Моя попытка прожить жизнь Бессмертного Даоса IV

— Но…

— Я не договорил. Те монетки больше не ты. Они не часть тебя и никогда ей не были. Дао внутри, а не снаружи.

Я протянул руку, с моей руки сорвалась капля Ци и начала отделять от тела жабы одну монету за другой.

Глаза жабы были потерянными.

— Дао не может быть односторонним, — продолжил я, и ощутил, что говорю чем-то, что рождается от всех тех воспоминаний внутри. Какое-то неосознанное знание-чувство.

— Дао не имеет границ. А значит, твоя жадность лишь извращение твоей сути.

— Не может такого быть! Это мое Дао! Кому как не мне знать?

— Цицы попытался направить тебя на верный путь тем, что сбил со старого, а не проклял, как ты подумала, — спокойно сказал я, — Он надеялся, что ты сама поймешь, что монеты не часть тебя, потому что они тебе никогда не принадлежали. Тот, кто не может отпускать, не может брать, понимаешь? Если ты не готова отдать эти монеты, то ты ими не владеешь, потому что отдать можно только то, чем владеешь. А значит, твоя жадность — иллюзия. Но вина в Цицы в том, что он вмешался в чужое Дао…такое делать нельзя.

Жаба застыла с раскрытым ртом.

«Я что-то уже запутался…»

Монеты с тела жабы начали слетать одна за другой. Сами. Словно их перестало что-то удерживать.Я ощущал, глядя на эту жабу, что в ней скрыт какой-то мощный потенциал, который похоронен за этой грудой золота и хлама. Нужно только направить ее на верный путь. Она не плохая, просто…заплутавшая среди алчности.

— Скажи, разве не становится тебе легче, когда эти монеты падают? — спросил я, поднимая монету.

— Да… — пробормотала она растерянно, — Как будто….

— Но это не всё.

Я прикоснулся к лапе жабы, покрытой толстыми наростами и она вздрогнула, как от удара тока.

— В тебе кроме жадности была ненависть. Ненависть к Цицы.

— Да! — скрипнула она зубами. — И сейчас она горит во мне.

— Ты должна это отпустить.

— Это не справедливо! Он должен быть наказан! Так нельзя поступать!

Я улыбнулся.

— С Цицы спросят. И за это. И за всё остальное. И не только с него.

— В смысле? — дружно и удивленно воскликнули лисы.

«В смысле? Не многовато ли ты на себя берешь, Ван? Такими словами нельзя разбрасываться».

— В смысле? — спросила жаба. — Ты слабый Праведник, которого даже я уничтожу одним плевком. Как ты можешь спрашивать с божества?

— Потому что спрашивает не тот, кто силен, а тот, кто прав. Посмотри внимательно мне за спину.

Я медленно поднял руки и сделал знак последнего Дозора.

Один за другим, за моей спиной вставали те, кто ушел и стал частью Неба. Каждый Святой. Каждый Даос. Просто Праведник. Все те, кто отдали свои жизни, закрывая Разлом и борясь с Пустотой.

Жаба вздрогнула, увидев тени Святых за мной.

— Спрашиваю не я. Спрашивают они. Каждый из них имеет Право спросить. И теперь это Право во мне. Заданный под Небом вопрос требует ответа. На него нельзя не ответить. И каждый из них спросит, почему тот, кто должен был стоять рядом с ними, не стоял. Почему Божества не пришли под Небо, почему они не отдали свою божественность во спасение Неба.

«Откуда ты это знаешь? Ты стал каким-то другим, Ван!»

Догадался. Божества очевидно могущественны, но я их не видел среди Последнего Дозора, а значит их там не было, а значит…они должны ответить перед Небом. У вины нет срока давности.

Сейчас я и не был в полном смысле собой. Я был частью тех, кто ушел, и тех, кто смотрел вниз. Тех, чью жертву нельзя было игнорировать. Я был частью тех, чьи воспоминания направляли меня на верные слова.

— Поэтому…ты, Жаба-скряжник, найдешь свое Дао, и станешь тем, кем должна была стать. Божеством. И когда ты это сделаешь, ты найдешь меня.

Монеты с жабы осыпались всё звонче и быстрее.

— Видишь этот знак? — я вновь показал ей Печать Вечного Дозора, — Ты будешь рядом со мной, чтобы защитить Небо. Когда мы станем вместе с тобой, мы будем отдавать.

— Но с Небом всё в порядке… — удивилась жаба.

— Пока в порядке. — покачал я головой, — Но ты не такая, как Цицы и остальные божества, ты придешь, когда наступит время. Они не пришли. Ты — придешь.

Жаба смотрела на печать Вечного Дозора, на тени ушедших Даосов и Святых за моей спиной, и сказала:

— Я приду. Я не такая.

Я встал.

— Сделай это. — сказал я, — Отдай то, что принадлежит тебе. Отдавай впервые сама. По собственной воле. По собственному желанию. Потому что хочешь. Потому что твое.

Из глаза жабы скатилась слезинка.

Она стиснула зубы.

А прямо возле края хижины всплыл сияющий золотым духовный лотос. Он «пах» золотыми монетами и…жадностью.

Я вопросительно посмотрел на жабу.

— Бе…бер…бери… — выдавила она, — Я…от…отд…отда…

Она собралась с духом, и выпалила:

— Я отдаю…

— Спасибо. Ты не сказала, как тебя зовут.

— Чунь Чу…так меня звали когда-то.

— Спасибо, Чунь Чу. Мы еще встретимся.

Я осторожно сорвал Лотос, и положил в свое пространственное кольцо.

А жаба неожиданно вздрогнула…и судорожно вздохнула.

— Как странно… — прошептала она, — Какое странное чувство…отдавать что-то…очень странно…

На мгновение она задумалась, а потом…выплюнула прямо в лис какие-то маленькие украшения, которые Хрули и Джинг тут же схватили.

— Спасибо! — пискнули они.

— Как…как приятно… — выдохнула Жаба.

На ней не осталось ни одной монеты. Все они осыпались.

— А это…рыбе…

Она выплюнула в озеро ярко сияющую золотую жемчужину, которую поймал выскочивший из озера карп.

— Шпа…шпасибо… — держа зубами золотую жемчужину сказал карп.

Тени за моей спиной исчезли. Как и исчезло ощущение какого-то предельного всезнания. Да, воспоминания все-таки говорят во мне. Влияют на меня. Просто я этого раньше не замечал. Нельзя вместить в себя что-то чужое, и чтобы оно на тебя не влияло. А во мне память многих Святых.

— Пока, Чунь Чу. — взмахнул я рукой и стал на воду.

«Ловко, конечно, ты ее вокруг пальца обвел».

Если ты так говоришь, то ты ничего так и не понял, Ли Бо.