Моя чужая новая жизнь

Она настолько шокировалась моей рекомендацией, что лишь нервно сглотнула. Ну что могла то сделала, хотя конечно на душе всё равно было неспокойно. Толку, что я запугала её как могла? Она же прекрасно знает и так, что рискует своей жизнью, укрывая красноармейца. Один Бог знает, чем всё это закончится. Незаметно переправить раненого солдата куда-то она явно не сможет. Конрад однако не спешил уходить, снова вызвался в провожатые. Не то чтобы я была в восторге, но грубить без повода тоже как-то перебор.

— Неужели родители так легко отпустили вас на фронт? — задал он вполне логичный вопрос.

— Я известила их о том, что приняла присягу, уже постфакум, — если уж в новой версии я фанатичный доброволец, значит её буду и придерживаться. — Конечно они за меня волнуются, но безусловно счастливы, что их дочь служит для блага страны.

— Один народ, один рейх, один фюрер? — улыбнулся он.

Мои познания рейховских слоганов иссякли, и я слегка подзависла с идиотской улыбкой.

— Эрин, а я тебя везде ищу, — Каспер бесцеремонно втиснулся между нами, и я готова была его расцеловать за своевременное появление.

— Всего хорошего, — я вежливо попрощалась с юным нацистиком, Каспер же недовольно покосился на него:

— Чего это он ошивается рядом с тобой?

— Возникла небольшая проблема с местной, пришлось немного помочь, — меня забавляло это ревнивое отношение, ведь я точно знала, что здесь нет привычного подтекста.

Может, всё дело в том, что они подружились с «Карлом», может, убедились, что кроме синеглазки никому романтики не светит, но относились ко мне как к сеструхе. Ну, разве что Шнайдер периодически бросал раздевающие взгляды. На его хотелки мне было плевать, я не бесправная унтерменша. В следующий раз если будет распускать руки, просто сдам его Вилли. Каспер проводил его неприязненным взглядом и повернулся ко мне:

— Ты поосторожнее с ними, хорошо?

Интересно, что он имеет в виду?

* * *

Одним из самых бесячих моментов смены временного пространства я бы назвала постоянную ограниченность. Во всём. Нет, если серьёзно, самое ужасное конечно война, но война длиться вечно не будет, а вот если я выживу, тяжело мне придётся. Бытовая неустроенность, отсутствие выбора во всём, что привык считать необходимым как воздух — лекарства, косметика, одежда. А ещё я периодически рефлексировала из-за, скажем так, культурного голода. Книжные новинки, фильмы — всё это теперь не для меня. Я же смотрела и читала всё, что есть и что будет наперёд. Вот что делать вечерами, когда ещё и спать рано, и занять себя нечем? Я листала прихваченный в библиотеке томик Гоголя. Охотнее конечно я бы сейчас проглотила новый бестселлер Стивена Кинга, но черти и ведьмы от Николая Васильевича тоже сойдут. Кого там опять принесло на ночь глядя? Нина настороженно посмотрела на меня.

— Хочешь, я открою? — на всякий случай предложила помощь.

— Не нужно, это наверное соседка.

Я всё же прислушалась и с удивлением узнала голос Фридхельма.

— Можно войти?

Нина, прифигевшая от такого вежливого вражины, молча пропустила его и торопливо стала кутаться в платок.

— Ты куда? — тоже поднялась я.

— Куда подальше, — она накинула пальто и хлопнула дверью.

Что ж, я понимаю такую принципиальность. Для неё все немцы однозначно гады распоследние. И несмотря на мои попытки оправдаться перед собой всё равно тихо, но противно изнутри колет совесть, что неправильно я всё делаю. Надо было, наплевав на страх, бежать гораздо раньше, а получается, я вела себя как та мышь, которая плакала, кололась, но упрямо жрала кактус.

— Они все нас ненавидят… и боятся, — тихо сказал Фридхельм.

— И у них есть на то причины, — не став увиливать, ответила я. — Не все придерживаются гуманных взглядов на побеждённый народ.

— Солдаты Штейнбреннера ведут себя омерзительно, — Фридхельм присел напротив меня. — Тебе сейчас не перемывает кости только ленивый.

— Ну и пусть болтают, — отмахнулась я. — Главное что бы девушек не трогали.

— Ну, болтать им никто не даст.

Я только сейчас заметила, что у него сбиты костяшки на правой ладони. Грех конечно радоваться, когда любимый лезет в драку да ещё не абы с кем, а с таким зверьем, но мысленно я растаяла. А вместе с тем снова пришла боль. Фридхельм ради своих чувств менялся, причём конкретно, а я даже и не рассматривала возможность остаться с ним на его стороне.

— И что, не выскажешь мне, что нельзя быть такой безрассудной?

— Я тебя и люблю за это безрассудство, — улыбнулся он. — Ты находишь силы защищать более слабых и не боишься быть справедливой. А ведь это прерогатива мужчин, о чем сейчас многие забыли.

— Война нас меняет, и чертовски сложно сохранить верность своим принципам, — я мягко накрыла его ладони.

— Этого я и боюсь. Пообещай мне вовремя напомнить, если я всё же когда-нибудь забуду кто я есть, — его пальцы сжали мои чуть сильнее обычного.

Вместо ответа я пересела к нему на колени и поцеловала. Да так, чтобы забыл о дурацких обещаниях. Я же не железная. Врать, не моргнув глазом, тем более вот так, не могу. Так же, как и признаться, что не вижу нас вместе.

Он быстро перехватил инициативу, настойчиво сминая мои губы. Я почувствовала, как его ладони скользнули на талию, притискивая ближе.

— Рени, я поступил безответственно, я не должен был пользоваться твоей слабостью.

Чёрт, надеюсь он не начнёт рефлексировать, мол как можно жить во грехе?

— Мы можем пожениться, не дожидаясь возвращения в Берлин, — он чуть отстранил меня и настойчиво посмотрел в глаза. — Я знаю, фронтовиков регистрируют даже заочно.

Да что ж у меня всё не как у людей? Может, я и загоняюсь, но у меня всегда были чёткие представления о собственной свадьбе. Во-первых, предложение должно прозвучать как-то пооригинальнее. И да, хотелось стильную красивую церемонию. Долго выбирать платье, причёску и макияж, чтоб был шикарный букет, многоэтажный торт и прочая лабуда. Может и глупо, но учитывая, что я считала брак ответственным шагом и не планировала постоянно менять мужей, почему нет?

— Знаешь, всё-таки брак это очень серьёзный шаг, — осторожно ответила я. — Мы любим друг друга, но зачем торопиться?

В моё время это звучало разумно, а ему небось кажется, что я несерьёзная и распущенная особа, но лучше так, чем окончательно разбивать ему сердце.

— Ты сказала, любим друг друга? — солнечно улыбнулся он. — Могу я считать это признанием?

В духе этого времени надо было ответить: «Я отдала тебе самое дорогое, что у меня было, а ты!» Но фарс нам здесь не нужен, поэтому я с должной долей возмущения воззарилась на него: