Моя чужая новая жизнь

В доме было непривычно тихо. Хоть я и посмеивалась над неопытностью Фридхельма, сейчас сама чувствовала нервное напряжение. Запал адреналина, благодаря которому я чуть не отдалась ему на ближайшей горизонтальной поверхности, прошёл, и сейчас в голову беспорядочным хаосом лезли явно лишние мысли. Как мне себя вести? У меня же чуть ли не год не было секса, а у него, скорее всего, вообще ни разу. Сделать всё самой? И как я буду сейчас раздеваться? На мне трусы, которые я раньше бы не надела под дулом пистолета, и лифчик, похожий на бронежилет. Единственное, что радует, — мы хотя бы чистые. Сегодня как раз был банный день. Так, надо срочно брать себя в руки. Чем вообще у меня забита голова? Да, я привыкла выглядеть как конфетка, но сама же пищала пару дней назад, что нужно жить здесь и сейчас. Это не пресыщенный мачо, а по уши влюблённый мальчишка. Его сейчас вряд ли волнует какого цвета на мне трусы и отсутствие укладки и макияжа. И чего я собственно нервничаю? В конце концов это просто секс.

А вообще надо проверить, что там у нас с отоплением. Обычно за печью следила Наталья, и, честно говоря, я не представляю, как обращаться с этим древним монстром.

— Давай я, — Фридхельм присел рядом и подкинул в печку дрова, оставленные на полу.

— Никак не могу привыкнуть к холоду, — я нервно поёжилась. — А ведь зима только началась.

— В тебе же русская кровь, — поддел меня синеглазка. — Разве ты не должна любить морозы?

Вот же дурашка. Если я русская, у меня что встроенный ген морозустойчивости? Я выросла в регионе, где в декабре зачастую плюсовая температура, а морозных дней раз-два и обчёлся.

— Чтобы привыкнуть, в таком климате нужно жить постоянно.

— Эрин, а ты не думала найти своих родных здесь?

Блядь, предупреждать же надо, когда задаёшь такие вопросы. Не задумываясь, я ответила:

— Скорее всего некого искать. Если кто-то пережил революцию, тех забрала гражданская война. Либо давно сгинули в лагерях.

— Прости, — Фридхельм виновато смотрел на меня. — Я подумал что раз… Твой отец тебя отослал, может, стоило бы попробовать найти кого-то здесь.

— С чего ты взял, что мне вообще нужна семья? — вспылила я.

Больше конечно от того, что вынуждена была сейчас опять молоть хрень, которая соответствует моей легенде.

— Я не собираюсь возвращаться домой.

— Ну, а другие родственники? Ты говорила, у тебя есть дядя.

Шлёпнуть бы тебя за такие расспросы. Надо же какой настойчивый там, где не нужно. Лучше бы целоваться лез. Я понимаю, что ты меня бедную-насчастную жалеешь, но не надо. Мне конечно периодически хотелось всё ему рассказать, но я вовремя себя осаживала. Слишком бредово это прозвучит. Я не буду проверять границы доверия.

— Ты не пишешь даже друзьям.

Я молча смотрела на огонь, продумывая, что сказать. Устала я держать себя в постоянном напряге, следить за каждым словом, лихорадочно вспоминать, что говорила, а чего нет. Словно чья-то маска намертво приросла к коже. Я никогда не смогу стать здесь собой, буду вечно рядиться в чужую личину. Даже если доберусь до Москвы. Снова придумывать правдоподобную легенду, позже дозированно сливать технические достижения двадцать первого века и помнить, что любое лишнее слово может быть использовано против меня.

— Родственников у меня немного, и я решила не провоцировать семейные конфликты, а сделать, как хотел отец. Уехать раз и навсегда. А друзья… Они есть, просто не вижу смысла писать им и объяснять, что я забыла на фронте. Вот закончится война тогда и посмотрим, — ничего не оставалось, кроме как слагать очередной эпос.

Шехеризада, блин. Что ни день — очередная сказка.

— Я понимаю, что у тебя всё иначе. У тебя есть Чарли, Вильгельм. Но и ты пойми, быть одной это не так уж страшно.

— Ты больше не одна, Эрин, — он притянул меня ближе, серьёзно глядя на меня.

Мне хорошо был знаком этот упрямый взгляд, когда он намертво что-то для себя решил. Думать о чём-то кроме его губ уже не получалось. Каждое нежное прикосновение к лицу, шее, волосам словно оседало на коже, оставляя невидимое клеймо. Распаляя жажду прикосновений.

— Ты нужна мне…

Конец его фразы тонет, сминается моими губами. Слова не нужны, так же как и обещания, которые никогда не станут реальностью. Чувствую, как он прижимается ко мне, как его пальцы обхватывают затылок, зарываясь в волосы, а горячий язык скользит всё более уверенно. Это ощущение близости снова ударяет по мозгам. Так, по-моему нужно срочно перемещаться в сторону кровати.

Словно читая мои мысли, Фридхельм подхватил меня на руки и направился в мою временную спальню. По пути правда врезался в ножку стула, но ничего. Говорят же, путь любви труден и тернист. Хотя тут собственно было всё просто. Спальня в домике одна. Он бережно сгрузил меня на кровать и опустился рядом.

— Я скучаю по тем временам, когда ты была все время рядом, — он нежно отвёл упавшую прядь волос с моего лба и улыбнулся. — Особенно когда я уже знал, что ты девчонка. Мне так хотелось тебя поцеловать…

— Ну теперь-то тебе ничего не мешает, — я тоже вспомнила,как мы ночами перешёптывались в казарме.

Он склонился ближе, требовательно очерчивая языком контур нижней губы, побуждая открыться навстречу, и я потянулась к нему, отвечая на поцелуй. Хотелось большего. Больше прикосновений. Ощущать его горячие ладони на обнажённой коже, забыться, раствориться в дымке возбуждения. Одежда стала досадной помехой, тем более я прикинула, что избавляться от этой многослойной «сбруи» мы будем часа три не меньше. Валяться бревенчатым изделием явно не в моём характере. Я привычно потянулась к пряжке ремня и почувствовала, как его пальцы накрывают мои, перехватывая инициативу.

— Я хочу сам…

Ну ладно, сам так сам. Я ведь этого и хотела, так? Он довольно уверенно расправлялся с одеждой: и своей, и моей. И даже ловко стянул вот это чёрте что, которое здесь называют «лифчик». Целиком отдавшись тактильным ощущениям, я трогала, гладила, изучала его тело. Кожа, которая постепенно оголялась, была горячей на ощупь, нежной. В форме он выглядел худеньким мальчишкой, но сейчас я видела, что это не так. На руках, груди, животе отчётливо проступал рельеф мышц. Его поцелуи словно горели на коже, на горле, ключицах, плечах. Оглаживая чуть подрагивающими ладонями мою грудь, он спустился на рёбра, живот, всё требовательнее прижимая к себе. И смотрит он сейчас на меня не робко и нежно как обычно, а с трудом сдерживаемой страстью, жарко, немного нахально — как я сама иногда на него смотрю.

— Только полный идиот мог путать тебя с мальчишкой. Ты такая красивая…

— Да ладно, вы и Карла считали красавчиком, — наверное, я сейчас мало похожа на невинную девицу, но раз уж мы собираемся заняться сексом, по-моему, глупо прикрывать сиськи ладошками в порыве ложной скромности.

Ладони Фридхельма были тёплыми, жадно-осторожными. Я чувствовала, как тело загорается ответным любопытством, покорно тянется навстречу чужой страсти. Пьянящие поцелуи, сбитое дыхание, манящие прикосновения… Его губы оставляют невесомые дорожки поцелуев на шее, спускаясь ниже.