Моя чужая новая жизнь

Я слегка улыбнулась, удивляясь, как мне раньше не пришло в голову, что он всё знает. Хотя он не раз выдавал себя — молчаливо оберегал, пока я сбегала помыться, не раз предлагал свою помощь и просил довериться. Столько всех мелочей, что и не упомнишь, а я всё списывала на нездоровое влечение к Карлуше.

— И сейчас злишься? — я немного терялась, как с ним теперь держаться, ведь больше не нужно поддерживать образ колючего ершистого мальчишки.

— Больше нет, — он остановился возле раскидистого дерева и серьёзно посмотрел мне в глаза. — Ведь теперь я, ни от кого не скрываясь, могу быть с тобой.

Это что у него так всё просто? А как же спросить, хочу ли я быть с ним? С одной стороны оно и правильно — идёт война и не время для долгих ухаживаний и намёков. Другое дело как мне реагировать на это. Я ведь собираюсь бежать отсюда в самое ближайшее время. Я конечно циничное создание, но горячо уверять, что всё у нас гуд, и я буду ждать его, не смогу.

— Ты ведь даже толком не знаешь меня, — осторожно возразила, глядя в сияющие глаза.

Нет, это просто преступление иметь глазищи как у героев аниме, да ещё так чётко передавать ими все эмоции.

— Я может не знаю всего о тебе, — много чего я видела в глазах своих поклонников: дикую страсть, азартный охотничий интерес, ревность, но пожалуй впервые столкнулась с такой пронзительной нежностью. — Зато я знаю, что ты та, кого я искал. Ты можешь прятаться под какой угодно маской, но рядом с тобой мои сомнения, тревоги, страхи рассеиваются.

Фридхельм обнял за шею и, мягко подавшись навстречу, потянулся за поцелуем. Эти податливость, открытость почему-то заводили до потери связи с окружающим миром. Мне бы помягче объяснить ему, что вместе быть никак не получится, но момент упущен. С занятым ртом особо не поговоришь. Мягкие снежинки кружились вокруг, оседая на волосах, ресницах. Уютное ощущение покоя коконом обволакивало, отгораживая от всего.

— Я твоя первая девушка? — в принципе понятно и так, но мне тоже хотелось узнать его.

— Вообще-то нет, — в глазах Фридхельма теперь плескались лукавые смешинки. — У тебя были соперницы. Катрина из параллельного класса. Два года я тайком вздыхал по ней, засматриваясь в школьных коридорах. Ещё соседская девчонка, но там дело не пошло дальше поцелуя.

Ну кто бы сомневался? Юный невинный девственник — вот это я попала.

— А ты… Любила кого-нибудь? — синеглазка слегка напрягся в ожидании ответа, а я мысленно поморщилась.

По меркам этого времени я та ещё куртизанка. Хотя в моём времени никто бы не назвал шлюхой девушку, у которой за плечами пара неудачных романов. Ну, если быть честной, то не пара, а пять, но так это почти к тридцатнику.

— Девушкам не задают таких вопросов, — уклончиво ответила я и, глядя, как он помрачнел, сжалилась. — Как-то не очень у меня складывается с амурными делами. Понравился вот один солдат, а он оказался из тех, кто мальчиков предпочитает.

— Эрин, ну хватит, — бедняга покраснел, словно невинная девица. — Ты не представляешь, что я пережил, когда понял, что влюблен в Карла.

Я почувствовала, как лёгкая горечь разливается внутри. У меня никогда не было такой осторожной нежности, долгих ухаживаний и готовности принять меня любой. Это задевало что-то внутри. Хотелось расслабиться и посмотреть, к чему это может привести, но скорее всего я больше не увижу этого трогательно влюблённого мальчика.

— Как давно ты выяснил, что я не Карл? — я уже убедилась, что он готов принять любую мою выходку, но всё же интересно.

— Ещё летом, — смущённо улыбнулся он. Ни хрена себе у него терпение! — Я… ревновал тебя к той девчонке, ну и однажды проследил за вами.

— И что, тебя действительно ничего не смутило? — скептически спросила я. — Ведь я могла действительно оказаться кем угодно. Шпионкой, партизанкой, да мало ли.

— Не скажу, что ни разу не сомневался, — ну хотя бы честно, — но постепенно узнавая тебя, я понял, что ты не враг. Оказалось, я прав — запутавшаяся, напуганная девчонка. Я рад, что тебе больше не нужно скрываться и куда-то бежать. Поработаешь в госпитале, а когда кончится война, мы можем вместе куда-нибудь уехать. Не думаю, что пара капель русской крови представляют такую уж проблему.

Он что, после моего маскарада и обрывочных откровений вот так просто верит новой версии? Благо я не собираюсь ему вредить и как-то пользоваться этой слепой влюбленностью.

— Нам пора возвращаться, — с сожалением вспомнила драконовские правила в госпитале. Фридхельм перехватил мои заледеневшие пальцы, согревая. Как он умудряется оставаться тёплым, как печка, при такой холодине?

— Не хочу расставаться, но ты права.

Мы медленно пошли к больничке.

— Я буду при любой возможности приезжать. Не уверен, что война закончится в ближайшее время, но нам же положены отпуска, — ну вот, строит человек радужные планы, в то время как я мысленно прощаюсь с ним.

— Береги себя, — я остановилась перед крыльцом.

— Я буду осторожен, — синеглазка чуть сжал мою ладонь. — Ведь мне есть к кому возвращаться.

Сволочь я распоследняя, но по-другому нельзя. Слишком проблемным выходит романчик. Тем более если побег окажется провальным, меня наверняка отправят в лагерь как лицо славянской национальности, а значит автоматически потяну на дно и его.

Он склонился ко мне, и я предупреждающе напомнила:

— Осторожнее, Чарли сказала, что ты мой кузен.

Синеглазка не стал портить мою репутацию. Вместо прощального поцелуя обнял, прижимая так крепко, словно боялся отпускать, а я мучительно ломала голову, что сказать на прощание. Что всё будет хорошо? Бред. И он, и я с лёгкостью можем не дожить до конца войны. Что мне тоже не хочется расставаться, но я всё равно пойду своим путем?

— Фридхельм, передай Вильгельму это, — окликнула его Чарли и сунула какой-то конверт.

Мне наверное не понять, как можно неделями ждать известий от любимого человека. В двадцать первом веке все привыкли, что с близкими можно связаться в любой момент. Лучше бы меня закинуло в будущее и пришлось осваивать новые технологии, чем вот так.

— Он тебя любит, — мечтательно сказала Чарли, глядя, как Винтер садится в машину. — Друзья так не смотрят и не обнимают.

Я не стала спорить. Внутри неприятно скреблась тоска. Даже если бы я осталась, каждый раз провожая его на фронт, испытывала бы эту тревогу и страх. На войне самое сильное чувство — это надежда. Всё, что я сейчас могу — надеяться, что он останется жив.

* * *

Ещё недавно я считала дни, когда смогу наконец перестать скрывать, что я девушка, но легче мне не стало. Мне больше не придётся идти в бой, и в госпитале относительно безопасно, но я чувствовала себя ещё более чужой и одинокой, чем в полку Винтера. Кроме Чарли я особо ни с кем и не общалась. Чопорные медсёстры считали своим долгом гонять санитарку почём зря, а порой и бессовестно перекидывать на меня часть своих обязанностей. Этим грешила даже Чарли. Моей «коллегой» была русская. Причём явно врач, которую тоже использовали на уровне «подай-принеси-убери». Я не раз наблюдала, как Лиля безропотно помогает неопытной Чарли поставить капельницу или вправить вывих, и та потом преспокойно выслушивает незаслуженные похвалы от доктора. Что ж, Лилю понять можно. У нее были причины скрываться. Скорее всего она еврейка — с головой выдавали тёмные волосы и глаза. Немного грело душу, что оказывается не только я малодушное трусло. Хотя нет. Лиля делает для своего народа хотя бы что-то. Пару раз я замечала, как она осторожно выходит из процедурной, а вскоре по больничке стали расползаться слухи, что пропадает морфий. Не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что Лиля тырит лекарства и как-то передает партизанам. Какое-то время я хотела признаться ей, что тоже русская. Возможно, скооперироваться и вместе бежать. Но уж слишком горький опыт получила тогда с Олесей. Она скорее всего недоверчиво отшатнётся, может, вообще сдаст меня немцам или нашим. К тому же я так устала изощряться и лгать, что предпочитала оставить всё как есть. Ну и конечно старалась незаметно присматривать, чтобы она не попалась.