Моя чужая новая жизнь

— И долго ты собиралась морочить нам головы? — Вильгельм снова закурил.

Лицо его оставалось бесстрастно-холодным, но я то хорошо его знал. Он сейчас зол как никогда и явно не верит ей. Плохо дело. История Эрин конечно звучит дико, и даже я понимаю, что она многое не договаривает, но я верю ей. Верю, что она не шпионка и не собиралась предавать нас. Она по-прежнему оставалась спокойна, и я мысленно порадовался. Начни она сейчас как все девчонки запинаться от страха и плакать, это бы ещё больше убедило брата, что она лжёт.

— Я собиралась сбежать сразу же, но попалась. Потом поняла, что в военное время без документов далеко не уйду, а бежать с военником в кармане — это прямая дорога под трибунал. Я хотела дождаться конца войны или отпуска и тогда уже добраться до Прибалтики. Мне жаль, что пришлось вас обманывать, но у меня не было другого выхода.

— И ты думаешь, я поверю? — потихоньку начал звереть Вильгельм. — Логичнее было сразу рассказать правду и тебе как подданной Германии естественно бы помогли. Может, всё дело в том, что ты — засланная коммунистами шпионка? Ты знаешь русский и не отрицай!

Ну всё, сейчас она окончательно засыпется, ведь если брат прав, то знание вражеского языка ей будет трудновато объяснить. И этого я кстати не понимал — зачем скрывать то, что было бы полезно на войне? Вывод напрашивался один, но был слишком уж неправдоподобным — она русская? Но сейчас мне на это плевать, я должен как-то её защитить. Эрин молчала, и он грубо встряхнул её за плечи:

— Ты понимаешь, что мне придётся выдать тебя штурмбаннфюреру? А там уже тебя заставят говорить.

Я перехватил взгляд Эрин. Вот сейчас ей действительно страшно. В её глазах мучительным холодом разливалось обречённое отчаяние.

— Прекрати её запугивать.

Я отодвинул Вильгельма и осторожно обнял её, тихо шепча на ухо:

— Скажи ему что угодно. Если тебя отправят к СС, я точно не смогу помочь.

— Что ты тут устроил? — рявкнул брат. — Будешь мешать, выставлю отсюда в два счёта!

На лице Эрин мелькнуло какое-то бесшабашное выражение, вроде того, когда я застал её летом у речки.

— Я действительно немного знаю русский. Скрывала, чтобы не вызывать ненужных вопросов. Мне хватало и того, что пришлось поддерживать образ мальчишки-подростка, а за помощью я не могла обратиться, потому что сбежала из Германии.

Я недоверчиво уставился на неё. Что же ты творишь? Зато Вильгельм довольно усмехнулся. Видимо то, что она стала говорить что-то связное и близкое к правде, слегка успокоило его.

— Я не преступница. Дело в том, что, — Эрин слегка запнулась. — Я наполовину русская. Точнее на четверть. Моя бабушка родилась в России, вышла замуж за немца и почти всю жизнь провела в Германии. Я никогда не была в Союзе, все бабушкины родственники погибли во времена Революции. Русский я выучила от своей няни. Мой отец вращается в довольно известных кругах и боялся, если кто-нибудь узнает, что его дочь не чистокровная немка, это погубит его карьеру. Когда фюрер принял решение отправить войска в Союз, он убедил меня бежать на нейтральную территорию, поднял старые связи. В Швеции мне бы помогли устроиться и получить новые документы.

Чёрт, даже я не могу угадать, правду она говорит или наскоро сочинила очередную историю. А вот Вильгельм похоже склонен поверить.

— В наше время русская кровь это действительно не то, чем стоит гордиться. Твой отец принял верное решение. Я надеюсь, он подтвердит твою историю, если я напишу ему?

— Вряд ли, — Эрин презрительно усмехнулась. — Отец, можно сказать, от меня отрёкся. Он отослал меня не из желания защитить, а чтобы не пострадала его репутация и положение.

— Но а как же твоя мать? Она же наполовину русская?

Лицо Эрин застыло, она отвела глаза и с тихо сказала:

— Моя мать… Она умерла.

А я почувствовал, как её боль горячими иголочками задевает что-то внутри. Ненужная родному отцу, как это знакомо. Невольно вспомнился тот разговор в госпитале — такую горечь и разочарование в близком человеке сыграть невозможно.

— Есть ещё кое-что, чего я не могу понять, — Вильгельм закурил не помню уже которую по счёту сигарету и снова подозрительно прищурился. — Что на самом деле тогда произошло с той девчонкой-партизанкой? Ты ведь не могла крутить с ней роман не будучи узнанной, так? А если ещё припомнить, что ты оказывается знаешь русский, то совсем тёмная история получается с твоим пленом.

— Откуда мне было знать, что девушка окажется партизанкой? Она с самого начала планировала соблазнить молоденького солдата и выдать своим, но я ничего не подозревала, когда она стала заигрывать, — лёгкая улыбка скользнула по её губам. — Мне это было на руку. Все ведь уже начали думать, что мы…

Она кивнула на меня, и брат, поморщившись, остановил её жестом. Н-да уж, эту историю с моим псевдо-гомосексуализмом лучше при Вильгельме не упоминать.

— Конечно она обнаружила, что я не парень. Пришлось припугнуть её, чтобы молчала. Девчонка же, когда напали русские, под шумок меня оглушила и сдала своим. Неужели после того, что вы видели в лесу, подозреваете, что я с ними заодно? Я даже не стала им говорить, что у меня русские корни, это бы мне не помогло. Партизаны люто ненавидят всех и всё, что связано с немцами, и изначально были настроены меня расстрелять, а после допроса тем более, я ведь ничего им не сказала.

Вильгельм снова окинул её подозрительным взглядом и задал очередной коварный вопрос:

— Если ты предана Германии, почему не призналась в знании языка? Ты ведь несколько дней провела в партизанском укрытии. Неужели не узнала ничего полезного? А сегодня получается снова прикрывала этих иванов. Ты ведь слышала, о чём они говорили?

Эрин побледнела, в глазах горячо плеснулась едва сдерживаемая ярость. Если она сейчас потеряет контроль, может наговорить того, что окончательно погубит её. Даже если она не шпионка, Вильгельм не простит вольных высказываний о моральной стороне своих поступков.

— Хотите знать, о чём они говорили? — Эрин отбросила ровно-почтительный тон. — Они вспоминали своих детей, которых больше не увидят, готовились идти на смерть. Я об этом должна была вам доложить? Каждый день я слышу одно и тоже — проклятия безжалостным врагам, молитвы, чтоб кончилась война. Да, я предана Германии, но это не значит, что я буду усугублять и без того плачевное положение этих людей. Конечно я бы не стала молчать, если бы узнала о заговоре. Кое-что я слышала тогда в лесу, но вы уничтожили их отряд, и моя информация больше не пригодилась.

В комнате повисло мрачное молчание. Вильгельм тяжёлым взглядом гипнотизировал телефон, стоящий на столе, и я запаниковал. Он что, действительно выдаст Эрин этому гаду из СС? Она напряжённо следила взглядом за каждым его движением. Сквозь маску невозмутимого спокойствия отчетливо проступала паника. Я пожалел, что не припёр её к стенке намного раньше. Если бы я знал правду и рассказал ей, что знаю её секрет, мы бы решились убежать. Нужно было убедить её довериться мне, а не выжидать, пока она сама дойдёт до этого. Теперь неизвестно, что будет. Вильгельм подошёл к девушке и протянул руку: