Моя чужая новая жизнь

— Конечно, герр штурмбаннфюрер, — как-то не совсем уверенно она при этом выглядит.

Неужели действительно не посещала лекции? Это же обязательно для всех девушек. И Чарли, и Грета состояли в этой организации. Чарли нравилось постигать семейные ценности. Грета же хоть насмешливо фыркала, но не смела саботировать занятия.

— Что же будет после Третьего рейха? — коварно спросил Штейнбреннер.

— Тысячелетний Рейх будет существовать вечно, — простодушно улыбнулась Эрин, и я облегчённо выдохнул.

Может, я действительно предвзято отношусь к ней. Может, мы и уживёмся, если она будет тихо и незаметно сидеть в штабе и качественно выполнять свою работу.

А на следующий день относительное спокойствие разбилось вдребезги. Девчонка ворвалась в штаб с требованием запретить «Этот беспредел».

«Беспределом» имелось в виду действительно неподобающее поведение солдат. Оказывается, солдаты Штейнбреннера частенько устраивают посиделки и в добровольно-принудительном порядке приглашают русских девушек за неимением другой компании. Тут мне было нечего ей возразить. Подобные развлечения я под угрозой трибунала запретил в своей роте. Одно дело если кто-то по-тихому и без насилия удовлетворит… скажем так, потребность в женщине. Но я не позволю никому опускаться до откровенного насилия и позорить честь солдата Вермахта. Другое дело, что я не имею права командовать солдатами Штейнбреннера.

— Вам жаль этих примитивных крестьянок, фройляйн? — небрежно спросил он, пристально буравя её взглядом.

Эрин, не отводя взгляда, тихо ответила:

— Дело не в жалости, герр штурмбаннфюрер. Меня как девушку, воспитанную в традициях великой страны, оскорбляет то, что рядом со мной происходят подобные оргии.

Тот снисходительно кивнул и повернулся ко мне:

— Вы создали себе немало трудностей, герр лейтенант, когда взяли на службу это нежное создание. Фройляйн Майер ещё совсем ребёнок и вполне естественно, что её приводят в ужас некоторые моменты, согласитесь, неизбежные на войне.

Ну, не знаю, кому как. Я тоже не считаю нормальным насиловать женщин, будь они хоть трижды из побеждённых народов. Он легко поднялся и приобнял её за плечи:

— Думаю, нам с вами следует прислушаться к этому юному голосу морали и сделать солдатам внушение.

Мы пришли к избе, которую местный полицай приспособил под некое подобие кабака. Он же бордель по совместительству. Я оценил масштаб бедствия — русские девушки действительно не выглядели весёлыми или довольными, несмотря на то, что парни держались вроде бы прилично. Хотя судя по количеству бутылок — пустых и не очень — их никто не будет спрашивать, согласны они или нет удовлетворять толпу солдат. Я отметил, что из моих парней сидят только Шнайдер, Бартель и Хайе. — Расходитесь, уже поздно, — спокойно приказал я, игнорируя недовольные взгляды.

Надеюсь, желающих спорить со своим командиром нет? Дождавшись, пока они выйдут, задержал, напоминая.

— Мне повторить приказ об обращении с гражданским населением?

— Герр лейтенант, — пробасил Хайе. — Да мы и не нарушали его, у них тут такие гулянки проходят не первый раз. Ребята сказали, мы оказываем честь этим русским крестьянкам своим обществом.

— У ребят есть свой командир, — резко ответил я. — И что-то не видно, что бы девушки светились от счастья от такой чести.

Шнайдер молча проводил взглядом Эрин, которая уводила одну из девушек. Кажется, она живёт в её избе. Теперь понятно откуда ветер дует. Солдаты Штейнбреннера тоже потянулись на выход, мягко говоря, недовольные таким окончанием банкета. Штурмбаннфюрер остановился около меня и достал портсигар.

— Пришлось сегодня пойти навстречу чувствам маленькой фройляйн, — добродушно усмехнулся он, вытаскивая сигарету. — Мои парни расстроены, но ничего. Это будет небольшим уроком не забывать, для чего мы все здесь.

— Да уж, не стоит забывать о чести и достоинстве, — я тоже полез за сигаретами.

— О, вы полагаете, мы будем церемониться с этими свиньями? — презрительно скривился он. — Эти убогие крестьянки — ненужный мусор под нашими ногами. Их можно лишь использовать по своему усмотрению, а затем отбросить в сторону. Я посоветовал своим парням вести себя чуть тише пока вы здесь.

Вот же лицемерная сволочь. Значит, как только мы уйдём снова будут издеваться над девушками? Но по крайней мере, мои солдаты будут вести себя пристойно. Уж за это я могу отвечать.

* * *

— Я получил письмо из дома. Мама пишет, что отец вступил в НСДАП.

Фридхельм кивает, словно это для него не новость. Впрочем, я знаю, что мать пишет и ему тоже и куда чаще чем мне. Я не ревную. Так уж повелось, что мы с ней стеной стоим между ним и отцом, защищая. Я не знаю почему, но он никогда не любил Фридхельма, а ведь он был всегда в общем-то послушным ребёнком. Я, например, шалил намного больше, но отец ограничивался лишь положенными нравоучениями, не более. А вот брат раздражал его даже если тихо сидел в нашей комнате, зачитываясь очередной книгой. «Нечего забивать голову романтической дурью и приключениями, лучше бы математику подтянул. Мужчина должен получить достойную профессию, а не витать в облаках, декламируя стишки». Поколотили в школе? «Сам виноват. Нужно больше уделять время физической подготовке, а не горбиться над книжками». Стал наконец-то допоздна гулять с друзьями? «Бери пример с брата и иди добровольцем на фронт, тогда может и с тебя будет толк». Я надеюсь, у нас с Чарли будут дети, и видит Бог, я буду любить их всех одинаково. Никогда мой сын или дочь не ощутит себя ненужным, нелюбимым ребёнком.

— А ещё радует, что с сентября бомбёжки прекратились.

— Если война продлится, то нас будут ещё не раз забрасывать бомбами англичане или русские, — пожимает плечами Фридхельм.

Мы практически не общаемся с той самой драки, и я его совсем не узнаю. Мой брат никогда не обижался на меня более чем на неделю.

— Чего такой мрачный?

Уже два дня Фридхельм отгораживается от меня очередной книгой и даже не смотрит в мою сторону. Причём обиделся по ему одному понятной причине. В этот раз мы даже не ссорились.

— Тебя кто-то обидел в школе? Или это отец?

Привычным жестом ерошу мягкие волосы, чуть растрёпывая, и чувствую, как брат упрямо выворачивается. Перехватываю напряжённо сжатые плечи и заглядываю в глаза, не обращая внимания на то, что он отводит взгляд.

— Фридхельм, я не потомственная гадалка. Если не расскажешь, что случилось, я не смогу тебе помочь.

— И чем же ты мне поможешь? — обиженно сопит он. — Хочешь сказать, ты не знал, что мне нравится Катрина? И не её ты уже неделю провожаешь из школы?

Чёрт, почему он не рассказал, что ему нравится эта девчонка? Самое смешное, что у меня и в мыслях не было ничего такого. Ну, проводил пару раз, и то потому что идти было в одну сторону.

— А почему ты сразу не поговорил со мной? Уже бы давно знал, что я с ней не встречаюсь, — Фридхельм смотрит недоверчиво, но хотя бы слушает меня. — И вообще ей, по-моему, нравится Отто из моего класса. Прости, малыш, но твои ровесницы обычно предпочитают парней постарше. Однажды и ты встретишь девушку, которая тебя полюбит. Всему своё время. Фридхельм молчит, но по его глазам я понимаю, что прощён. Наконец слышу тихое: