Моя чужая новая жизнь

— Я исправлюсь, — Ягер окинул её ну очень горячим взглядом. — Согласен выпить из ваших рук что угодно. Не забудьте о моей просьбе, Эрин.

Проводив колоритную парочку взглядом, я заметила, что Вилли по-прежнему стоит рядом, выжидательно глядя на меня.

— Моя работа ещё не закончена. Вечером снова предстоит допрос.

— Если у вас снова возникнут разногласия, не спорь, сразу обращайся ко мне, — беспокойство в его глазах было вполне искренним, и я слабо улыбнулась.

— Ничего, справлюсь.

Я больше не злилась на него. Не с его характером ввязываться в разборки с таким гадом как Ягер. Вилли у нас прямой как путь коммунизма, в грязные игры играть не умеет и не любит, так что придётся как-то лавировать самой. В одном он прав — откажись я тогда — точно нажила бы в лице гауптмана врага. А судя по всему, он та ещё злопамятная зараза.

* * *

Я не знала, что скажу тому парню в палате, и как он воспримет моё появление, но забить на просьбу-приказ Ягера не осмелилась. Врать тут бессмысленно. Солдаты доложат ему приходила я или нет. Одно я чётко знала — никакой пропаганды проводить не буду. Я тихо открыла дверь, так и не придумав с чего начну разговор. Раненый был не один. Хильдегард заканчивала перевязку.

— Я закончила, хотя ума не приложу, для чего доктор столько возится с этим дикарём, — раздражённо сказала она, подхватывая лоток с бинтами.

— Обед я принесла, но он отказывается есть. Разбирайся сама, я не собираюсь сидеть и кормить его с ложки.

— Конечно иди, а то гауптман зачахнет без женской заботы. Совсем не бережёт себя, — Хильди моего сарказма не оценила, разулыбалась точно малолетка перед первым свиданием.

— Не жди меня сегодня, он сказал, придёт вечером в оранжерею.

Парень без интереса окинул нас взглядом и отвернулся. Помявшись, я всё же присела на стул возле его кровати. Я настолько привыкла в авральном режиме придумывать, что, как и кому правильно сказать, что теперь не знала, как завязать разговор. Цели чего-то от него добиться у меня нет, а просто потрепаться вряд ли получится. Я уже привыкла к враждебной реакции наших, и этот парень вряд ли будет исключением.

— Так и будешь сторожить меня до вечера? — не выдержав, спросил он.

Понимаю, тяжело притворяться мебелью, когда кто-то стоит над душой.

— Советую поесть сейчас, — я кивнула на тарелку стоящую на тумбочке. — Когда больничная каша остывает, её невозможно есть.

— А если не поем, что? Побежишь жаловаться этой квазимоде?

Я не сдержала смешка. Ну, хоть с чувством юмора у него порядок.

— Нет, не побегу, но если ты и дальше хочешь продолжать его выбешивать, то придётся отложить голодовку.

— Кто ты? — он прищурился, пытаясь вычислить моё положение здесь.

Я вздохнула. Врать, придумывая жалостливую историю о угнанной на работу злыми немцами девчонке, не хочу. К тому же он не мог не заметить, что Ягер и Хильдегард обращались ко мне не как к унтерменше.

— Переводчица.

— Хочешь сказать, ты здесь не по своей воле? — недоверчиво хмыкнул пленный. Пересказывать более-менее правдивую историю мне не хотелось. Он же словно из методички по истории Советского периода. Комсомолец, спортсмен, бесстрашный боец и вообще честный, несгибаемый и неподкупный.

— По своей, — ответила, отметив, как презрительно поджались уголки его губ.

— Сколько вас таких предателей даже страшно представить, — пробормотал он. — Родина купается в крови, а вы вон фрицам продались.

Ну уж нет, я не буду выслушивать эти обвинения. Видит Бог, я пыталась и не раз быть с ними на одной стороне. В третий раз рисковать, чтобы оказаться болтающейся на ближайшем дереве или с пулей в затылке я не хочу. Если даже и решусь ещё раз на побег, то куда-нибудь от Союза подальше.

— Я полукровка. Выросла в Германии, но у меня русские предки. Как фольксдойче, только наоборот, — я конечно сильно рисковала, говоря такое, но он же не шпрехает по-немецки.

Ну вот, в разы же лучше звучит. Парень чуть нахмурился, переваривая информацию, затем нехотя кивнул:

— Понятно.

Он молчал, судя по напряжённому взгляду, что-то прикидывая, затем с напускной весёлостью спросил:

— Он подослал тебя уговорить меня перейти на их сторону?

— Да.

— Это бесполезно, — жестко отрезал он. — Я никогда не стану предателем.

— Я знаю и потому, как видишь, даже не пытаюсь, — наконец-то в его глазах мелькнул живой интерес. — Но боюсь, Ягера не устроит твой ответ.

— Я уже сказал, что не боюсь пыток. Что значит одна моя жизнь, когда на кону стоит победа?

— Мне показалось, у гауптмана личный интерес сломать тебя.

Вряд ли конечно он мне что-то расскажет, но, а вдруг? Раз уж Ягеру присралось цепляться к сомнительным деталям, может и мне удастся кое-что раскопать о нём.

— А что ж ты у него не спросишь? — хитро прищурился он.

— Спрашивала, — усмехнулась я. — Не говорит.

— Ну ещё бы он сказал, — неожиданно легко рассмеялся парень. — Я бы тоже молчал, если бы мою дивизию в пух и прах разбил один-единственный танк.

Вот оно что. Значит, у них давняя и можно сказать личная вражда.

— Я пойду, — положенное для проникновенной беседы время я отсидела, а ему надо отдыхать, как собственно и мне — неизвестно ещё, что будет вечером. — А ты всё-таки поешь.

Уже у дверей мне прилетело весёлое:

— Как звать-то тебя, переводчица?

Я так давно не слышала своего настоящего имени…

— Арина.

— Как няню Александра Сергеевича?