Моя чужая новая жизнь

— Арина, — Господи, как же я отвыкла от своего родного имени.

— Как няня Александра Сергеевича? — а, ну да, она же училка.

— Не знаю, меня так назвал дедушка.

Интересно, как там Паша? Я надеюсь, попала не в альтернативную реальность, и всё будет согласно прописанной истории. Он должен пройти эту войну живым. Что-то смутно-тревожное тенью промелькнуло в сознании, но копаться в себе было некогда, и я быстро вышла за Ниной.

При других обстоятельствах я бы наверное оценила красоту зимнего леса — яркий отдающий синевой снег, высоченные ели, золотистые лучи солнца, — но, увы, вся эта красота сейчас таила опасность. Я надеялась, что Нина знает нужные тропки, и мы не нарвёмся на немецкий патруль.

— Я так понимаю, до Москвы за один день не добраться? — вроде на карте она недалеко, но пешком топать естественно придётся прилично.

— Ты что, совсем дура? Дня два или три, и то не представляю, как ты будешь пересекать линию фронта, — окончательно разбила мои надежды проскочить Нина.

— А сама куда подашься? — чёрт, опять я провалилась в сугроб чуть ли не по пояс.

— У меня тётка в соседней деревне живёт, — машинально ответила девушка и припечатала меня взглядом. — Даже не думай, если она увидит тебя в этой форме, на порог нас не пустит.

— Да я и не собиралась никого подставлять, — я понимала, что отсидеться даже если бы меня кто-то и спрятал в сарае, очень плохая идея.

В эту деревню немцы явятся первым делом, а мантии невидимки у меня к сожалению нет. Но как продержаться трое суток на морозе, я тоже не представляла.

— Я теперь тоже к ней не сунусь, — проворчала Нина. — Немцы же не дураки, поймут, что мы ушли вместе. Так что если попадусь, мне не поздоровится. Вот откуда ты на мою голову взялась!

— Не истери, лучше думай, есть ли где-нибудь хоть какое-то убежище. Не знаю, избушка там на курьих ножках или заброшенный колодец, что-нибудь должно быть!

Я уже чувствовала жажду, но боялась даже проверять, что там во фляжке. Исходя из законов физики, скорее всего лёд. Холод ещё не сильно ощущался, но если идти, не останавливаясь, запросто можно обморожение получить.

— Если обойти село, там в полях есть старая мельница, — вспомнила Нина. — Можно пересидеть пока светло, а дальше идти уже ночью.

Что ж, звучит разумно.

— Костёр конечно палить нельзя, но там раньше был амбар с сеном. Сено оно тёплое, — мне не оставалось ничего другого как соглашаться на эту сомнительную сарайку.

Где-то тревожно стучались мысли, что она всё-таки может сдать меня. Не немцам, так своим. По крайней мере до мельницы мы благополучно добрались, и она права — идти по светлому опасно. Мы перекусили ледяными консервами, во фляжке было несколько глотков воды, чудом не успевших промёрзнуть. Сено конечно особо не грело, но наверное это было всё же лучше, чем сутками таскаться на морозе.

— О чём думаешь? — после практически бессонной ночи навалилась свинцовая усталость, хотелось прикрыть глаза хотя бы на пару минут.

— О том, когда кончится война, — пожала плечами Нина. — Мы обязательно победим. Отстроим заново города, будем жить дальше. Папу хочу живым встретить. А ты?

— Наверное о том же.

— Как ты вообще додумалась затесаться в немецкий отряд? — прищурившись, спросила Нина.

— Я была недалеко от Бреста, когда всё началось. Немцы сожгли наше село и собирались отправить нас в лагерь, а тут как раз партизаны взорвали железную дорогу. Их целью был немецкий поезд, мы случайно с ним пересеклись. Я не знаю, кем была та убитая девушка, я просто забрала её документы, а потом попалась патрульным. Ну и пришлось соврать, что я переводчица.

Нина молча слушала, но я чувствовала в её глазах осуждение.

— Скажешь, я поступила малодушно, подло? Возможно.

— Ты уже столько месяцев с ними, неужели не могла сбежать раньше?

— А куда бежать, если они прут и прут вперёд на Москву? — я вспомнила свои ночные откровения и немного переиграла версию.— В Москве по крайней мере легче затеряться.

— Я отчасти могу понять, почему ты так поступила.

Она сейчас рассуждала словно по методичке времён коммунизма. Вроде и права, но мне, выросшей в другом времени, было не понять эти рамки совести и морали. Я хочу верить, что нежелание бросаться на амбразуру не делает человека предателем.

— Но с какой стороны ни глянь, ты предательница. В то время как тысячи наших солдат умирают за Родину, такие как ты пытаются выгоднее пристроиться. Ты можешь бежать хоть на край света и прятаться от особистов, жизнь сама наказывает таких как ты.

— Вот интересно то, что ты, пусть и насильно, ходила на вечеринки немцев, тоже делает тебя предательницей? — окрысилась я.

Смысл в такой принципиальности, если тебя всё равно нагнут или пристрелят за пустяк? Или мне надо было покорно как овца топать в трудовой лагерь? Тогда ведь в Белоруссии были угнаны сотни девчонок. Меня тоже запросто могли бы пристроить в колонну, не прикинься я Карлом. Я не убила и не подставила никого из своих, за что мне грозить карами небесными?

— Потому и помогаю, что сама в этой грязи вымазалась, — скуксилась Нина. — И я ещё свое получу. Теперь каждый в деревне в нас с девчонками плеваться будет.

— Ну так вот тебе шанс затеряться в Москве.

— Посмотрим, — вздохнула Нина. — До той Москвы ещё добраться надо. Пока совсем не стемнело, предлагаю немного поспать.

Спать хотелось дико, но я уже не знала что и думать. А вдруг пока я дрыхну, она меня кинет? А если сюда припрутся немцы? Но усталость всё же свое взяла, и я, закрыв глаза на минуточку, моментально отключилась.

Проснулась я от дикого холода, осторожно попробовала пошевелить непослушными спросонок руками.

— Арина? — надо же, не ушла. — Я как раз хотела тебя будить. Уходить нам надо.

И мы снова попёрли покорять сугробы. Кроме как довериться этой девушке, вариантов у меня не было, и поэтому топала следом, не пытаясь даже как-то запомнить в темноте тропинку между деревьев. Я не могла не думать о том, что сейчас творится в штабе. Наверняка же меня утром хватились. И… Фридхельм скорее всего тоже знает. Пеплом все воспоминания, потом буду рыдать в подушку. Не думать, затолкать всё в «чёрный ящик». Помнить только пулемётную очередь, истошный крик и запах горелой плоти.