Моя чужая новая жизнь

— Ты знаешь все мои тайны, я целовалась с тобой даже когда считала тебя геем. Да я даже позволяю называть себя этим ужасным «Рени»! Ты ещё сомневаешься, люблю я тебя или нет?

— Чем тебе так не нравится «Рени»? — прошептал он, касаясь губами мочки уха.

Тем и не нравится, что напоминает собачью кличку или марку машины, но озвучить я не решилась. Мало ли как в сороковые собак кличут, тем более в Германии.

— Я не люблю, когда по-всякому склоняют имена.

По этой же причине я и не пыталась звать его иначе как полным именем. Чёрт его знает как можно сократить многосложное «Фридхельм». Фридди? Хельми? Палиться же, что я не шарю в немецких именах — это дно разумности. В очередную историю, по-моему, не поверит даже Фридхельм.

— Ты меня вообще звала синеглазка, — припомнил он, продолжая легонько целовать меня.

Ну да, было такое. А вообще чего я так прицепилась? Пусть зовёт как хочет. Рени и Рина собственно мало чем различаются.

— Я давно уже так не делаю, — его тёплое дыхание на моей коже разбудило тягучую волну тревожно-чувственной сладости. — Когда ты должен возвращаться в казарму?

Снова крошечная спальня в чужом доме временно становится центром вселенной для нас обоих. Перед глазами словно вертится медленный калейдоскоп, всё тело становится каким-то чувствительным, отзываясь на каждое его прикосновение. Сейчас так легко забыть обо всём, что нас разделяет. Необходимость действовать согласно здравому смыслу не могла перевесить того, что я ощущала в такие вот моменты тёплой ласковой близости, разделённой друг с другом нежности.

* * *

Утром я проснулась почти счастливой. Фридхельм ушёл ещё ночью, но мне казалось я до сих пор чувствую на коже тепло его пальцев. Пока я умывалась и крутилась возле маленького зеркала с расчёской, явилась Нина. Молча грохнула у печки ведро со свежей водой и стала возиться с чугунками.

— Тебе необязательно было уходить из собственного дома.

В конце концов изначально Фридхельм зашёл, чтобы просто увидеть меня.

— Я не собираюсь терпеть рядом никого из… ваших, — отрезала она.

— Он бы не причинил тебе вреда, — я зачем-то стала оправдываться. — Не все солдаты конченые мрази.

— Это тебе они может и хорошие, но они пришли на нашу землю убивать. Все до единого, понимаешь? И то, что твой гость не врезал мне прикладом по лицу, не делает его лучше других, — Нина в сердцах бросила на пол кочергу и метеором пронеслась в своё убежище.

А я молчала, чувствуя, что не могу возразить ей ни слова. Что права она, а не я. И что нужно как можно быстрее поставить точку в биографии Эрин Майер.

Штаб сегодня гудел от новостей. Русские упорно стояли насмерть в битвах за Москву. Файгль был вынужден отступить ещё на одну позицию, но отозвать Вилли не решался. Ершово было действительно чуть ли не самой ближней точкой к Москве и терять её нельзя. Так что торчать нам тут ещё не знамо сколько. А точнее не так уж и долго — я смутно помнила, что все бои за Москву прошли примерно в декабре. Значит мне действительно нужно ещё немного потерпеть и затеряться при отступлении. От бесконечных мыслей к концу дня разболелась голова, но проситься уйти пораньше я не решилась. Винтер из вредности заставит ещё и задержаться. Знаю я его выходки, когда он наваливает мне гору бумаг и требует переводить всё подряд.

— Вы нездоровы, Эрин?

Я перехватила взгляд Штейнбреннера. Сейчас он смотрел вроде как действительно встревоженно.

— Ничего серьёзного, герр штурмбаннфюрер, всего лишь приступ мигрени, — я вымученно улыбнулась.

— Я думаю, вам стоит сегодня закончить работу пораньше, — он повернулся к Винтеру. — Что скажете, лейтенант?

— Иди отдыхай, — согласился он и не удержался от подъёбки. — Только я имею в виду действительно отдых, а не прогулки под луной.

Зараза, он что камеры на брата понатыкал? Или вчера стоял под окном свечку держал? Я действительно собиралась закинуться двойной дозой анальгина и лечь спать.

Проснулась я от дикого сушняка. Прошлёпала за водой и, взглянув на часы, заметила, что ещё и девяти нет. Самое правильное — завалиться обратно спать, но я чувствовала неслабое урчание в животе. Ужин я проспала, но пустому желудку на это похрен. Ничего, консервы у меня есть, а хлебом разживусь у Нины. Но к моему удивлению её в закутке не было. Вздохнув, я пошла одеваться. Придётся идти к соседям. Соседка встретила меня причитаниями:

— Опять приходили эти ироды, забрали с собой и Наденьку мою, и Ниночку.

Вот же скоты. Я ведь слышала как Штейнбреннер тоже поддержал тогда мою акцию протеста. Ничего, этот притон неподалёку, сейчас разберёмся. Я заставлю их выполнять приказы командира.

В избушке, смотрю, опять весело. Музычка, пьяный хохот, звон стаканов. Я приоткрыла дверь и сразу же заметила Нину. Сидит бедная с таким видом, будто её вот-вот вырвет, а рядом… Ну конечно, Шнайдер. Придурок, подсовывает ей стакан с самогонкой. Думает это её развеселит? Остальные девчонки тоже не шибко рады вечеринке. Кто-то вежливо улыбался, кто-то испуганно отмалчивался.

— Что вы опять устроили? — без особой вежливости прикрикнула я. — Или забыли приказ командира?

— Опять вы, маленькая фройляйн, — адъютант Штейнбреннера, кажется Херман, добродушно рассмеялся. — Могу вас успокоить, все девушки пришли сюда добровольно. Так что идите спать и ни о чём не волнуйтесь.

— Разрешите, я уточню, — я подошла к Нине. — Ты хочешь остаться здесь? — она медленно качнула головой. — А ты? — я повернулась к её соседке.

Та испуганно зыркнула на Бартеля и недоверчиво прошептала:

— Мне… можно уйти?

— Слышали? — пусть только кто-нибудь вякнет, я не поленюсь опять притащить сюда Винтера. — А вы?

Темноволосая девушка тоже поднялась с лавки, но Херман властно дернул её за руку обратно и с обманчивой мягкостью спросил:

— Ты уверена, милая? Твоя защитница быть здесь не всегда, а вот мы остаться до весны.

Девчонка едва не разрыдалась, но не посмела больше рыпаться. Ещё одна, глядя на такой поворот, не стала и пытаться. Что ж, я прекрасно поняла, что уёбок Штейнбреннер по-прежнему смотрит сквозь пальцы на шалости своих мальчиков, но хотя бы двоих девчонок я выручила.

— Быстро на выход, — прошипела я Нине. — Я полагаю бесполезно напоминать, что такое отношение к женщинам недопустимо.

— К женщинам конечно, но не к этим примитивным созданиям, — цинично усмехнулся Херман. — Доброй ночи, фройляйн.

В глазах правда читалось немного другое, но я ответила не менее красноречивым взглядом. Ничего, я завтра ещё раз поговорю всё-таки с Вилли, а то, смотрю, Шнайдер и Бартель прямо скорешились с этими ублюдками.

— Не так быстро, Майер, — чья-то рука бесцеремонно ухватила за плечо, с силой разворачивая обратно.