, как у него дела.

«и что теперь? пойдешь пробоваться в сентябре?»

«пойду».

«и много вас таких?»

А утро с каждым мгновением будто бы становилось все ближе, и ближе, и ближе. Усилился вечер — он обещал перемены. Я крепко цеплялась за телефон, как за единственную вещь, что связывала два мира: мир, в котором есть я и моя привычная жизнь, и мир, в котором существуем лишь мы вдвоем с Ником.

«я один……»

Я улыбнулась. Вот такие мы с ним похожие. Мне тоже везет на то, чтобы оказываться на пересдаче единственной. Гордость группы, гроза факультета.

«ну ничего страшного, — попыталась приободрить я. — мы как-то контрольную писали по истории — в группе из девятнадцати человек две тройки, у остальных неуд. и ничего, никто не умер».

Ник настолько проникся нашим разговором, что в ответ вместо текстового сообщения отправил мне голосовое. Первое на моей памяти.

Голос его начинал мой месяц — и он же замыкал; есть ли в этом что-то символичное?

— Ну-у-у не-е-ет, Ни-и-икочка, это совсем другое. Когда у тебя семнадцать человек из девятнадцати получают двойки, за самого себя не обидно, коллективизм ощущаешь. Мол, если еще шестнадцать человек кроме меня послали на… пересдачу, все не так плохо. А вот когда ты в меньшинстве, самооценке становится больновато…

Я переслушала это голосовое трижды, прежде чем ответить. Будто бы Ник сидел здесь, рядом со мной, и мы с ним болтали обо всём… обо всяком. На фоне звучали голоса толпы — отмечает день рождения, наверное, или просто гуляет где-то. Скорее всего, отмечает — говорит чуть медленнее, чем на наших встречах. Вовремя я его словила — в разговорчивом состоянии. Поэтому, может, и отвечает мне сейчас на сообщения, поскольку готов общаться с кем угодно.

«не сомневаюсь, что всё у тебя будет хорошо, и эта жуткая пересдача останется лишь в виде забавной истории из прошлого», — ответила я.

«страшилки, скорее….» — и я будто наяву увидела, как он вздохнул.

Ник начал печатать что-то еще. Но прекратил. Я подождала минуту, две, десять. А потом окончательно замерзла и решила возвращаться, пока меня не начали разыскивать. Мама забывает, что мне уже исполнилось восемнадцать. По её мнению, в десять вечера наступает комендантский час, и мы с Ильей к этому времени должны вернуться домой.

Со мной в этом плане всегда было проще — я никогда никуда не ухожу. Если вдруг и случаются исключения, то я всегда предупреждаю об этом заранее. И остаюсь на связи.

А вот Илья — дурень самовольный, особенно года четыре назад был, как ему шестнадцать стукнуло. Вечно куда-то исчезал, а мама потом сидела на кухне до поздней ночи, выжидая, когда же он вернется. Говорила, что всё равно не сможет уснуть. Меня это всегда ужасно расстраивало. Я просилась ее подменить, и всё равно мама не покидала свой пост.

Потом успокоилось.

Мама наконец поняла, что Илюша — взрослый мальчик. И свой караул покинула. Только иногда возвращается, теперь ради меня…

Когда я уже подошла к дому, я разглядела свет на кухне, я всегда самым первым замечаю именно наше окно. За время моей прогулки Ник всё-таки допечатал своё сообщение.

«обязательно сходим погулять, когда я вернусь».

Погулять. Ой-ой.

Сердце замерло.

А что это значит — вернется? Откуда?

Я почти нащупала ключи в клатчике, — но рука тут же опустилась безвольно.

«а ты уходил?»

«уезжал…… Ника. сразу после нашей последней встречи. уехал к матери. а ты не знала?»

Я не знала.

Я правда думала, что он все это время находится здесь, рядом, и что каждое мгновение нашей редкой переписки ему не хватало всего лишь чуть-чуть смелости, чтобы пригласить меня на прогулку. И я ждала это приглашение. Даже когда наши переписки замолкали на полуслове, безо всяких прощаний и обещаний во взаимной верности.

Ходила по улицам — и высматривала его в толпе. А в голове бесконечное — Ник, Ник, Ник — вместо чего-то дельного. Куда уж стихам? Когда ты влюблена…

подождите, я правда так сказала?

…когда ты слишком увлечена кем-то, собственных слов совсем не остается. Только чужие, другие, его. Скоро отпустит, придет боль, и тогда слов появится множество, и тогда я смогу говорить о нем, признаваясь в этом самой себе —

я

говорю

о нём.

Я скрылась за дверью подъезда, квартиры, комнаты.

Да так и не нашла, что ответить.

…Я ведь хотела поздравить его с днем рождения стихом.

Всё двадцать седьмое, до прогулки, просидела за столом, сгорбившись, и даже мама пару раз тыкнула меня в бок — способ мгновенного выпрямления спины. Однако очень быстро я возвращалась в исходное положение.

Надеялась — сейчас сочиню что-нибудь про пионы и про закаты, чтобы строчки то укорачивались, то удлинялись, образовывали рисунок и на листе бумаги, и в голове, чтобы он прочитал и получил радость от того, что такое чудесное стихотворение написано именно в его честь. О нём написано.

Но после долгих мучений получилось нечто совсем иное. Обо мне.

Такое, каким я никогда не осмелюсь с ним поделиться.

У меня свои принципы касательно тех, в кого я *зачеркнуто*

тех, кем я увлечена.

* * *

Я ищу с тобой встречи на лучших вокзалах города,

я ищу с тобой встречи.

Я ждала — рой печальных мгновений. Твоё «до скорого»

превращается в вечность.

Я скитаюсь по улицам — зыбкое отражение

в запыленной витрине.

«Верь же мне» серебро исказит в столь серьезное «верь в меня»,

навсегда и отныне.

Среди шёпота листьев, в бессменной небес обители,

я твой голос услышу —

и взлечу, шар воздушный, и лопну. Салют невидимый

приземлится на крыши.

Пусть наш город сразит ураган — не хватает хаоса.

Пусть настигнет нас вечер,

в чьих-то окнах янтарным огнём загорюсь в беспамятстве —