Моя новая сестра

Уже за полночь, но я приподнимаюсь на локте, чтобы посмотреть, кто звонит. На экране высвечивается имя Бена. Я отвечаю на звонок.

– Аби? Где ты? Я так волновался! – Несмотря на то что в его голосе слышны настойчиво-панические нотки, я не могу отделаться от мысли, что он не так уж и беспокоился, учитывая, что за сегодня он пытается позвонить мне в первый раз.

– Я у родителей.

– Ты не вернешься домой?

Я откидываюсь на подушки, наблюдая, как свет луны играет на потолке.

– Сегодня не вернусь.

На заднем плане я различаю песню «Роллинг Стоунз» «Paint It Black», знакомую какофонию голосов, звон бокалов, который свидетельствует о том, что вечеринка в самом разгаре.

– Беатриса решила, что было бы неплохо устроить небольшой званый вечер. – Последние два слова Бен выговаривает с ироническим смехом. – Я надеялся, что ты будешь присутствовать.

– Я не знала об этом.

– Ну, это было что-то вроде экспромта. – Судя по голосу, он уже успел выпить.

– Мне нужно было ненадолго скрыться.

– От меня? – Он произносит это необычайно тихо и жалобно.

– Не от тебя.

Я закрываю глаза, представляя вечеринку, которая проходит без меня, и думая, кого пригласила Беатриса.

– Аби… – говорит Бен, и я слышу его дыхание в трубке. – Я знаю, что вы с Беатрисой не очень-то ладите. Но она чувствует себя виноватой, я знаю. Ей следовало бы проявлять больше понимания.

«Больше понимания к твоей психически неуравновешенной, параноидальной девушке, ты имеешь в виду, Бен?» Но я не говорю этого. У меня нет сил на спор.

– Я вернусь завтра.

Его голос звучит радостнее:

– Это замечательно, потому что нам нужно обсудить, как мы отметим твой день рождения в следующую субботу. Сделаем так, как ты захочешь. Это важный праздник.

Мой день рождения. У меня голова идет кругом при мысли о том, что я справлю еще один день рождения без Люси.

– Честно говоря, Бен, я была бы рада, если бы мы провели его вдвоем. Может, сходим куда-нибудь вместе?

– Ты не хочешь устроить вечеринку? Тебе ведь исполнится тридцать лет. Беатриса думала…

– Нет, – резко обрываю его фразу я. – Я точно не хочу вечеринку.

– Как пожелаешь. Я организую что-нибудь особенное, только для нас двоих. Это будет мой подарок тебе на день рождения. Мы можем поехать в Лондон, как тебе такое?

– Нет, только не в Лондон.

Сейчас я не могу смотреть на Лондон.

– Может, куда-нибудь на побережье? Лайм-Реджис или Уэймут?

Я соглашаюсь, что Лайм-Реджис – это было бы неплохо, и Бен уверяет меня, что все организует, что он прекрасно знает это место, что это будет сюрприз. Повесив трубку, я понимаю, что впервые за весь день испытываю некоторый прилив оптимизма. Я засыпаю с мыслью о том, что проведу выходные с Беном: можно будет лежать в обнимку в гостиничном номере или гулять по набережной, как обычная влюбленная пара, которой не о чем беспокоиться; никаких запретов на секс, никаких домашних правил. И, что самое приятное, никакой Беатрисы.

Глава двадцатая

Мне и в голову не приходило, что я доживу до тридцати, а Люси – нет. Но когда я просыпаюсь в комнате, которую до сих пор считаю комнатой Джоди, то с болью осознаю, что это происходит без нее, что, несмотря на все мои страхи, наступило третье августа и мне исполняется тридцать лет – мне одной. Станет ли когда-нибудь легче, или мне суждено проводить каждый день рождения, сгибаясь под тяжестью отсутствия сестры?

Наши родители всегда баловали нас в дни рождения, устраивая праздник, независимо от того, насколько туго обстояли дела с финансами. Мама, родившаяся зимой, постоянно повторяла, как нам повезло, что мы празднуем день рождения летом, хотя в большинстве случаев солнце даже не заглядывало к нам, а пасмурное небо и проливной дождь портили вечеринку. Но маму это не смущало. Если дождь был особенно сильным, она приносила из гаража тент и просила отца установить его над патио, настаивая на том, чтобы мы сидели на улице и наслаждались летом, невзирая на капли дождя, которые стекали с тента и капали нам за шиворот. Она приглашала всех соседей, а также наших одноклассников. И мы с Люси хихикали над глупостью всего этого, пока мама суетилась вокруг нас, следя за тем, чтобы у всех были желе и мороженое, а также непромокаемые плащи. «Когда-нибудь вы будете благодарны за эти воспоминания», – весело укоряла она нас, когда замечала наше заговорщическое хихиканье, раздавая палочки с наколотыми на них кусочками сыра и ананаса, страдальчески торчащие из завернутого в фольгу апельсина. Но она оказалась права. Я вспоминаю каждый из дней рождения, которые мы отмечали в детстве, с такой ностальгией, с такой тоской, что это превращается в острую, раздирающую нутро боль.

Думаю, нет ничего странного в том, что с годами, которые пройдут без Люси, я неизбежно буду все сильнее погружаться в свое детство, в прошлое, в то время, когда мы были счастливы.

Раздается звонок в дверь, я вскакиваю с кровати, накидывая на себя халат, и торопливо спускаюсь по лестнице. Но не успеваю я дойти до входной двери, как вижу – Беатриса уже закрывает ее, держа в руках огромный букет белых лилий и роз. Лилии – мой любимый цветок. Розы – любимые цветы Люси.

– С днем рождения! – Беатриса улыбается мне. – Это только что привезли для тебя. – Она протягивает мне цветы, и я чуть не роняю их, настолько они тяжелые. Я утыкаюсь носом в бархатистые лепестки розы. Кто бы мог раскошелиться на такой роскошный букет? – Пойдем, я уверена, что на кухне есть подходящая ваза.

Я следую за ней по коридору, розовый шелковый халат развевается за ее спиной.

После возвращения из родительского дома я заметила, что Беатриса из кожи вон лезет, чтобы быть любезной: она пригласила меня на экскурсию в картинную галерею, от которой я вежливо отказалась, и на вечеринку в доме Ниалла, на которую я с готовностью согласилась. За неделю между нами установились почти прежние отношения, и я подозреваю, что Бен переговорил с ней после моего ухода. Что бы он ни сказал, похоже, это сработало. Наступило что-то похожее на равновесие. Никто из нас не упоминает ни о письмах, ни о фотографии, ни о браслете. И хотя я ворочаюсь по ночам при мысли об этих потерянных письмах, о жутком фото без лица, нервничаю из-за того, что может произойти дальше, у меня нет другого выбора, кроме как отложить все на потом.

Когда мы спускаемся, то оказывается, что все уже собрались на кухне, и когда я огибаю последний виток лестницы, начинают энергично петь: «С днем рождения тебя!» Бен стоит у плиты, склонившись над сковородой, которая шипит и потрескивает. По окончании песни он подходит ко мне, обнимает обеими руками, едва не раздавив цветы, и крепко целует меня в лоб.

– С днем рождения, – говорит он. – От кого эти цветы?

– Еще не знаю, я не читала открытку, – отвечаю я, слегка ошеломленная. Как будто последние несколько недель я провела в каморке для прислуги, и только сейчас мне разрешили общаться с господами. Пэм сует мне открытку и бутылку дорогого шампанского, а Кэсс стоит рядом с чашкой чая.

– Давай-ка я возьму их, – говорит Беатриса, заметив, что у меня нет свободных рук, чтобы взять чай. Она берет у меня цветы и кладет на кухонную стойку, а сама наклоняется, чтобы поискать вазу в шкафу под раковиной.

Бен подводит меня к столу и сообщает, что в качестве особого угощения готовит завтрак – сэндвичи с беконом. Его энтузиазм восхитителен, и я не могу заставить себя сказать ему, что не люблю бекон. Пэм и Кэсс занимают места напротив меня, и Пэм разглагольствует о том, что ей было тридцать лет «много лун назад», – как будто по ее многочисленным морщинам и седине в проборе не очевидно, что она была моей ровесницей почти два десятилетия назад.

Кэсс застенчиво придвигает ко мне по столу упакованный подарок.

– Ничего особенного, – бормочет она, краснея. Я благодарю ее и разворачиваю упаковку, не в силах скрыть удивления, когда вижу, что это большой черно-белый снимок. Это я – но это могла бы быть и Люси, и Беатриса: крупным планом, так что видны только мое лицо и верхняя часть плеч, обтянутых белой футболкой. На снимке я погружена в глубокую задумчивость, ветер бросает пряди волос мне на щеку, фон размыт, так что я не могу сказать, где и когда это было снято. Каллум – отличный фотограф, но это уже совсем другой уровень мастерства.